Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

— Я делаю яичницу из тех яиц, что у меня есть, мой король, а не из тех, что еще на дереве.

— Верно подмечено, Клевер, верно подмечено! — Стур ухмыльнулся своей волчьей ухмылкой и натянул на плечи волчий плащ, резко хлопнув тканью. — Не стоит оставлять ничего на волю случая. Мы отправимся прямиком в Уфрис! Выразим свои соболезнования — ну или что придется. А потом поговорим с Окселем. Посмотрим, как обстоят дела.

— Оксель там, — подтвердил Гринуэй. — Я его видел.

— Ну и чудесно! — Стур с шелестящим звуком потер ладони. — Сейчас самое время. «Благоприятный момент», так это называется, а, Клевер?

— Назвать-то можно как угодно, — промолвил тот вполголоса.

— А что насчет Красной Шляпы и Черствого?

— Да, они были там, все такие бледные и печальные. И я слышал, что дочка Ищейки тоже…

— Ха! Ты слышишь, Клевер? Мы наконец-то догнали эту маленькую сучку! Это будет весело. Нет ничего милее, чем когда хорошенькая девчонка плачет, верно?

Что тут можно было ответить?

В Уфрисе сияло солнце, но в городе царило уныние. Ищейку любили как немногих других, и похоже на то, что его дочка была не единственной, кто чувствовал, что потерял отца. Люди выстроились цепочкой, чтобы попрощаться, с погребальными дарами в руках. Стур прошагал вперед всех с ухмылкой на лице, упиваясь их хмурыми взглядами и их ругательствами. Он был из тех людей, что любят, когда их презирают. Они считают людскую злобу за золото — хватают ее где только можно, сваливают в кучу и бережно хранят. Стур пока еще не понял, что ненависть — единственное, что никогда не иссякает.

Внутри замка собралось довольно много народу. Названные разоделись в лучшие наряды, золото и драгоценные камни поблескивали в сумраке на шлемах и рукоятках мечей. Оксель был здесь, как и ожидалось, а также Красная Шляпа и Черствый, смотревшие друг на друга почти с такой же ненавистью, как на Стура. Коул Трясучка тоже присутствовал, хотя единственным его украшением был кроваво-красный камень на мизинце, а единственное, что на нем блестело, — это его металлический глаз. Изерн-и-Фейл сидела на ступеньке, медленно жуя, положив поперек коленей длинное копье, и когда Стур вошел в дверь мимо нее, она произвела долгий всасывающий звук сквозь дырку в зубах, который говорил о ее презрении громче, чем любые слова.

В этом зале было много оружия, а также много скорби и гнева, так что Клевер сразу же проверил, сколько в помещении выходов. Когда умирает великий человек, тем, что остались, всегда нужно какое-то время, чтобы сообразить, кому теперь выгоднее всего быть верным, и в промежутке весьма высок риск кровопролития. Ему не раз доводилось видеть, как одни похороны превращаются в несколько.

Сам Ищейка, весь бледный, лежал на длинном столе с изрубленным щитом под ногами. Луч света падал на него из дымового отверстия, придавая сцене оттенок драматизма. Над ним, укрытая тенью, спиной к двери стояла какая-то женщина. Ее рыжевато-каштановые волосы были коротко острижены, отчего шея казалась очень длинной и очень тонкой, с резко выступающими сбоку синими венами.

Стур вступил в молчащий зал, клацая металлическими носками сапог.

— Я просто не мог не выразить свои соболезнования! — провозгласил он тоном, исполненным презрения, явно давая понять, что ему, как обычно, наплевать на чувства всех людей, кроме своих собственных.

Женщина обернулась — и луч света упал на ее улыбающееся лицо. Стур неуверенно шаркнул ногой и остановился, а за ним и его люди. Дюжина воинов, не упускающих случая похвалиться своей храбростью, при виде нее встали как вкопанные — и Клевер едва ли мог их винить.

— Во имя мертвых… — пробормотал Гринуэй, нервно отступая назад и чуть не споткнувшись о собственный меч.

— Король Севера! — Она восторженно воздела руки. — Какая радость! Ворота Уфриса открыты для тебя, даже несмотря на то, что в последний раз ты сжег здесь все дотла, а? А? С-с-с…

Последнее она прошипела сквозь зубы, брызжа слюной.

Ходили слухи, что дочка Ищейки — ведьма. Что у нее Долгий Взгляд. Клевер относился к ним не слишком всерьез. Теперь, однако, сомневаться было трудно. Она так исхудала, что ее лицо напоминало череп, туго обтянутый кожей, сквозь которую, казалось, можно было видеть кости. Вокруг левого глаза, на лбу, на щеке, на переносице кожа была красной, раздраженной и покрытой струпьями. Клевер подумал, что из них двоих — дочки и отца — отец, пожалуй, выглядит поздоровее.

— Клянусь мертвыми! Что с тобой стряслось? — пробормотал Стур, по всей вероятности озвучивая мысли всех присутствующих в зале.

— Одна колдунья сказала, что может сделать меня более обыкновенной, — отозвалась Рикке. — Или сделать совсем уж чудной. Угадай, что я выбрала?

Она не спеша подошла к нему: костлявые плечи откинуты назад, костлявый подбородок выпячен, и в сочетании с этим измочаленным лицом и этой змеиной, враскачку, походочкой, и этой дружелюбной ухмылкой, и этими совершенно безумными глазами картина была воистину более чем обескураживающей.

— Я побывала в Высокогорье. Навестила там одно озеро. — Она помахала рукой, и руны, подвешенные на ремешках вокруг ее тощего запястья, застучали и загремели. — Отличные места, но вода пока еще холодновата, а, Изерн? Ноги мерзнут.

Изерн-и-Фейл, без сомнения, привыкшая быть самым странным персонажем почти в любой компании, в сравнении с ней неожиданно показалась почти обыденной.

— Я не купалась, — откликнулась она, сплюнув на пол сок чагги.

— И зря. Это холод из тех, что сжигает все твои сомнения. Вся эта история, можно сказать… — Рикке распахнула глаза так широко, что казалось, будто они могут выскочить из ее обезображенного лица, — …открыла мне глаза! Я теперь могу видеть вас насквозь. Каждого из вас.

И она засмеялась грубым, лающим смехом, словно оставила все свои чувства далеко позади. Конечно, добавляло впечатлений и то, что она смеялась на отцовских похоронах.

Стур отвернул лицо в сторону, когда она подошла ближе, словно стоял против сильного ветра. Ее правый глаз весь распух, раздувшиеся веки были в разноцветных синяках, на весь белок разлилось огромное красное пятно, а зрачок съежился до молочно-белой точки. Зрачок второго глаза зиял, широкий и черный, и Клевер увидел, что раздраженная, покрытая струпьями кожа вокруг него испещрена какими-то знаками. Паутина черных линий и букв, кругов и символов, настолько тонкая, что казалось, будто человеку неподвластно такое нарисовать. Клевер никогда в жизни не видел ничего более похожего на ведьминскую работу, и воины тоже забормотали и заерзали — дюжина здоровенных мужиков в страхе пятилась назад от одной-единственной девчонки, тощей словно березовый прутик.

— Гребаная ведьма, — пробормотал один, пришедший из-за Кринны, делая перед грудью священный знак. — Надо бы ее сжечь.

Рикке улыбнулась ему, указывая на него тонким пальцем:

— Однако от огня умрешь ты!

Она улыбнулась Гринуэю:

— А ты от воды! Причем из-за того, что я тебе это сказала, все свои оставшиеся дни ты проживешь в страхе перед ручьями и лодками, колодцами и кружками, и каждая капля росы будет вызывать в тебе ужас. — Она погрозила ему пальцем: — Но вода все равно тебя найдет! Она будет просачиваться сквозь щели в твоей жизни, сколько бы ты ни пытался их замазать. Я вижу, как идет Великий Уравнитель, и с ним не заключить никаких сделок.

Она уставилась на Стура, взялась за ожерелье из зеленых камней, которое на ней было, и потянула вниз, пока оно не превратилось в петлю, врезавшуюся в ее тонкую шею.

— Но для большинства из вас это будет сталь. Не нужно Долгого Взгляда, чтобы это увидеть. — Она выпустила ожерелье и снова расхохоталась. — Оставайтесь! Вам всем здесь рады. Оставайтесь, и я расскажу вам еще!

— Только не я, — пробормотал Гринуэй, которого стоило бы назвать Молочной Кожей, настолько он побледнел.