Здесь был Рим. Современные прогулки по древнему городу
Шрифт:
Ливия Друзилла происходила из знатной патрицианской семьи; и ее отец, и первый муж сражались против Августа (здесь и далее титул «Август» употребляется для простоты: он вошел в употребление несколько позже) — сначала на стороне Брута и республиканцев, потом на стороне Антония. Когда победивший Август объявил амнистию, Ливия вместе с мужем вернулась из изгнания в Рим. Как только Август с ней познакомился, он немедленно захотел связать с ней свою судьбу, развелся с тогдашней женой и убедил или заставил мужа Ливии дать ей развод. Пренебергши приличиями, Август и Ливия поженились сразу после своих разводов, причем «выдавал» Ливию замуж ее собственный бывший супруг. Хотя и современники, и историки склонны считать этот союз браком по расчету, Август и Ливия
У места, на котором стоял портик, была предыстория. До того там располагалось имение Ведия Поллиона (в те времена — окраина города, места почти дачные). Поллион был нуворишем, человеком темного происхождения, чуть ли не из вольноотпущенников, но при этом — близким соратником Августа. Август назначал его на важные должности, даже губернатором провинции Азии — неслыханная честь для человека без роду-племени. Поллион, как полагалось прилежному царедворцу, завещал императору большую часть своего имущества. Виллу в Кампании Август себе оставил, а вот городское имение снес, чтобы расчистить место для нового портика.
Античные авторы в один голос рассказывают про Ведия Поллиона одну и ту же жутковатую историю. Этот богатый выскочка, говорят они, с особой жестокостью обращался с рабами. В имении у него был пруд, в пруду водились миноги. Неугодных рабов Поллион бросал в пруд на съедение этим кровососущим прожорливым рыбам. Однажды, когда у него гостил сам Август, прислуживавший за обедом раб разбил стеклянный кубок (стекло было редкостью и ценилось очень высоко). Поллион тут же приказал бросить неуклюжего раба к миногам. Август пытался заступиться, но хозяин упорствовал. Тогда Август попросил принести всю ценную посуду, какая есть в доме, и демонстративно ее перебил на глазах у растерявшейся публики. Поллиону было неловко подвергать человека казни за тот же проступок, который только что в особо крупных масштабах повторил император, и он нехотя простил раба.
История, конечно, вполне фантастическая; ее настойчивое повторение в разных источниках свидетельствует не столько о ее правдивости, сколько о статусе «городской легенды». Между прочим, Плиний Старший, относившийся к Августу прохладно, рассказ о его милосердии опускает, а Тертуллиан, упражняясь в христианской риторике, добавляет леденящие душу подробности: Поллион-де не только бросал рабов в пруд, но специально откармливал миног человечиной, чтобы потом, лакомясь рыбой, предаваться вторичному каннибализму.
В Средиземноморье и на Балтике минога до сих пор считается деликатесом. И есть еще одно странное сближенье, по которому миногам самое место в главе про Колизей: если на что и похож вид римского амфитеатра сверху, так это на разинутый рот миноги.
С биологической номенклатурой у древних авторов все довольно непросто. Существенная часть дошедшего до нас с древнеримских времен латинского лексикона состоит из названий животных, растений и минералов, которые встречаются по одному разу в монументальном труде Плиния Старшего «Естественная история» и надежному отождествлению не поддаются. Есть вероятность, что миноги, которым Поллион скармливал провинившихся рабов, — это не миноги, а мурены.
Хотя от Портика Ливии не сохранилось даже развалин, он запечатлен на Капитолийском мраморном плане (Forma Urbis Romae), о котором шла речь в главе про императорские форумы. Там видно, что портик был обнесен стеной, что основной вход в него располагался с северной стороны, где ступеньками поднимался наверх когда-то шумный и многолюдный Субурский спуск. Теперь основную транспортную функцию перетянула на себя Виа Джованни Ланца, а повторяющая траекторию Субурского спуска Виа ин Сельчи, наоборот, стала оазисом сонного покоя в центре города. В центре портика стояло какое-то архитектурное сооружение — возможно, фонтан или алтарь.
Постройка общественно полезного портика на месте дома жестокого богача — идеологически выверенный ход, один из тех, на которые Август был большой мастер. В поэме «Фасты» Овидий так описывает этот благородный поступок:
Знай тем не менее, век грядущий, что именно там, где Ливии портик стоит, высился раньше дворец. Граду подобен был этот дворец, занимая пространство Большее, чем у иных есть на земле городов. Срыт был он вровень с землей, но не потому, что казался Царским; нет, роскошь его нравам опасна была. Цезарь готов ведь всегда низвергать такие громады, Хоть и себя самого этим наследства лишив. Так он нравы блюдет, ибо лучшего нету примера, Чем исполнять самому то, что предложено всем. [29]29
Пер. Ф. А. Петровского.
В поэзии Овидия этот архитектурный комплекс встречается дважды. Второе упоминание, в поэме «Наука любви», — весьма бестактное. Овидий более подробно описывает живописное убранство портика:
Не обойди колоннад, мановением Ливии вставших, Где привлекают глаза краски старинных картин, — Там пятьдесят Данаид готовят погибель на братьев, И с обнаженным мечом грозный над ними отец. [30]30
Пер. М. Л. Гаспарова.
Но кому дается этот совет — нам, любознательным туристам? Увы, вовсе нет — молодому повесе, который ищет, где бы найти подружку: «Так и ты, искатель любви, сначала дознайся, / Где у тебя на пути больше девичьих добыч». Августу, который, конечно, предназначал строительство портика для пропаганды семейных ценностей, такое его использование вряд ли могло прийтись по нраву. Может быть, именно из-за этих строк император и отправил Овидия в ссылку к безрадостным студеным берегам Черного моря?
Дом Эквиция
Незадолго до того, как узкая Виа ин Сельчи вольется в Пьяцца ди Сан-Мартино-аи-Монти, по правую руку окажется здание темно-бурого кирпича. Присмотритесь к нему внимательнее: вы заметите, что, кроме нынешних небольших окон и замурованной двери, на его фасаде когда-то были окна существенно больше, а внизу — широкие арки для прохода, ныне плотно заложенные кирпичом. Самая нижняя часть здания, где никаких следов арок уже нет, облицована в XVII веке, но фасад в целом остался от позднеримского здания — вероятно, большого аристократического дома эпохи упадка (IV — v веков н. э.), когда на Эсквилине охотно селились богачи. Трудно поверить, что можно жить в доме, возраст которого исчисляется тысячелетиями, — и тем не менее это здание используется по прямому назначению до сих пор. Оно принадлежит монастырю при церкви Святой Луции, и тамошние монахини серьезно относятся к своему праву на неприкосновенность жилища, поэтому древнеримские подземелья их владений до сих пор толком не обследованы. Но одну пикантную и совсем не благочестивую деталь, если присмотреться, можно обнаружить прямо на стене. В нижнем ярусе дома, как мы уже сказали, облицованном не так давно, от античных времен сохранились фрагменты четырех травертиновых пилястров. На втором справа видна полустертая человеческая фигурка. Это не какой-нибудь ангел, а Приап, божество плодородия, характерный признак которого — огромный детородный орган. Изображения Приапа чаще всего размещались на вывесках лавок, возле парков и садов, близ перекрестков; Приап на Виа ин Сельчи отвечает всем этим требованиям.
Выйдя на площадь, мы увидим средневековую (сильно отреставрированную) башню, известную как «башня Капоччи». С противоположной стороны улицы, зажатая современными зданиями, на нее смотрит башня-близнец. В глубине площади стоит приземистое строение из древнего кирпича, в котором не сразу можно опознать церковь. Это потому, что она повернута к площади задом. Чтобы посмотреть на барочный фасад, нужно пройти по крошечному переулку Виа Эквицио слева.