Земля зеленая

Пришел Иоргис Вевер и за час научил бривиньских женщин, как выткать желаемые узоры. Первой поняла Лиена, не так это сложно; Иоргис еще объяснял другим, а она уже сидела за станком и работала, только пальцы мелькали. Даже раскраснелась от радости, когда мастер похвалил ее: с такими длинными и ловкими пальцами девушка не пропадет, будет хорошей ткачихой. Либа Лейкарт кисло посмотрела на свои короткие пальцы с утолщенными суставами, потрескавшиеся от грубой льняной нитки; трещины надо было натирать по вечерам сметаной, чтобы не кровоточили. К тонкой работе над платками хозяйка Либу даже и подпускать не хотела: очень уж она занята мыслями о своей свадьбе; иногда, стоя у шестка, словно засыпала в мечтах, уже дважды упустила кашу.

Пообедав, Иоргис Вевер заглянул на половину испольщика. О чем он говорил битый час с Осисом и Осиене, дворня Бривиней так и не узнала. Но как только он ушел, Осиене вскочила с кровати, на которой сидела во время разговора, и погрозила кулаком в двери.

— Этакий болван! Этакий дурень, неспроста его так зовут! Где это видно, чтобы родной отец так говорил о своем ребенке? Разве у нее не две руки и не две ноги, как у всех людей, разве не такая же… — Она хотела сказать «голова», но вовремя спохватилась и язык прикусила.

Потом снова принялась ворчать и не успокоилась до тех пор, пока Осис не собрался уходить. Опомнилась и погрозила пальцем.

— Чтобы Андру — ни слова, ни полслова! Задуришь ему голову, что тогда будет? Вся волость уже знает, и если дело расстроится, разговоров не оберешься.

Осис ничего не ответил, только постоял у двери, задумчивый и печальный. Сказал больше для себя:

— Хороший, умный человек Иоргис Вевер…

Хотя Мартынь Упит принимал самое горячее участие в обсуждении судьбы Андра Осиса, но у него и свои собственные заботы были. В волости все, как один, решили, что он должен жениться на Лизе Зелтынь. Для него вопрос этот тоже решенный, но кое-что еще надо выяснить. Приближался день нового найма, хозяин должен знать, кто остается на будущий год и кто уходит.

Когда трепали лен, Мартынь был необычно задумчив и тих; по вечерам долго не засыпал, чмокал трубкой и глубоко вздыхал. Но в одно воскресное утро пришел Карклис из Рандан. Карклиене готовится ткать холст на сенники, но у нее нет берда, а просить у Зелтыня не стоит, лучинку в зубах поковырять и то не допросишься.

Лизбете охотно одалживала всем, если у нее были нужные соседям вещи. Себе на сенники будет ткать после масленицы, когда кончат прясть паклю, до той поры берда ей не нужно. Уходя, Карклис захватил с собою и Мартыня. До самого дома лесника Мелбарда он его стыдил и уговаривал: чистый лемех и увалень, больше ничего! Чего он ждет, — чтобы святоша Зелтынь привел ему в дом Лизу? Языком воз сена своротит, а чуть до дела — так под кровать. Не один такой ротозей без жены остался. Недавно в Ранданы пришел Элкснис из корчмы у Палейской церкви. Не найдется ли у Зелтыня пеньки, чтобы продать на бечевки для лаптей?.. Тоже нашелся покупатель. Тут Карклиене сказала мужу: «В это же воскресенье ступай в Бривини и приведи сюда Мартыня Упита, сам он не раскачается. Палейцу теперь дорога известна, только три с половиной версты лесом, — до тех пор будет свивать бечевки, пока не опутает Лизу Зелтынь…»

Мартынь не ответил ни слова — молча шагал вслед за Карклисом по тропинке. Второй раз в жизни он убеждался в том, что для серьезных поступков одного языка недостаточно, нужно еще мужество, которого у него не хватало.

Но на этот раз большого мужества не понадобилось. Карклис вертелся в доме Зелтыня и распоряжался, не спрашивая Мартыня. Нашлась и четвертушка спирта. Карклиене внесла сахар и стаканы. Три куска святоша Зелтынь запер в шкафчик — они ему понадобятся, чтобы подсластить капли, когда станет плохо на сердце, или мелко истолочь и вдунуть в глаза, чтобы мгла рассеялась. Замешали стакан и Яну, — он, сидя на кровати, вытягивал шею, не зная, позовут ли его к столу.

Карклис хорошо выполнил свою задачу, но до жены ему было далеко, — ловкая, оборотистая женщина, язык как челнок. Она сама задавала вопросы и сама на них отвечала. Оказалось, успела поговорить с Яном Земжаном. Место женатого батрака в Крастах с Юрьева дня Мартыню обеспечено. Стаканы грога еще не опорожнили, как все уже было улажено. На масленицу опоросится свинья; если все сойдет благополучно и не задавит поросят, как в прошлом году, одного можно будет дать молодоженам. В Юрьев день Мартынь уйдет в Красты, свадьбу справят через неделю. У Лизы есть отрез серого полусукна — жениху на костюм, сошьет тот же Адынь в карлсонских Заренах, зимой он почти без работы. Шубы шить ему никто не дает, — ворует, нечистая сила; рукава всегда выходят узкими, под мышками тянет. Костюм, который Мартыню следует получить с хозяина, будет годен только для работы, ведь для дворни Лизбете дает материю, сотканную из оческов шерсти. На новые сапоги денег у жениха не хватало, так много за хозяином уже не оставалось. Даже непонятно, куда ушли деньги, тратить он почти не тратил. Мартынь упомянул о табаке, который с каждым годом дорожает. Но отец Лизы начал бурчать что-то про корчму и чертову водку. Дух пьянства обуял теперешнюю молодежь, так что частенько приходится развозить по домам без шапок, как однажды мальчик вейбанского Слейки привез одного… кабана. Намек был слишком прозрачен. Ян, уже выпив свой стакан, хотя у других оставалось еще больше половины, ударил кулаком по столу и крикнул, — пусть такие гниды больше и не помышляют хватать его за грудки, он не маленький! В лесу вырубает три четверти, пока этот хвастун Звайгзне складывает полсажени. За лето он стал другой, — теперь не то что ударить, даже выругать себя не позволит, сразу так отбреет старикашку, что по всему дому смех загремит.

На этот раз ссоры не получилось, сейчас же вмешалась Карклиене. Фуражку — да, Мартыню к свадьбе придется купить новую. В этой старой поганке можно только в лес ходить, но не в церковь. Все начнут смеяться, что Лизе Зелтынь муж достался без шляпы. В крайнем случае можно будет у нового хозяина взять денег вперед, — у Барча в Крастах капиталов столько, что не знает, куда девать.

Сегодня Лиза не пошла проводить Мартыня, этого уже не требовалось. Мартынь Упит шел, закинув голову, сбив на затылок шапку, словно он только что купил Ранданы со всеми деревьями и лесорубами. Бодро месил ногами снег на заметенной дороге. А почему бы и нет, — разве он не может купить новые сапоги? Сейчас на нем ветхие обноски Бривиня, зимой еще туда-сюда, но в мокрую погоду пропускают воду, как решето. Когда будут новые, с голенищами до колен и желтыми ушками, по всем лужам пройдет, не глядя, и ноги останутся сухими. Фуражкой, конечно, к свадьбе обзавестись придется. Вздор — фуражкой!.. Он купит себе шляпу, как у сунтужского Артура, — ведь у Барча в Крастах денег уйма.

На ровном, как стол, большаке — тонкий слой рыхлого снега, идти легко. После карклисовского грога настроение все еще не снижалось.

«Своя корова и две овцы будут. Если каждый год — по паре ягнят, недалеко и до новой шубы…»

Дав волю воображению, Мартынь Упит не мог остановиться. У него была уже своя лошадь, он ехал в церковь; кнутовище из ясеня; сам Иоргис из Леяссмелтенов на своем жеребце не обгонит… Подумалось и о будущей жене, но это такая мелочь в общей картине жизни, что не стоило долго останавливаться.

Приближаясь к дому лесничего Мелбарда, он уже заранее подобрал на дороге смерзшиеся комья гравия и снега, отбитые лошадиными копытами. Собаки, как натравленные, бросились на него, но тремя или четырьмя комьями он удачно от них отбился. Этакие сволочи! Если они собаки лесничего, то думают, что имеют право рвать каждого встречного и поперечного.

Догнал Креслынь из Вейбанов и пригласил сесть в сани. Мешок на сиденье немного коротковат для двоих, но было бы где примоститься, ноги можно свесить через край. Когда проезжали мимо корчмы Виксны, Мартынь Упит подумал, что, приличия ради, следовало бы угостить возницу. Креслынь выпивал охотно, но был скуп, крепок, как ремень чересседельника, ни за что за свой счет не закажет и мерки. Вспомнив, что в кармане только двенадцать копеек, а пара пива стоит пятнадцать, Мартынь воздержался от приглашения.

Креслынь ехал к печнику Данцису. В Вейбанах вконец развалилась печка, дым валит в комнату, а не в трубу, у жены совсем глаза разъело, она видит теперь не лучше святоши Зелтыня. За лето Креслынь три раза заезжал в имение, но проклятый Зиверс так и не дал кирпичей: ни одного не может дать, горы кирпичей обжег, но самому, видишь ли, нужны на постройку нового замка. Вот и приходится зимой класть печку, когда кирпичи под навесом смерзлись и глину из ямы ломом не выбьешь. И куда он с малышами денется, когда Данцис разворотит печь и в комнате от сажи станет словно в аду?

Вообще Мартынь Упит не преминул бы обругать Зиверса, хотя тот лично ему зла не сделал, но Зиверс — немец, и этого было достаточно. Э, какие все это пустяки! Сейчас Мартынь в таком восторге от широких видов на будущее, что и Креслынь с его несчастной плитой и ребятишками и даже сам Зиверс сгинули в этих широких просторах, как ничтожные песчинки.

Да, Креслынь знает, что сегодня у Мартыня Упита было важное дело в Ранданах. Откуда?.. Креслиниете видела, как Карклис вел его в Ранданы, и вообще дела Мартыня с Зелтынем хорошо известны всем вейбанцам. Разве святоша корову дать обещал? Корову!.. Трех овец еще даст в придачу!.. Мартынь не мог удержаться, чтобы не прибавить третью. И у Лизы есть кусок полусуконной материи и два костюма, может быть хватит покрыть и шубу. О рубахах даже говорить нечего. Лиза — на всю волость прославленная ткачиха, даже Мара Осис недостойна ей воды поднести. Только теперь Мартынь вспомнил, что перед уходом Лиза что-то сунула ему в карман. Это были варежки, коричневые, двойные, из мягкой шерсти, на белой подкладке и с узором из зеленого гаруса. Креслынь взял примерить. Варежки действительно мягкие, теплые. Мартынь сразу же у него отобрал и надел сам, хотя по привычке и из хвастовства до самого рождества ездил в лес с голыми руками. Варежки совсем его с ума свели, он сиял и смеялся, не умолкая, рот ни на минуту не закрывался. Варежки — это еще пустяк! Две пары чулок обещала Лиза связать до пасхи. Онучи больше не понадобятся, новые сапоги только с чулками носить будет, как Ванаг. Ванаг… Эти землевладельцы напрасно так чванятся, — как знать, что ждет в будущем некоторых женатых батраков. У Барча в Крастах на второй половине жилого дома комната большая, в ней, кроме Краминя, найдется место и другому испольщику. О втором испольщике немец Барч думает всерьез. Он — старый железнодорожный машинист, от горловой болезни совсем извелся, в сельском хозяйстве ничего не смыслит, и от хозяйки, сестры Рийниециене, пользы нет, в домашних туфлях только в комнате посиживает, от кружев комод прямо ломится. На будущее время хочет оставить у себя только Яна Земжана и одну батрачку: считает, что от испольщиков дохода больше.