Зеркало времени

Старую гостиную Эмили я обставила книжными стеллажами, и они уже ломятся от томов прозы и поэзии на английском и французском, ежемесячно присылаемых мне. Почти каждую неделю я перечитываю дневник своей матери, перешедший в мое владение после кончины мадам. Сейчас я пуще прежнего сокрушаюсь, что Смерть лишила меня драгоценной материнской любви, заменить которую ничто не может, по моему нынешнему мнению.

Самую большую отраду я нахожу в этом огромном доме, в этом чудесном дворце изобилия. Красота Эвенвуда восхищает меня еще сильнее, чем раньше, и когда мне приходится уезжать отсюда, пусть даже в любимый Париж, мне постоянно снятся увенчанные куполами башни и окруженный аркадой дворик с фонтаном и голубятней, тихий дворик, где я сидела и мечтала в какой-то другой, бесконечно далекой жизни — и тогда я всем сердцем рвусь обратно. Днем и ночью я хожу по залам и коридорам Эвенвуда, дивясь, восторгаясь, ликуя, ибо все здесь теперь принадлежит мне.

Эвенвуд никогда мне не надоест. Даже когда превращусь в выжившую из ума немощную старуху со слезящимися глазами, я по-прежнему буду бродить по этим залам, все так же восхищаясь сказочным великолепием окружения. Наверное, и мой призрак будет делать то же самое, добровольно отказавшись от небесного блаженства, обещанного религией, дабы до скончания времен поселиться в земном раю Эвенвуда.

Порой — вопреки здравому смыслу и противно собственной воле — я тоскую по ней, моей бывшей госпоже. Она является мне в мыслях, в любое время и в любом месте, особенно когда я прогуливаюсь по Библиотечной террасе или сижу здесь, на приоконном диванчике напротив чулана, откуда я подслушивала разговоры Эмили с мистером Вайсом. Я не сожалею, что Великое Предприятие завершилось столь прискорбным и неожиданным образом — этого требовала Справедливость; но я глубоко сожалею, что именно на мою долю выпало осуществить возмездие.

Еще я изредка скучаю по увлекательным дням приключений и тайных интриг. Конечно, мне не хочется, чтобы они вернулись, ибо от них у меня осталось горькое наследие; но признаюсь, сердце мое бьется учащенно при воспоминании о временах, когда я была Эсперанцей Горст, горничной, а потом компаньонкой двадцать шестой баронессы Тансор.

Итак, я прощаюсь с вами, мои терпеливые читатели. Время, на свой непостижимый лад, и Судьба, своими неисповедимыми путями, сделали свое дело. Великое Предприятие завершено, и теперь я наконец могу убрать подальше Секретный дневник, чтобы уже никогда — надеюсь, никогда! — не раскрывать его.

Э. А. Д. Эвенвуд, 1879 г.

38 ПОСЛЕСЛОВИЕ Эвенвуд, декабрь 1887 г.

I Сбывшаяся надежда

Минуло пять лет со дня, когда я написала слова, которыми, как мне тогда думалось, я завершила историю своей тайной жизни, своего сладостно-горького путешествия из дома детства на авеню д’Уриш в земной рай Эвенвуда. Но сейчас я нижайше прошу у моих читателей позволения вновь взяться за перо, дабы рассказать о нескольких дальнейших событиях, на мой взгляд представляющих интерес для всех, у кого хватило терпения сопровождать меня в моем путешествии. Окажутся ли они концом данной истории или же станут началом следующей, мне неведомо. Я берусь лишь изложить их вам, по возможности коротко.

Одним солнечным утром в июне 1880 года, когда я сидела у озера, глядя на Храм Ветров и по обыкновению думая о прошлом, один из лакеев прибежал ко мне с ужасным известием, что Рандольф погиб при восхождении на гору Криб-Гоч, которое совершал вместе со своим шурином и давним другом, Рисом Пейджетом.

Мы с Рандольфом сохраняли молчаливо-доброжелательные отношения, когда он изредка наезжал в Эвенвуд по семейным делам; но с его женой я не виделась еще ни разу после смерти своей госпожи (странно, что я до сих пор называю Эмили так, но мне все не избавиться от этой привычки).

После похорон мы с миссис Рандольф Дюпор немного побеседовали наедине на Библиотечной террасе, где я частенько сидела погожими вечерами в плетеном кресле прежней леди Тансор, с Баузером у ног.

То была странная встреча — обе мы теперь носили одну фамилию, и обе в прошлом служили у двадцать шестой баронессы Тансор. Но она уже не походила на женщину, которую я в свою бытность Эсперанцей Горст знала под именем миссис Баттерсби. Она сильно постарела и стала мягче нравом, хотя на губах у нее по-прежнему играла загадочная полуулыбка, плохо вязавшаяся с воспаленными от слез глазами, полными горя. Мы говорили о многочисленных достоинствах Рандольфа — о его доброте, обаянии, жизнерадостности, благожелательности, искренности и прочих замечательных свойствах характера, относительно которых мы, да и многие другие, легко сходились во мнении. Однако о более деликатных предметах, связанных с нашей былой жизнью, мы речи не заводили.

Когда я уже поднялась с кресла, собираясь удалиться, миссис Дюпор дотронулась до моей руки и попросила позволения сказать еще несколько слов. Затем она призналась, что Рандольф потерял все унаследованные от матери деньги на неудачных коммерческих спекуляциях. Став баронессой, я тоже передала в пользование Рандольфа значительные денежные средства, но и они все вышли.

— Как и мой отец, Рандольф совершенно не смыслил в коммерции, — со вздохом промолвила она, — но очень хотел доказать всем, что он ничем не хуже брата. Однако, взявшись не за свое дело, он доверился людям, преследовавшим единственную цель: вытянуть из него деньги и не вернуть.

Она сидела с опущенными глазами и нервно мяла носовой платок в длинных белых пальцах. Я видела, сколь трудно некогда гордой «миссис Баттерсби» унижаться передо мной, и прониклась к ней жалостью. В прошлом она ненавидела меня, как ненавидела бы ее я, поменяйся мы местами; но сейчас она приходилась мне свойственницей, и я не могла бросить ее в беде.

Посему я сказала, что с радостью назначу ей вспомоществование, и я выполнила свое обещание, хотя ни разу больше не принимала здесь миссис Дюпор. Все, что я делала, делалось ради осиротевшего сына Рандольфа — милого малыша по имени Эрнст, в чьей судьбе я намерена принять близкое участие.

Рандольфа похоронили в мавзолее, рядом с матерью. Разумеется, Персею сообщили о смерти брата, и он известил меня коротким письмом, что приедет на похороны, но сразу по завершении церемонии уедет в Лондон, где проведет несколько дней перед отбытием обратно в Италию.

После смерти Эмили мы с ним напрямую никак не сообщались. Вся деловая переписка, происходившая между нами после моего вступления в баронский титул, по требованию Персея велась через посредников, главным образом через мистера Дональда Орра.

Став леди Тансор, я сразу же выделила Персею изрядную сумму денег, чтобы он мог поддерживать прежний образ жизни; но в ответ на сей акт бескорыстной заботы, продиктованный желанием хотя бы частично возместить ему утрату, он соизволил лишь черкнуть пару слов благодарности в письме к мистеру Орру. Несмотря на такой отпор, я после долгих колебаний сочинила пространное письмо к Персею, где объяснила, почему меня прислали в Эвенвуд, и кратко изложила основные события, описанные на этих страницах.

Я с нетерпением ждала ответа, но так и не дождалась. Письмо с уведомлением, что он приедет в Англию на похороны брата, было первым, которое Персей написал лично мне, собственной рукой. Не желая расставаться с этим бесценным сокровищем, я положила письмо в бархатный мешочек и стала носить в кармане как своего рода талисман, в глупой надежде, что оно знаменует благоприятную перемену в наших отношениях.

Хотя мы с ним не виделись почти три года, Персей постоянно присутствовал в моей жизни. Почти каждое утро я просыпалась с мыслью о нем и гадала, чем он теперь занимается и вспоминает ли меня иногда; почти каждый вечер я укладывалась спать с уверенностью, что мне приснится он и былые дни, когда мы так много значили друг для друга. Узнав о скорой нашей встрече, я исполнилась радостной надежды.