Зеркало за стеклом
Шрифт:
Я быстро преодолела узкий полутёмный переулок, который неожиданно раскрылся на широкую улицу, где человеческий поток подхватил меня и понёс в неизвестном направлении. Все попытки вырваться и свернуть хоть куда-нибудь, где не так людно, оканчивались ничем до тех пор, пока живая река не вылилась на обширную площадь, где и рассыпалась живыми брызгами. Народу здесь было ещё больше, при этом все шли в разные стороны. Я налетела на лоточника, продающего булавки и ленты, споткнулась о чью-то ногу и от тычка недовольной торговки пирожками чуть не кувырнулась в тележку с навозом, которую катил маленький полный старичок со скорбным взглядом. Скорбный взгляд был тут же поднят на меня, и я, невесть с чего, вдруг почувствовала себя виноватой настолько, что смущённо просипела извинения. Не проронив ни слова, дедок отвернулся и мгновенно исчез в бурлящей толпе, наверняка ни капельки не изменив похоронного выражения лица. Посмотрим, что будет, когда
Я приподнялась на цыпочки, чтобы хоть примерно понять, в какую сторону продираться. И тут же получила по плечу клеткой с квохчущей внутри курицей. Клетку, взвалив на спину, целеустремлённо пёр через толпу мускулистый малый огромного роста с повязанным вокруг головы красным витым шнуром. Я хотела крикнуть ему в широченную спину, что тут, вообще-то люди ходят, если он не заметил, но исторгнутый горлом звук затерялся в общем гомоне даже для моего собственного слуха. С натужным сипом, долженствующим условно обозначать злобный рык, я ломанулась сквозь толпу, рассудив, что рано или поздно упрусь в стену какого-нибудь дома, по ней же дойду до первой попавшейся улицы и сверну, наконец, туда, где можно будет не чувствовать себя зерном между жерновами.
Время, которое я потратила на то, чтобы выбраться с площади, показалось мне равным тому, что я провела на пыльном тракте. На каждом шаге приходилось сосредотачиваться, твердя себе, что вон того парня я не пихаю локтем, а просто пытаюсь просочиться мимо, упираясь в него, чтобы не потерять равновесие. А вон той девице пинка я не стану давать даже несмотря на то, что она постоянно оказывается на моём пути и очень мешает пробираться к цели, потому что сама, похоже, никуда не торопится. Умильная старушка, конечно, неприкосновенна. Даже с учётом всех проклятий, высыпанных на мою голову за то, что споткнулась о её клюку, потому что «глаза на затылке, а совести ни капли».
Когда я, наконец, добралась до стены, от облегчения захотелось по ней сползти. Но по-прежнему катящаяся мимо толпа понимания и сочувствия ко мне не проявляла, поэтому единственное, что я могла — это вытянуться и вжаться спиной в холодный камень, чтобы меня снова не захлестнуло живое море. Уноситься с воплями в людскую пучину у меня не было ни малейшего желания, а остатки сил испарились, едва мне стоило прислониться к стене. Зато я, наконец, получила возможность вытянуть шею и худо-бедно оглядеться, не заботясь о том, что в любой момент могу споткнуться и оказаться затоптанной. Увидеть вышло немного. Явно не достаточно для того, чтобы понять, почему город напоминает разворошенный муравейник.
В центре площади возвышался большой деревянный помост, с трёх сторон огороженный сколоченными из реек загородами в полтора человеческих роста. На помосте сидел плотник, мастеря что-то из набора деревяшек разного размера. Мальчишка лет шести карабкался по одной из боковых «стен», держа в зубах край ярко-красного полотна, которое спускалось на помост, где и было свалено живописной кучей. На центральной верхом сидел другой худенький паренёк. В одной руке он с трудом удерживал большой молоток, а другой судорожно цеплялся за рейку, на которой качался. Хотя ветра не было, «стена» ощутимо пошатывалась, и я подозревала, что мальчишка вот-вот ухватит перекладину обеими руками и уронит молоток к ногам приземистого мужчины, протягивающему ему какую-то коробочку. Или на ноги. Возле третьей «стены» о чём-то яростно спорили девушка в длинном платье и мужчина, обряженный в обтягивающие колготки, короткую куртку, море кружев и непонятную конструкцию на голове. Что-то из волос, лент и перьев. Девушку я разглядеть не смогла. Она стояла ко мне спиной, которую вдобавок ко всему до середины закрывали блестящие чёрные волосы. Я даже непроизвольно пригладила собственные растрёпанные пыльные космы, стараясь не задеть заколку и не развалить окончательно печальные остатки причёски, которые и так держались не иначе как милостью Света. Надеюсь, у Турасьи найдётся для «лучшей подруги» лишняя лохань воды. С таким вороньим гнездом на голове даже рядом с праздником показаться стыдно, а уж на нём, да ещё в таком платье, какое лежало у меня в котомке, и подавно.
Не глядя, я отрешённо погладила туго набитую сумку и наткнулась на чью-то руку. Чумазый оборванец лет двенадцати вскинул на меня удивлённый взгляд, мгновенно вырвал руку с зажатой в ней склянкой из дыры в холстине и метнулся в ближайший переулок. Я ахнула так, что чуть не поперхнулась. Меня только что обокрали! И кто?! Какой-то мелкий соплежуй! Презрев воспоминания о трудностях продвижения в толпе отдельно взятой травницы, не способной свободно раздавать тычки направо и налево, я бросилась
следом, едва не дымясь от злости. Врёшь, не уйдёшь! Я таких шустрых крапивиной через всё село гоняла!Котомка ощутимо мешала бежать. Её приходилось придерживать одной рукой, чтобы через дыру не вывалилось всё остальное. Также пришлось задрать юбку до самых колен, иначе я запнулась бы на первом же шаге.
Народу в переулке было меньше. Воришка буквально летел вперёд, не оглядываясь. Перепрыгивал, проскальзывал ужом, расталкивал, одним словом, имел неоспоримое преимущество. Я неслась за ним, стараясь уворачиваться от встречных прохожих. Случайно кого-то задев, я мысленно извинялась и почти не слышала несущихся вслед ругательств. Наверное, мальчишка начал воровать недавно. Иначе вряд ли кинулся бы туда, где народу меньше. Затеряться в огромной толпе гораздо проще, чем удирать от разгневанной жертвы по прямому переулку. Или его подкупил мой замученный пыльный вид. Но злость — воистину одно из величайших средств, придающих бодрости телу. Даже такому уставшему, как моё.
Мальчишка добежал до угла и едва успел затормозить, чтобы не попасть под копыта лошади, неспешно тянущей телегу с глиняной посудой. Я злорадно оскалилась и вознамерилась преодолеть разделяющее нас расстояние несколькими последними широкими шагами. Теперь ему некуда деваться. Через телегу не перепрыгнет, а пока она прогрохочет через узкий перекрёсток, я уже окажусь рядом, и всыплю поганцу по первое число по пятой точке! И плевать, что рука потом будет огнём гореть! Зато узнает, каково это — обворовывать гостей города.
Откуда на моём пути возник тот лоточник со свежей рыбой, я так и не поняла. Похоже, здешние торговцы просто вырастали из-под земли в нужном месте. Иначе их лотки уже давно кто-нибудь бы ненароком опрокинул в общей давке. Здесь давки не было, зато была я. И огромная дурно пахнущая лужа. Выбор добровольно отшатнуться в зловонную жижу или попытаться разминуться с рыбарём на крохотном сухом пятачке для меня даже не встал. Я изогнулась немыслимым образом, ступая по чистому и стараясь не задеть ненавистного мне лоточника, вздумавшего именно здесь и именно сейчас появиться со своей проклятущей рыбой. Но лоточник делить дорогу не пожелал. Демонстративно оттопырив руку с лотком, он шагнул вперёд, не отклонившись ни на волос. Телега с посудой преодолела перекрёсток, и я поняла, что если пропущу нахального рыбника, вороватого недоросля мне уже не догнать — дыхание сбилось, ноги заныли сильнее прежнего, и злость уже не придавала сил. Поэтому, зная, что последует дальше, я стиснула зубы и, что было сил, оттолкнула лоточника с дороги. По рукам тут же плеснуло болью. Виновник моих злоключений неуклюже качнулся, накренился, переступил с ноги на ногу и поскользнулся на упавшей с лотка рыбине. Не удержав равновесия, рыбарь с размаху впечатался плечом в каменную стену дома. В этом момент я почувствовала, будто мне вышибло плечевой сустав, а руку на всю длину зажало огромными тисками. Всё правильно, причинив кому-то зло, в ответ получишь утроено. Я не сдержалась и завопила, схватившись за руку.
В переулке стало очень тихо. Только хозяин лотка грязно ругался, поднимаясь и собирая свой товар под ногами прохожих. Те замерли и обернулись на меня, а я сверлила взглядом лицо воришки, взиравшего с испугом и недоверием. Судя по всему, паренёк совершенно растерялся, увидев жертву своего ремесла в трёх шагах позади, истошно орущую и держащуюся за руку так, будто она вот-вот отвалится. Я шагнула вперёд, он дёрнулся и задал стрекоча за угол. Мне осталось только зашипеть от досады — бежать я больше не могла — и побрести следом, не надеясь догнать маленького поганца, но хотя бы уйти из поля зрения обиженного лоточника. А то, неровен час, решит отомстить. Тогда к мнимому вывиху наверняка добавится настоящий. А то и два. Не мой день сегодня. Зато кому-то другому наверняка разве что деньги с неба на голову не сыплются. Закон мирового равновесия, чтоб его так. Встретить бы этого кого-то и как дать больно…
От собственной глупости мне захотелось скорбно завыть. Ну да, только ещё раз кому-нибудь хорошенько врезать мне и не хватало. Особенно так, чтобы получилось это самое «хорошенько». Случайное самоубийство при попытке серьёзно покалечить незнакомого человека — это же так умно, а главное — очень оригинально. Пожалуй, посмотреть на это соберётся вся толпа с площади. И без всяких помостов. Но пока представление закончилось, народ вокруг потерял интерес к припадочной ненормальной в моём лице, и живая река снова потекла. Течение, к которому прибилась я, как раз уходило за поворот. Я не стала сопротивляться. Первый раз за время, проведённое в этом городе, толпа двигалась туда, куда я не имела возражений идти. Правда, навстречу вдруг повалила не меньшая орава, но это всегда так. Хорошо бы сделать разметку, чтобы по одной стороне улицы все шли «туда», а по другой «обратно». Глядишь, и случайных задавленных жертв было бы меньше. Хотя тогда проблема с лужей, шириной в одну из сторон, наверное, сделалась бы неразрешимой.