Зелёная земля

например, виноградные лозы, чьи крупные слёзы

то зеленага, то голубага, то алага цвета

проливаются рядом – и, в сущности, прямо на скатерть.

Впрочем, что же тут плакать, когда уже заплесневело,

когда тиной затянуто чистое озеро жизни -

и почти что не видно далёкого синего неба!

Говорят: обойдётся, пройдёт, разложенье – начало…

я не помню, начало чего, но чего-то другого -

вероятно, какой-нибудь новой, с иголочки, жизни.

Это тоже неплохо. А прежняя жизнь миновала.

Вот ведь слово: десерт! Полуявный намёк на заслугу -

перед кем же такое? – и дальше: намёк на пустыню,

на такую пустыню, в которой кричи – не услышат,

и никто не придёт, и уже ничего не случится.

Все уснули – за взбитыми сливками: сладкие горы,

что навек погребли под собой очевидное прежде -

ах, воздушное месиво, ах, белоснежная лава,

всё тут склеилось, слиплось… а в общем-то, здорово: сладко!

И забудем-ка мы – на минутку, на часик, на время

о былом, настоящем и будущем: мы отдыхаем,

копошась в этой сладости – с полуленивым желаньем

разыскать в ней хоть что-нибудь, но ничего-то в ней нету.

И захочется дьявольской горечи: адский напиток

этот чёрный, как целая Африка, кофе со вздохом -

и такой глубины, что нырни туда – и не вернёшься,

зачарованный адом: виденьями, грёзами, смертью.

Всё танцует в глазах – и мы помним, что это за танцы,

что за пляски, но нам всё равно: густо пахнет корицей

или это цикорий… а, в общем, коренья, коренья,

как оно и должно быть в аду… Вам хотелось иного?

Так возьмите чуть-чуть шоколада – возьмите украдкой

грех на душу свою, и покажется горечь другою -

хоть и горечью, но не такой, не такой уж и страшной:

здесь ведь тоже, в аду, существуют свои утешенья!

Дальше просто вода – минеральная, значит… источник:

вот он бьёт перед нами, как конь своенравный копытом,

высекая из сердца всё сразу – и самое сердце

высекая, и Бог с ним… нам как-то теперь не до сердца.

Это сытость: она безмятежна, как некая святость,

она неколебима, и в ней открываются взгляду

пузырьки: они скачут всё выше, и выше, и выше,

но, не выдержав выси такой, разбиваются прежде,

чем взлететь… а источник всё не иссякает.

И нелепая трезвость – смешная незваная гостья

из провинции – ставит манатки у запертой двери,

поджидая хозяев: они ведь однажды вернутся!..

И теперь уже фрукты – в безумном своем изобильи:

стол не стол, рай не рай… не терзайся и не разбирайся,

ешь хоть с этого дерева, хоть вон с того, хоть с другого:

плод покоя, плод вечности, плод бытия, плод забвенья…

Ничего с нами не было: это всё только обманы,

только шалости духа… конечно же, Вы были правы,

и обед как обед – в дорогом и пустом ресторане

на углу Vestergade, по самому высшему рангу:

просто в сердце столицы – в состарившемся, в предынфарктном.

Что касается этого дерева… яблони, значит,

можно есть и с него – всё завертится снова, конечно,

но пугаться не стоит: ведь это опять ненадолго!

* * *

Мы напрасно полагаем,

что запаздывает скорый:

здравствуй, здравствуй, Копенгаген,

Копенгаген разнопёрый -

весь на мачтах, весь на сваях,

весь устойчив, весь усидчив!

Ходит голубь и кивает

по перрону, как носильщик.

Он по-датски ни бельмеса,

а по-птичьи я не точен -

мне с ним очень интересно,

а ему со мной – не очень.

Ему зяблик интересен,

ему ворон интересен:

зяблик прибыл тем же рейсом,

да и ворон – тем же рейсом.

И уже вся эта живность,

городская и лесная,

возле ног расположилась,

Копенгаген вытесняя -

в облака, откуда родом

мачты, паруса и башни

и где спят, обнявшись, рядом

день грядущий и вчерашний.

2004

* * *

На ветреном перекрёстке,

на полном таком ходу

купи в овощном киоске

Рождественскую звезду -

в корзиночке неказистой,

тесьмою перевитой,

цветок такой остролистый -

пунцовый и золотой.

Среди огневых прогалин

почти не видна зима:

сегодня весь Копенгаген

на звёздах сошёл с ума!

И каждый несёт в пакете

на уровне головы

звезду, ибо все мы дети

а, кроме того, волхвы -

и на золотую точку

бредём в свою темноту:

на каждого – по цветочку,

на каждого – по Христу.

* * *

Да какая разница, бабочка-капустница,

душенька-беспечница, где тебе порхать,

где склонить головушку на седое крылышко:

не на этом камушке – так на том бы хоть!

Время твоё чистое, время твоё гласное -

два глоточка воздуха, больше ничего:

золотая азбука – с отзвука до отзвука,

с праздника до праздника: А, да И, да О…

С этим и откланяться: что с тебя – ты странница!

А уж кто откликнется – тот и молодец:

кстати ли, некстати ли… милые читатели -

им бы пару крылышек, им бы полететь!

Но однажды спустится по высокой лестнице -

кто ни то да спустится с дальних облаков:

ибо в той обители тоже есть читатели,

тоже есть любители всяких пустяков!

Кто ни то да спустится, бабочка-капустница,

душенька-беспечница, – жди кого-нибудь!

…ехали мы, ехали, ехали с орехами -

твёрдыми согласными вымостивши путь.