Земля ягуара
Шрифт:
Вилья стукнул кулаком по открытой ладони и продолжил:
— Признаться, я был близок к отчаянью. Одно дело, когда тебя хотят умертвить три-четыре жреца, отродясь не державших в руках ничего опаснее жертвенного ножа и не знавших, что такое сопротивление жертвы. Тут можно побороться. Совсем другое — монарх, которого всегда окружают стража и тучи прихлебателей. Толпы слуг в момент растерзают любого, кого заподозрят в намерении причинить вред их правителю. Я попробовал вырваться, но меня связали и влили в рот какой-то отвар, который подавил волю, но, к сожалению, не отключил разум. До утра я пролежал на соломенной подстилке, глядя на звезды и размышляя о своей жизни, о том, что сделал и что не сделал, о том, кого напрасно убил и кого зря оставил в живых, о близких, о жене и сыне.
Повинуясь внезапному
— Это была одна из самых трудных и честных ночей. Но вот наступило утро. Меня, еще не совсем пришедшего в себя, подняли на ноги и повели наверх. Сто четырнадцать ступеней, — усмехнулся он. — С меня сорвали остатки одежды, привязали пеньковыми веревками к алтарю под идолом Уицилопочтли и оставили одного. Вы уже, наверное, заметили, что правители Мешико предпочитают, чтобы люди держались от них подальше, а если приближались, то не баловали бы вниманием. Они запрещают подданным смотреть на себя, находиться в обеденном зале и опочивальне, мало разговаривают, предпочитая отдавать распоряжения жестами. Я почувствовал, что судьба дает мне шанс, но и предполагать не мог, что дело обернется так удачно. Еще несколько дней назад я нашел обсидиановую бусину, разбил ее и получил осколок с невероятно острым краем. Спрятав его меж пальцами, я стал дожидаться подходящего часа, и вот этот час настал. Чуть не вывернув запястье из сустава, я умудрился подпилить веревку так, чтобы ее можно было оторвать в любой момент, и стал ждать. Минут через десять пришел Мотекусома. Он был один. Если у него и были провожатые, то они остались за дверью и не пытались заглянуть в алтарную комнату. Из-под перьев на шапочке повелитель долго разглядывал меня, потом начал ходить кругами, что-то напевая под нос, остановился и занес над моей грудью нож. Медлить было нельзя. Разорвав последние волоски, удерживающие руку, я стукнул его в солнечное сплетение, вложив в удар всю силу, какую смог собрать в своем усталом теле. Правитель отлетел к стене. Быстро перерезав оставшиеся веревки, я встал. К тому времени он смог вдохнуть, поднялся на ноги и бросился на меня. Мотекусома был крепким мужчиной, но драться совсем не умел, — снова усмехнулся дон Вилья. — Через минуту его шейные позвонки хрустнули, возвестив о том, что законный правитель Мешико отправился в мир иной. Мотекусома был худощавее меня и немного выше, но слегка сутулился. Голос его тоже был чем-то похож на мой, и я не побоялся предстать перед двором Мешико в новой роли, до пят закутанный в заляпанную кровью накидку и со спускающимися на лицо перьями. Руки я специально не стал мыть, чтоб слой крови скрыл разницу в цвете кожи, не такую, впрочем, и заметную.
— А что же случилось с телом Мотекусомы? — спросил Ромка.
— Оно было разделано по всем правилам жреческого искусства. Сердце отправилось в жаровню, руки и ноги — в трапезную, голова угодила на кол, а туловище — на съеденье храмовым зверям. И не смотри на меня так, сын. Он бы меня не пощадил. Никому из туземцев и в голову прийти не могло, что кто-то отважится убить их правителя и занять его место. Первое время пришлось трудновато, надо было все время следить за тем, чтоб походка и жесты были похожи на движения прежнего правителя, я неплохо изучил их за две недели бесед с ним. Постепенно я втянулся.
— И никто не заметил подлога? — удивился Ромка.
— Индейцы верят в своего правителя как в бога, а разве кто-то может убить бога и занять его место? Ну, убить если и может, то стать богом… Это просто не укладывается в их картину мира. Нет, сомневающиеся, конечно, находились, но, — он тяжко вздохнул, — их жизненный путь очень скоро заканчивался на жертвенном камне.
— То есть теперь благородный испанский дон — полноправный правитель империи Мешико? — подвел общую черту Кортес, и глаза его вспыхнули нездоровым блеском.
— Нет, — усмехнулся дон Вилья. — Мешико по-прежнему правит законный государь Мотекусома Второй.
— И вы не хотите разрушить инкогнито? Ну что ж, это я понимаю и принимаю. А теперь, думаю, нам стоит немедля отправиться во дворец, пригласить королевского нотариуса и составить договор о вассальной зависимости всех земель империи Мешико от великого сеньора Испании Карла Пятого. —
С этими словами Кортес поднялся на ноги.Дон Вилья-старший остался сидеть, не стал вставать и Ромка.
— Я думаю, что это несколько преждевременно, — сказал Лже-Мотекусома.
— В каком смысле? — отказался понимать его Кортес.
— Любезный дон Эрнан, — мягко и вкрадчиво начал Мотекусома. — Все время, пока ваша экспедиция добиралась до моей, — это слово он произнес с нажимом, — столицы, я думал, что делать. Пускать или не пускать? Приказать убить на дальних подступах? Мне было трудно переступить через то, что вы все-таки мои братья по крови, соплеменники. Наверное, вы заметили мои терзания?
Кортес молча кивнул.
— Моя нерешительность привела к тому, что вы пришли сами. Терзался я и еще одним вопросом. Открываться или не открываться? Не знаю, зачем я это сделал. Ведь я прекрасно понимал, что когда вы обнаружите, кто занимает трон, обязательно предложите, просто потребуете от меня, чтоб эти земли были присоединены к владениям испанской короны.
— А как иначе? — недоуменно спросил Кортес. — Вы что, отказываетесь?
— Да, я отказываюсь. Во-первых, Мешико — богатая независимая страна, которой незачем становиться вассалом Испании. Во-вторых, лично у меня имеются нелады с испанским двором и отдельными его представителями. Если официально закрепить эту зависимость, то они сделают все, чтоб я перестал быть правителем этой страны. Так что, пока я жив…
— Это можно поправить! — взревел Кортес и схватился за меч.
— И что потом? Вы даже не спуститесь отсюда. А если и спуститесь, то через полчаса вернетесь сюда, но уже связанным, и прямиком отправитесь на один из этих камней. — Де Вилья махнул рукой за спину.
Кортес опустил эфес. Плечи его поникли, потом снова развернулись.
— Тогда я возьму вас в заложники и буду диктовать свои условия под страхом смерти! — Он снова потянулся за оружием.
Прежде чем Ромка успел моргнуть, Вилья-старший оказался на ногах. Одна рука его накрыла яблоко меча и вдавила его обратно в ножны, другая поднесла нож к небритому кадыку капитан-лейтенанта.
— На вашем месте я бы не был столь самонадеян, — промолвил Лже-Мотекусома.
Губы его улыбались, но глаза смотрели холодно и жестко. Не приходилось сомневаться в том, что если Кортес шелохнется, то у него под челюстью появится вторая улыбка. От уха до уха.
Капитан-генерал разжал пальцы и под шипение заползающего в ножны меча чуть развел руки в стороны, давая понять, что глупостей делать не собирается.
— Отправляйтесь в свои казармы и сидите там, пока я не придумаю, что с вами делать. — В голосе правителя Мешико зазвучали царственные нотки.
Кортес уставился на него глазами, напоминавшими стволы фальконетов, в которых разгорается порох, готовящийся вытолкнуть из ствола смертоносный заряд, и промолвил:
— Хорошо, мы уйдем. Пойдемте, дон Рамон.
Ромка вздрогнул. Только что свой выбор сделал отец, навсегда отрезав себя от родины, теперь не менее сложный выбор предстоял ему.
То, что он не сможет вернуться в Испанию, его не смущало. Своей родиной он считал вовсе не ее, а Русь. Молодой человек страшился предать людей, с которыми он несколько месяцев пробивался сквозь эту негостеприимную страну, спал под одним одеялом и ел из одного котелка. Как на него посмотрит мудрый де Ордас? Что скажет колкий на язык Альварадо? А уж сам Кортес… Ромка любил и уважал капитан-генерала, ценил то, чему от него научился. Оставлять его сейчас ради человека, которого он знает чуть больше получаса? Нет, это уму непостижимо. Но ведь этот человек — его отец, которого он искал долгих семь лет и только что обрел. Предать отца, остаться в стане его врагов?
От этого всего парню хотелось закричать, броситься вниз и удариться головой о камни, чтобы выбить из нее беснующиеся мысли, наскакивающие одна на другую. Господи, укрепи.
— Дон Рамон де Вилья! — резанул по перепонкам голос Кортеса. — Вы идете?
Ромка посмотрел на пылающего гневом капитан-генерала, потом перевел взгляд на отца. Тот сидел молча, глядя куда-то вдаль, за величественную панораму огромного города. Он понимал, какой трудный выбор стоит перед его сыном, знал, какой вес имеет любое слово, сказанное им, и не хотел его произносить.