Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Здравствуйте, Эмиль Золя!
Шрифт:

На берегу стоял непрерывный гул голосов, все оживленно разговаривали, слышался смех. Гости прибывали, лодочники переправляли их на остров группами на своих больших «плоскодонках». Золя, Золя, Золя… Говорили лишь об авторе «Ругон-Маккаров», о непрекращавшихся в течение двадцати лет скандалах и о необыкновенной удачливости этого смелого человека. Под председательством министра народного образования тридцатитрехлетнего Раймона Пуанкаре чествовался мир вымышленных героев на одном из тех банкетов, которыми болтливый и любивший полакомиться век увлекался до такой степени, что допустил несколько раз падение

режима. Это был апофеоз блеклого розовато-лилового и болезненно-фиолетового цвета. Без умолку тараторивший Париж прощался с 1200 персонажами романа-реки, объедаясь превосходными моллюсками.

— Баррес прав. Он вульгарен.

— Как поживает академия Гонкура?

— Не могли бы вы написать на меню имена известных личностей для «Фигаро»?

— О, уж эти мне журналисты! Ну, хорошо. Арсен Уссей, Катюль Мендес, Локруа-министр, Поль Арен, Жюль Лемэтр, Эдуард Род, Франц Журдэн-архитектор, Жюль Жуй, художник Стевенс, Шарпантье, Роден, Северина, Жорж Куртелин…

— Что вы думаете, мэтр, о внезапном нашествии символистов?

— Мадам, если бы у меня было время, я сделал бы то же самое, что хотят сделать символисты.

— Ваш театр, Золя…

— Сарсей слишком снисходительно относится к нелепостям водевиля. Стоит лишь где-нибудь появиться театру, добивающемуся успеха, театру, достойному похвалы, как он начинает его разносить в пух и прах.

— Ах, не говорите мне о вашем Антуане! Все это так несерьезно.

— Золя на сцене преследовали одни лишь провалы. Вспомните «Рене»!

— У Сары Бернар был хороший нюх.

— Однако его пьесы «Западня» и «Нана» имели огромный успех.

— В этом заслуга не Золя, а Бюзнаха!

— Антуан, вы близки к Золя?

— Я люблю и уважаю Золя. Он мне очень помог. Я увидел его впервые на открытии памятника Дюранти на Пер-Лашез… Он был с Севериной.

— Она все такая же краснолицая?

— Все такая же красивая. Взгляните на нее!

— Мне попался однажды голубой фаянсовый сервиз, изготовленный в Бордо, на котором изображены сцены из «Западни». Порка Виржини, мой дорогой, запечатлена здесь с такой достоверностью…

— Мясо восхитительно нежное!

— Он некрасиво ест. Он плебей.

— Да, дорогая мадам. Доктор Паскаль во многом напоминает меня самого. И мне казалось, что я поступаю достаточно смело, завершая историю этой ужасной семьи рождением последнего ребенка, неведомого ребенка, завтрашнего Мессии…

— Вы произносите такие слова!

— Наконец, разве мать, кормящая грудью своего младенца, не образ вечно развивающегося спасенного мира?

— А я-то считала вас пессимистом!

— Я верю в счастье, мадам.

— Но в таком случае, символизм и вы! В Салоне…

— Поговорим об этом. Перед вашим взором там расцветает вся флора наших старинных витражей, вы видите стройных и хрупких девственниц и одеревенелые, с неуклюжими жестами фигуры примитивов. Я говорил на прошлой неделе Малларме…

— Над чем он работает?

— Над книгой о Бернадетте Лурдском.

— Пуанкаре, вы должны меня понять! Я сказал им, этим молодым людям: есть лишь

одна мораль — это работа. Мне многое пришлось вытерпеть в начале моего пути, я познал нищету, испытал глубокое отчаяние. Позднее я жил в непрерывной борьбе. Так вот, у меня была лишь одна вера, одна опора в жизни: работа, регулярная работа, каждодневное задание…

— Вы следили за перепиской Золя, Дюма и Толстого? Дюма возмущается взглядом Золя на работу.

— Какая глупость!

— Толстой отвечал, приводя цитаты из Лао-цзы, учения о дао, и превознося достоинства непротивления злу.

— Эти русские — азиаты.

— Мопассан болен.

— Говорят, он…

— Это уже следствие. Причина — женщины.

— Ваш доктор Паскаль, мэтр, падает в бою, как солдат Науки. Он считает удары своего сердца и находит в себе силы подняться, чтобы описать свою предсмертную агонию. Грандиозно!

— Какая чепуха эта смерть-эксперимент!

— Во всяком случае, ее откопал Золя, эта моабитка с обнаженной грудью!

— У него совсем маленькие свиные глазки.

— Левый глаз.

— У него жила обезьяна в Батиньоле.

— Герцоги с набережной Конти никогда не будут голосовать за этого велосипедиста, занимающегося адюльтером!

— Тираж «Разгрома» достиг ста тысяч.

— Сколько собралось здесь народу!

— С бородой — это Роден. По настоянию Золя Общество литераторов поручило ему создать памятник Бальзаку.

— Воображаю, какой это будет ужас.

— Волосатый — это Кловис Гюг… Послушайте, какие он написал стихи:

Ты сделал так, что городская

Колеблется толпа, не зная,

Что выбрать, скорбь или порок?

Ты — оскорбленных друг старинный?

К тебе идет гроза с повинной,

Сломав цветочный стебелек?

— После того, как я изображу зло, я хочу предложить средства для его искоренения. Это очень просто.

— Вы читали Мориса Метерлинка? Это оставляет довольно мимолетное впечатление.

— Речь Пуанкаре была ни короткая, ни длинная, в самый раз!

— Я заканчиваю работу над музыкальной драмой на сюжет рассказа Золя «Осада мельницы».

— Смотрите-ка, Бюзнах собирается положить на стол свою вставную челюсть.

— «Революционер от литературы станет в один прекрасный день командором ордена Почетного Легиона и непременным секретарем Академии. Дело кончится тем, что он будет писать столь утомительно многословные книги, что их вряд ли смогут раздавать в качестве премии в пансионах для молодых девиц…» Эти слова принадлежат не мне, а Гонкуру!

— Да, действительно, он похудел.

— Это оттого, что он играет на бильярде.

— Жюль Шуи, как вы ответили Сарду, который считает, что Золя недостоин быть избранным в Академию?

Сарду, сбывай свой жалкий лепет, Торгуй смелей! Золя из теплой плоти лепит Живых людей. Он знает: предстоит им длинный Путь сквозь века. Сарду, творит людей из глины Твоя рука.
Поделиться с друзьями: