Железное золото

Утомленный формальностями Севро в элегантном белом мундире сидит рядом со мной, откинувшись на спинку стула. Он смотрит на потолок, увлеченный нарисованной там фреской. Это романтическая интерпретация Фобосского обращения, моей речи, с которой десять лет назад началось восстание на Фобосе. Я выгляжу юным и сияющим, в золотом и алом; я парю на гравиботах, плащ вьется за плечами, словно пурпурная грозовая туча. Вокруг меня – упыри, Сыны Ареса и Рагнар, хотя его там точно не было. Севро стискивает зубы.

– Совсем на меня не похоже. – Он кивает на свое изображение. Он прав. Глаза у Севро на портрете кроваво-красные и безумные. Волосы стоят дыбом. Зубы напоминают ряды осколков фарфора. – Ты выглядишь так, будто чертов святой вздрючил ангела, и на свет появился ты. А я выгляжу как гребаный чокнутый мутант, который ест младенцев.

Я похлопываю Севро по ноге. Мустанг ловит мой взгляд и кивком указывает на последнего из алых сенаторов, только что вошедшего в зал. Танцор тяжело шагает во главе процессии – представители моего народа шествуют, чтобы занять свои места. Он чувствует мой взгляд и встречает его без улыбки. Несмотря на то что сегодня он мой противник, мне трудно не испытывать нежности к нему. С окончанием переклички я переключаю внимание на Мустанга.

– При наличии кворума сенат заслушает запланированную петицию. – Она смотрит на меня. – Лорд-император?..

Стук моих ботинок по камню эхом разносится по залу, когда я иду на свое место на постаменте и становлюсь лицом к сенаторам. Я наблюдаю за Даксо, восседающим в окружении собратьев, сенаторов-золотых, на правом краю. Он похож на изваяние отдыхающего языческого бога, хотя, насколько мне известно, страдает от чудовищного похмелья, как и я сам. Лишь когда напряжение достигает апогея, я наконец говорю:

– Меркурий… освобожден.

Сидящие справа сенаторы и с ними медные, возглавляемые Каравалем, взрываются криками одобрения.

– Первый флот республики под командованием императора Орион Акварии встретился с Повелителем Праха над Меркурием, в то время как Второй флот под моим командованием запустил Железный дождь на континент Бореалис. Мы победили, хоть и высокой ценой.

Сенаторы высших цветов снова поднимают трибуны, фанатичным ревом заявляя, что они поддерживают усилия военных. «Вокс попули» безмолвствует. И, как я замечаю, черные тоже.

– Теперь Повелитель Праха отступает. Он созвал еще большее количество своих сил для финального боя на Венере. Но вскоре мы последуем за ним. Братья и сестры, мы стоим на пороге победы!

Проходит целая минута, прежде чем новый шквал аплодисментов стихает.

– Но нам еще предстоит сделать выбор. – Я не спешу, ожидая, когда снова воцарится тишина. – Позволим ли мы этой войне продолжаться? Поглотить еще одно поколение нашей молодежи? Или мы надавим на врагов и будем перемалывать их, пока не разобьются последние цепи? – Теперь, поддавшись воодушевлению, я говорю под аккомпанемент аплодисментов. – Война длится уже десять лет. Но мы можем положить ей конец. Здесь и сейчас. – Я бросаю взгляд наверх, на смотровую площадку, где стоят камеры голографических сетей. Мой враг будет потом смотреть эти записи вместе с дочерью и советниками. Его проворный ум будет препарировать мои слова, разгадывать мои планы, основанные на ответе сенаторов. И, что куда важнее, он будет наблюдать за мной. Нельзя допустить, чтобы он увидел мою усталость. Меркурий был великой победой. Мы присвоили железо его доков. Но Венера… Венера – это награда.

Однако даже здесь, под громовые аплодисменты справа, я слышу слова Лорна – они эхом отдаются в темном уголке моего разума:

Смерть порождает смерть порождает смерть.

– Братья и сестры, граждане республики, мы в одном шаге от полностью освобожденного центра. Еще немного – и Солнечная система, от Солнца и до пояса астероидов, станет свободной. Мы первыми увидим это. Но такое зрелище не дается даром. – Я делаю паузу, и на краткий миг выражение моего лица меняется. Сейчас на нем отражается вся тяжесть последних лет. – Как и вы, я желаю лишь мира. Я желаю такого мира, в котором машина войны не пожирает нашу молодежь. – Смотрю на жену. – Я хочу жить в мире, где мой ребенок сможет сам выбирать свою судьбу, где грехи прошлого не будут определять его жизнь, как определили наши. Наши враги слишком долго властвовали над нами. Сперва как над рабами, потом как над противниками. Но какую стабильность, какую гармонию мы можем принести освобожденным планетам, если по-прежнему будем прокляты? Ради наших братьев и сестер на Венере и Меркурии… – Я перевожу взгляд на Танцора. – Ради душ, освобожденных нами от цепей, ради наших детей – дайте мне возможность, и я закончу эту войну раз и навсегда.

Публика разражается одобрительным ревом.

Я смотрю на Даксо, и он, как мы и договаривались, встает, башней возвышаясь над коллегами-сенаторами.

– Мои благородные друзья… – Он печально разводит руками. – Я знаю, что вы устали. Я тоже костями чувствую годы этой войны. Кажется, когда все это начиналось, у меня еще были волосы. – (В зале смеются.) – Мне лучше вас известны сердца нобилей со шрамом. Они не склонны к миру. Их природа не даст им принять новый мир, который мы строим. Ауреев нужно победить, употребив для этого все имеющиеся у нас средства. Моя семья поддерживала Жнеца, когда он еще не прославился. Мой брат умер за него. Я сражался за него. И я не брошу его теперь. И вы не должны его бросать. Патриции поддерживают Жнеца. И мы предлагаем собранию законопроект о резолюции вечной свободы: набрать двадцать миллионов свежих солдат, выделить корабли из Пропасти и взимать дополнительные налоги для финансирования военных действий, пока центр не будет свободен.

Даксо садится, смотрит в мою сторону с болезненным выражением лица и потирает висок.

Когда аплодисменты наконец стихают, поднимается Публий Караваль. Его короткие медные волосы разделены пробором, каждая прядка на своем месте.

– Мне говорили, что я пришел в этот мир, чтобы служить. Чтобы перемещать незримые рычаги древней и злобной машины. Все мы двигали эти рычаги. Но теперь мы служим народу. Мы здесь для того, чтобы освободить человеческое достоинство. Дэрроу из Ликоса – наше величайшее оружие против тирании. Давайте же заострим этот клинок снова, чтобы он мог разбить цепи наших братьев и сестер, что пребывают в рабстве на Венере. – Он прикладывает руку к сердцу, и этот жест исполнен сочувствия и решимости.

Хор сенаторов заявляет о поддержке; они стараются перекричать друг друга.

Мустанг встает, грохнув Скипетром Зари:

– Резолюция зарегистрирована сенатом. Переходим к обсуждению.

Все взгляды устремляются на Танцора. Он сидит не шелохнувшись. Мустанг пристально смотрит на него.

– Сенатор О’Фаран, – говорит она. – Вы желаете что-либо сказать?

– Благодарю, моя правительница. – Прежде чем встать, он теребит край тоги – нервная привычка. Он по сей день ненавидит говорить на публику. Голос у него хриплый и прерывистый, кардинально отличающийся от ораторской манеры Публия. – Лорд-император, мой друг, мой брат, позволь мне сперва сказать, как я счастлив видеть тебя дома. У республики нет… более великого сына! – (Многие кивают.) – Я также хотел бы лично поздравить тебя с частичным освобождением Меркурия, невзирая на твои методы, о которых я еще выскажусь.

Смотрю на Танцора настороженно. Знаю, что он намеревается сделать, но не знаю, как это будет подано.

– Все вы знаете, что я солдат. – Он опускает взгляд на свои загрубелые руки. – Я держал в этих руках оружие. Я вел за собой людей. И, как и большинство из вас, я всего лишь смертный в войне гигантов. – Он смотрит на золотых, на черных. – Но я узнал, что гигантов можно сразить словами. Слова – наше… спасение. И потому я стою перед вами, вооруженный лишь голосом. – Он ненадолго замолкает, кривится – должно быть, в ответ на свои мысли. – И я хочу спросить вас: в какую эпоху вы хотите жить? В ту, где мечи ведут нас за собой? Или в эпоху, где одинокий голос может петь громче, чем ревет двигатель? Разве не об этом песня Персефоны? Мечта Эо из Ликоса?

В рядах его сторонников слышен гул согласия.

Когда он намекает, что я отошел от мечты Эо, меня затапливает горечь. Эо была моей, и я потерял ее из-за них. Но каждый раз, когда ее упоминают, пусть даже с почтением, мне кажется, будто ее выкопали из земли и выставили напоказ перед толпой.

– Сенаторы, мы не имеем власти сами по себе, – медленно продолжает Танцор. – Мы всего лишь сосуды. Мужчины и женщины, избранные, чтобы говорить от имени народа, во благо народа, чтобы возвышать свой голос в защиту народа. Дэрроу, ты помог народу обрести голос. За это мы все в долгу перед тобой. Но теперь ты отказываешься слушать этот голос, отказываешься повиноваться законам, которые помогал создавать. Ты получил приказ сената, приказ народа – остановиться над Меркурием. Ты не выполнил этот приказ. Ты выпустил Железный дождь. – Он смотрит на Сефи – она сидит несколькими рядами ниже Севро, на гостевых скамьях, и с непроницаемым лицом наблюдает за происходящим. – Из-за твоей нетерпеливости миллион наших братьев и сестер умерли за один день. Двести тысяч черных. Двести тысяч. Невосполнимые потери. – Тяжелые слова падают одно за другим, и я ощущаю мрачный гнев блока черных, тот самый гнев, что исходит от Сефи после Дождя. – Ты не только сделал это – ты еще неправомерно призвал части Четвертого флота, охраняющего Марс, чтобы усилить атаку на Меркурий. Почему?