Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1

Всё началось чуть больше месяца назад, когда в этой же самой комнате, глядя через это же низенькое деревенское окошко на льющий с самого утра дождь, Жанна-Клод вдруг тихо и печально сказала:

– Сколько грязи… Никогда не думала, что земля может быть такой грязной.

Отец Мигель в это время писал письмо в Анжер и, решив, что чего-то не дослышал, переспросил:

– Какая земля, Клод?

Но девочка, вместо ответа, обхватила лицо ладонями, скрючилась на скамье, словно её ударили, и зарыдала так горько, что отец Мигель забрызгал начатое письмо чернилами и опрокинул стул, бросаясь к ней.

– Что с тобой, Клод?!!!

– Мне очень больно…

– Где?! Где?! – метался вдоль скамьи переполошившийся монах.

– Здесь. – Девочка ткнула себя в грудь. – Всё болит, как будто тысячи ног и рук месят во мне землю, и она превращается в грязь…

– Господи! Клод! Надо послать за лекарем!

– Нет! Нет! Не надо! Всё равно, никто не поможет…

Она пришла в себя так же внезапно, как и зарыдала. Вот только глаза… Такой тоски Мигель в них никогда прежде не видел и смутился, как перед великим, безутешным горем.

– Какое сегодня число? – спросила Жанна-Клод.

– Двадцать пятое.., – пробормотал Мигель. – Октября двадцать пятого…

– Я бы хотела вычеркнуть этот день, – зашептала девочка, не отводя отчаянных глаз от его лица. – Ты мудрый, Мишель, ты много знаешь, скажи мне – кому этот день был так нужен?..

Он тогда ничего не смог сказать и ничем ей не помог. Даже пониманием.

А через несколько дней скорбный звон, начавшийся под Азенкуром, заполнил печалью всю Францию и долетел до Лотарингии. И отец Мигель вспомнил – «октября двадцать пятого»…

Вот тогда он и решился окончательно

Найти предлог для визита в Нанси труда не составило. Первое же письмо от герцогини, пришедшее после Азенкурской трагедии дало ему такой повод. Мадам Иоланда просила своего духовника принять исповедь и отпустить грехи её сыну, дескать, так она будет к нему, словно бы, ближе в эти тяжелые дни. И отец Мигель, собравшись в мгновение ока, поспешил в замок.

Мальчик добросовестно покаялся во всех своих грехах, после чего получил их полное отпущение с перечнем тех молитв, которые ему следовало непременно прочесть перед сном. А потом отец Мигель приступил к главному и, простившись с Рене, попросил герцога Карла уделить ему пару минут.

– Как не по годам умён этот мальчик! – говорил он, идя с его светлостью из замковой часовни по крытой галерее к воротам внутреннего двора. – И как благостна его юность, наполненная светочем познания. Мудрейшие из учителей те, кто дарует именно такой светоч, а не меч карающий.

– Мадам Иоланда желает, чтобы Рене изучал прежде всего науки духовные, – отозвался на эту цветистую речь Карл. – Я не препятствую, хотя это и против правил обычного воспитания. Но, справедливости ради, должен заметить, что последнее время и в искусстве боя мальчик тоже стал хорош.

– С его умом, чистотой и происхождением трудно унизить себя до посредственных успехов, – кивнул головой Мигель и приостановился, словно любуясь окрестностями.

Пришлось остановиться и герцогу.

– Мне кажется, – задумчиво продолжил монах, – что, с возрастом, Рене мог бы стать одним из величайших богословов нашего времени. Вы так не считаете, ваша светлость?

– Я считаю, что нашему времени более всего нужны воины, – нахмурился Карл.

Отец Мигель опустил глаза.

– Вы правы. Но ходят упорные слухи, будто военную победу Генри Монмуту принесло его благочестие. … Кто знает, может быть наше время тем и ознаменуется, что бОльших успехов добьётся не воин, но богослов… Пусть даже и надевший доспехи. Мнение света переменчиво. К великому несчастью, мода на тех или иных людей становится схожей с модой на платье. Я вижу в этом падение нравственности. Но, чем ниже нравственность, тем выше делается ответственность за души юные, которым придется определять приоритеты времени грядущего. Об этом в последнее время часто приходится думать, и тогда я кажусь себе таким слабым и беспомощным из-за того, что девочка, вверенная моему попечению её светлостью, скоро выйдет из счастливого детского неведения и познает мир таким, каков он есть. Её сверстники ничего ей в противовес дать не могут, а мои познания так малы… Я не готовил себя ко встрече с таинственным и теперь жалею…

На лице герцога отразились досада и скука.

– Вы всё ещё полагаете, что эта ваша крестьянка из Домреми помечена Божьим откровением?

– Так считает её светлость, – уклончиво ответил монах.

– А вы? Вы же общаетесь с ней. Вы сами, что думаете?

Отец Мигель собрался с духом и, стараясь не вспоминать о мадам Иоланде, которая лишила бы его и доверия, и покровительства, услышь она то, что он собирался сказать, произнёс совершенно крамольное:

– Я думаю, что для Девы, которую всем скоро предстоит считать отмеченной Божьим откровением, требуется много больше, чем одна только королевская кровь. И моя подопечная обладает этим «большим» в полной мере.

– Вы так считаете, или есть доказательства? – спросил герцог.

– Доказательства есть… И они поразили меня совершенно… Я даже её светлости не решился об этом написать, ибо не в силах постичь природу того тайного, что мне открылось.

Отец Мигель выдержал достаточно завлекательную паузу, а затем, рассказал заинтригованному герцогу о видениях Жанны-Клод в день Азенкурского сражения. Рассказ получился весьма отличным от действительности – монах готовил его долго и тщательно – но то, что Жанна-Клод могла предсказывать исход событий, которые ещё не свершились, он донес в полной мере.

Он бы расписал всё ещё цветистее, но было одно, о чем отец Мигель не счёл себя в праве говорить… Это было выше любой корысти, любой благой цели и любой тяги к познанию… Это было НЕ ЕГО. И потому монах промолчал о той боли, которую девочка тогда чувствовала.

Герцог в ответ тоже молчал очень долго. На лице его не было больше ни скуки, ни досады. И даже когда холодный ветер, гулявший по галерее, распахнул полы его кафтана, Карл, погруженный в свои мысли, этого не заметил.

– Так вы говорите, она предсказала исход сражения ещё до того, как оно закончилось? – спросил он, наконец.

– Да.

– И вы в это верите?

– Абсолютно.

Герцог снова помолчал.

– Ладно, – сказал он, на что-то, похоже, решившись. – Я вам помогу… Мне всё это стало интересно… Её светлости знать об этом не обязательно… Хотя, в конечном итоге, мы делаем одно дело, но всё же… Одним словом, завтра вам доставят рукопись… Прочтите её этой вашей пророчице, а потом, непременно, сообщите мне, как она это восприняла… Посмотрим… Королевская кровь способна повести за собой войско людское, но я уверен, что в этой войне победят только воины Бога…

Отец Мигель вздохнул, обтёр пыль с потёртого кожаного футляра и осторожно двумя пальцами вытащил свёрнутый трубой большой плотный лоскут пожелтевшего пергамента. Если слухи о хранилище Карла Лотарингского правдивы, то, может быть, хотя бы здесь, он почерпнёт опору для своих убеждений. Или окончательно растворится в тех безмерных просторах, которые открывались перед ним после бесед с Жанной-Клод…

Монах невесомо провел ладонью по пергаменту, расправляя его, и старинный лист разогнулся, точно ворчливый старик.