Железная леди

Он вновь рассмеялся:

– Безусловно. На улицах полным-полно карет. А уж стоит кучеру подобрать праздного гуляку, так и на его улице тотчас воцаряется праздник. Ведь, как известно, подвыпившие клиенты всегда щедры на чаевые.

– Но мы-то с вами не выпивали.

– Увы, – промолвил Квентин с некоторым сожалением.

Впрочем, лишь только мы пересекли площадь, как услышали приближающийся цокот копыт.

– Может, это чья-то личная карета, – предположила я.

– Личные экипажи всегда запряжены как минимум двумя лошадьми, – парировал Квентин. – А эта, судя по звуку, – одной. Стало быть, кэб.

– Вы правы, – согласилась я.

Стоял прохладный летний вечер. Экипаж должен был вот-вот поравняться с нами, все отчетливее слышалось постукивание копыт, и я вдруг подумала, что во всем этом есть нечто зловещее. Казалось, сказочные приключения вновь уступают место реалиям повседневной жизни, а спутники прошлого неумолимо приближаются к орбите будущего. Меня не покидало ощущение, что некий этап наших с Квентином отношений подошел к концу, и мы уже не сможем по-прежнему понимать друг друга без слов.

– Вот видите, – объявил он, лишь только экипаж показался на горизонте. – Кэб. Скоро будем потчевать Ирен рассказом о сегодняшней вылазке в город.

– Полагаете, она нас дождется?

– А вы сомневаетесь?

Квентин кивнул кучеру, что сидел за поводьями блестящей черной коляски. Словно глаза дикой кошки, вечерний полумрак прорезала пара оснащавших экипаж фонарей.

– На Стрэнд, – скомандовал Квентин.

Я бросила взгляд на кучера: своим нарядом – а именно, высоким цилиндром и повязанным вокруг шеи кашне – он скорее напоминал персонажа рождественской пантомимы, нежели простого лондонского извозчика.

Бережно придерживая меня за запястье, Квентин помог мне подняться в карету. До чего интимная обстановка царила в вечернем кэбе! Ведь в узеньком салоне пассажирам волей-неволей приходится сидеть вплотную друг к другу.

Как ни странно, кроме нас на улицах не было ни души. Вскоре, подумала я, нам с Ирен и Годфри придется покинуть Квентина – впрочем, как и нам с Квентином придется покинуть экипаж, лишь только мы приедем к Нортонам. Наконец-то мистер Стенхоуп дома.

– У вас ведь нет семьи, – неожиданно промолвил он.

– Верно, – ответила я, удивившись его замечанию. Подобные мысли нечасто приходили мне в голову, но Квентин – следует отдать ему должное – был совершенно прав. – Мой отец умер вдовцом больше десятка лет назад. Братьев и сестер у меня не было, а с кузенами я незнакома, поэтому осталась бы совсем одна, если бы не…

– Нортоны. Они, кстати сказать, тоже одиночки.

– Вы правы. Мать Годфри давно скончалась, с братьями он не общается, а к ныне покойному отцу относился с презрением. Впрочем, весьма заслуженно. Что касается Ирен… О ее семье почти ничего неизвестно.

– Быть может, она появилась на свет благодаря таинственным силам, словно Афина – богиня мудрости, рожденная из головы Зевса. Своими достижениями она обязана себе самой, ей незачем оглядываться на прошлое.

– Уверена, – улыбнулась я, – что в том случае, если бы Ирен воспитывал отец, она доставила бы ему немало хлопот. Со мной ей это удалось, а ведь мы даже не родственники. Рада, что вы вновь обрели семью. Вам повезло.

– Вы полагаете? Простите за подобную откровенность, но, признаться, семейная жизнь мне не по душе. Я жил среди дикарей, а они уважают свободу личности. Боюсь, мои родственники чересчур требовательны.

– Я думала, вы будете рады воссоединиться с семьей, поселиться рядом с родными и близкими. А как же иначе?

– Сплошные ссоры да недомолвки – вот и все, что дал мне семейный очаг, – весело отозвался Квентин.

– Ну, раз уж вам претит цивилизация, приезжайте к нам в Нёйи. И возьмите с собой Аллегру: по-моему, ей не помешает смена обстановки. Кто-кто, а Ирен ей это обеспечит.

– Не сомневаюсь!

Квентин вдруг замолчал. Должно быть, он очень устал, а монотонный цокот копыт лишь усиливал его тревожность.

– Что-то не так? – наконец выпалила я со свойственной мне прямотой.

– Напрасно я надеялся, что родственники ответят на беспокоящие меня вопросы. Как оказалось, я сам должен многое им объяснить.

– Стало быть, вы не вернетесь в семью? Не займете свою нишу в цивилизованном обществе?

– Какую еще нишу? – горько воскликнул он. – И что вы имеете в виду, когда говорите о цивилизованном обществе? Поздно мне учиться жить среди людей. Я для них чужой.

– Потерпите. Вам нужно время.

– Быть может, вернусь во Францию.

Сердце мое екнуло, как если бы лошадь, семенившая легкой трусцой, вдруг понеслась галопом.

– Во Францию?

– А затем…

Он вновь замолчал: подгоняемая хлестким кнутом извозчика, лошадь в самом деле ускорила свой бег. Наш экипаж мчался все быстрее и быстрее, рассекая мрачную лондонскую улицу. Квентин прислонился к окну; лицо его ласкал желтый свет фонарей, а поднявшийся ветер взъерошил волосы. Мы свернули налево.

– По-моему, все это время мы ехали по Саут-Одли-стрит, – недоуменно пробормотал Квентин. – Зачем же нам сворачивать налево? Ах да, вспомнил. Сейчас мы спустимся по Гамильтон-Плейс, доберемся до Гайд-парка и направимся в сторону Пиккадилли.

– А вот и Гайд-парк.

Действительно, с моей стороны дороги вдруг возникло черное пятно, зияющее в едва уловимом, словно мерцание далеких звезд, свете газовых фонарей.

– Мы подъезжаем к Стенхоуп-Гейт [52] , – улыбнулся Квентин.

Газовый фонарь на мгновение осветил его лицо. В ту же секунду послышался удар кнута, и карета резко вильнула направо.

– Квентин! – вскрикнула я от неожиданности. Поворот был столь резким, что я свалилась прямо на своего спутника.

52

Улица, ведущая к воротам Гайд-парка.

Мгновение спустя мы миновали арку, раскинувшуюся над входом в Гайд-парк, и скользнули в густую бархатную тьму. Квентин схватил меня, что было весьма кстати: несчастная лошадь мчалась на бешеной скорости, подгоняемая безжалостными ударами кучера. Ветер беспощадно бил по лицу, слышался яростный топот копыт; лошадь уносила нас все дальше и дальше, в самое сердце тьмы.

Мое же сердце выбивало стаккато, хотя все это время Квентин крепко меня держал; впрочем, ехали мы так быстро, что я бы не справилась без его поддержки.