Здравствуй, племя младое, незнакомое!

Он следил за манипуляциями телевизионщиков – и ему все больше не нравилась крупная и мужиковатая корреспондентка. Ни в постели от такой толку, ни в жизни. Хотя... Интересно, сколько за нее дадут зеленых, если захватить в заложники? А уж какой визг поднимется в ящике! Но в этом случае может не быть и хаджа. На уши встанут все – таджики, узбеки, войска, моджахеды. Наркобароны – и те встанут. Нет, не доедет он до Мекки. Прославится на весь мир, но не доедет.

– Вы у рыжего в Кремле интервью брали? – перебил корреспондентку Сидор-хан. – У вашего Зардака?

– У рыжего?... – не поняла Елена. – А, да, приходилось. Но это к теме нашей беседы не относится. Что вас подвигло принять ислам?

Сидор-хан опять косноязычно замычал об истинной вере, о защите угнетенных, о царстве справедливости, которое строят воины Аллаха.

– Аллах акбар! – заключил он и поднял руку с перстнем вверх.

Огонек кинокамеры погас. Елена улыбнулась Сидор-хану. И Николай вдруг ясно понял, что нынешней московской власти нужны такие, как он. Они занимались одним делом – Елена, Сидор-хан, рыжий в Кремле, афганские наркодельцы и прочие.

И совершать хадж, то есть бежать, они тоже будут вместе – Сидор-хан и кремлевский рыжий.

Значит, можно было не торопиться. У него еще было время добрать вторую, а то и третью сотню тысяч зеленых.

– Прошу принять жест доброй воли, – с узбекским акцентом сказал Сидор-хан. – Дарю группа российский телевидение три российский военный, захваченный в плен.

Елена радостно застрочила в блокноте.

– Камера не надо. Вы и мы должны жить дружба. Якши подарок. Сейчас покушаем барашек, и я вам их отдам. Вези домой, получай премия. Аллах акбар!

И он подмигнул корреспондентке и ее охранникам.

– Можно один неформальный вопрос? – отложила блокнот Елена.

– Можно.

– Вы стали настоящим мусульманином?

– Обрезанным? – по-своему понял вопрос Сидор-хан. – У меня все в порядке. Если хочешь – попробуем. Взгляд Елены стал отсутствующим. Она поднялась.

– Бывай, капитан, – хлопнул Сидор-хана по плечу один из спецназовцев. – Какую, говоришь, тебе кликуху прилепили? Зардак? Привет тебе от наших.

Сидор-хан, не отвечая, повернулся к окну, за которым зависла в черном небе зеленая ракета. Московским гостям подавали знак.

Через три дня после интервью «мерседес», в котором по горной дороге ехал Сидор-хан, ушел в пропасть. Из головы Расула, сидевшего за рулем, в лицо Сидор-хану вдруг брызнули горячие ошметки мозгов. Машина вильнула.

«Конец, – мелькнуло в голове Зардака, – вот и привет от своих...»

И он еще долго падал в преисподнюю, моля Бога о скорейшей смерти.

Хадж закончился.

Нина Алёшина

АЛЕШИНА Нина Викторовна родилась в Омской области в 1968 году. Окончила Омский педагогический институт (естественный факультет) и Московский институт телевидения и радиовещания (факультет журналистики). Работала на телевидении и в журналах. В настоящее время учится на ВЛК в Литературном институте им. А. М. Горького. Данная публикация – ее литературный дебют.

ШУТКА

Самец медленно раскачивался, держась за ветку одной рукой. Маленькие глаза под тяжелым выпуклым лбом подернулись мутноватой пленкой. Другой рукой он лениво почесывал грудь. Ему было хорошо: вечернее солнце ласково поглаживало теплыми лучами сытый живот, ветерок ерошил шерсть на затылке и даже блохи, нещадно терзавшие его молодое, сильное тело, на время поутихли и не досаждали своими укусами. К тому же внизу, под соседней пальмой, скакала молоденькая шустрая самочка. Вот она отбежала чуть в сторону, присела, сделала лужицу и глянула на него. Он шумно и часто задышал, хотел спрыгнуть на землю, но тут возле самки появился вожак – стареющий, но все еще крепкий, с длинными, до земли, руками, красными глазками и задранным вверх хвостом.

Самец замер. Вожак подобрался к ней сзади, рывком притянул к себе и заурчал, прижимаясь всем телом к ее спине. Молодой самец разжал пальцы, быстро, в два скачка, приблизился к потерявшему бдительность вожаку, и со страшным рыком бросился на него. Эхо разнесло по джунглям дикий, яростный крик...

Толян вскочил с кровати и замотал головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее остатки навязчивого кошмара.

– Опять? – всхлипнула из темноты жена. – Толик... Может, к врачу, а? Толян недовольно скривился и передразнил:

– К врачу, к врачу...

Люся вылезла из-под одеяла, подошла, хотела обнять, но большой, выпирающий живот мешал ей прижаться к мужу. Толику стало стыдно.

– Фу ты, блин... Приснится же...

– Ты снова кричал.

– Ну все-все... Проехали... – виновато забормотал он. – Иди ложись... Чего вскочила? Нельзя тебе...

– Толик, у предков знакомый есть, – просительно затараторила Люся. – этот, как его, психоаналитик... Доктор наук, между прочим. Может, тебе...

– Ага, щас, – кивнул Толян. – В психи не терпится меня записать? Ну спасибо. Жена называется, елы-палы...

Утром он чувствовал себя на редкость паршиво. Ладно бы с бодуна, а то... И чего в голову лезет всякая чушь?

– Уау! – донесся с кухни радостный вопль жены.

Толян поднялся, встретился в зеркале взглядом с мрачным, небритым типом и, почесывая на ходу заросшее рыжеватой шерстью «пивное» брюшко, поплелся завтракать.

Люся стояла у распахнутого окна с закрытыми глазами и медленно водила руками по огромному животу.

– До сих пор не могу привыкнуть, – сказала она, услышав шаги мужа. – Дай руку. Вот... Чувствуешь? Пяточка...

– Угу, – хрипло подтвердил Толян. – Тебе чего в последний раз сказали?

– Кто?

– Ну, эти. Рожать когда?

– Со дня на день, – Люся наконец открыла глаза, принюхалась и бросилась к плите.

– За такие бабки могли бы и поточней выражаться, – ухмыльнулся Толян. – Тоже мне, елы-палы...

– Поточней сегодня скажут, – ответила Люся, задумчиво разглядывая содержимое сковородки. – Кстати, ты обещал меня отвезти. А предкам я все-таки позвонила. Молчи, – выставила она вперед ладошку. – Забросишь меня к врачу, а сам поедешь к психологу. Вон адрес, на холодильнике...

Новенький «вольвешник» Толяна стоял во дворе, недалеко от подъезда. Люся вперевалочку, по-утиному, спустилась с крыльца и, держась за локоть мужа, направилась к машине.

В салоне было душно. Толян включил кондиционер и сразу же почувствовал, что его бьет колотун. Дрожь начиналась где-то под ребрами, в самом низу, и, поднимаясь выше, сжимала сердце, сводила мелкой противной судорогой губы. Опасаясь, что жена заведет свою обычную болтовню и ему придется говорить что-то в ответ, он врубил погромче радио и вцепился потными руками в руль.