Железный крест

Патрик почувствовал беспокойство — куда она клонит?

— А у нас-то, у нас… У нас все было так хорошо… Ведь было же, было! Если бы я не была такой идиоткой… — Она всхлипнула и положила вторую руку на ладонь Патрика, так что теперь, чтобы отнять руку, пришлось бы вырываться. — Я знаю, что твоя жизнь идет дальше, знаю, что у тебя есть Эрика… Но у нас было что-то особенное… Неужели невозможно, чтобы я, чтобы мы, ты и я… смогли…

Патрик сглотнул и сказал, стараясь, чтобы голос звучал совершенно спокойно:

— Я люблю Эрику. Это во-первых. Ты должна запомнить — я люблю Эрику. А во-вторых, что касается нашей совместной жизни — «все было так хорошо», — это плод твоей фантазии. Когда с Лейфом стало трудно, ты предпочла задним числом приукрасить прошлое. «У нас было что-то особенное…» Ничего особенного у нас не было! Поэтому все так и кончилось. И даже если бы не… ты знаешь, о чем я говорю, все равно бы кончилось. Раньше или позже — но кончилось. Это был только вопрос времени. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — И ты тоже это понимаешь. Наш брак продолжался не по любви, а из лени — ни тебе, ни мне не хотелось нарушать уже сложившегося равновесия, можешь называть это своего рода удобством. Так что я в какой-то степени благодарен тебе, что ты положила этому конец, пусть даже таким способом. И не надо себя обманывать. Договорились?

Карин опять заплакала — Патрику показалось, что на этот раз от унижения, от того, что ее отвергли так холодно и недвусмысленно. Ему стало ее жаль. Он пересел на стул рядом, привлек ее голову к себе на плечо и погладил.

— Успокойся… — тихо сказал он. — Все наладится…

— Как ты можешь… еще быть… таким добрым… мне так… стыдно…

— Нечего стыдиться. Ты расстроена и вряд ли способна рассуждать логично. Но ты же в глубине души знаешь, что я прав. — Он взял салфетку и вытер ей слезы. — Допьем кофе, или ты хочешь, чтобы я ушел?

Она помолчала, потом посмотрела ему прямо в глаза.

— Если ты можешь забыть попытку тебя соблазнить, мне бы очень хотелось, чтобы ты остался.

— Ну вот и хорошо. — Патрик пересел на свой стул. — У меня память как у аквариумной рыбки, и все, что я запомнил из нашей беседы, — овсяное печенье. Все остальное забыл. И даже забыл, что ты сама пекла его — на той неделе я покупал точно такое же в «Консуме».

— А что сейчас пишет Эрика? — Карин, не возражая, круто сменила тему.

— Работает над новой книгой. — Патрику тоже был тяжек этот разговор. — Но сейчас работа застряла — пытается разузнать побольше о своей погибшей матери.

— А с чего это она вдруг этим заинтересовалась?

Патрик рассказал о находке в сундучке. Упомянул также, что Эрика обнаружила связь между событиями шестидесятилетней давности и двумя убийствами, о которых до сих пор говорил весь поселок.

— И что Эрику больше всего огорчает — ее мать вела дневник, но записи резко обрываются в сорок четвертом году. Либо Эльси в один прекрасный день решила больше не писать, либо пачка синих тетрадок лежит где-то еще.

Карин насторожилась.

— Как ты сказал? Синих тетрадок?

— Да. — Патрик удивленно посмотрел на Карин. — Синих тетрадок, типа общих, помнишь, в школе? А что?

— А то, что мне кажется, я знаю, где они лежат…

— К тебе пришли! — С этой новостью Анника заглянула к Мартину в кабинет.

— Вот как? Кто?

Но Анника не успела ответить, потому что ее оттеснил вошедший Челль Рингхольм.

— Я пришел не как журналист, — сразу предупредил он и поднял руку, видя, как Мартин пытается сформулировать протест: журналисты не имеют права врываться в полицию без предупреждения, для этого есть пресс-конференции. — Я пришел как сын Франца Рингхольма.

— Примите мои соболезнования… — Мартин не знал толком, что сказать.

О напряженных отношениях отца и сына знал весь поселок. Челль отмахнулся и достал из кармана конверт.

— Это я получил сегодня. — Голос его звучал спокойно, даже нейтрально, но дрожащая рука выдавала волнение.

Мартин принял письмо, посмотрел на Челля и, получив молчаливое согласие — для чего же я тогда его принес? — начал читать.

Он прочитал все три написанные от руки страницы молча, иногда только удивленно поднимая брови.

— То есть он признает себя виновным в смерти не только Бритты Юханссон, но и Эрика Франкеля и Ханса Улавсена?

— Так там написано. Но мне почему-то кажется, что для вас это не стало большой новостью.

— Вы правы. Я бы соврал, если бы сказал, что это не так. Но конкретные доказательства у нас есть только по одному убийству — Бритты Юханссон.

— Тогда это письмо вам пригодится.

— А вы уверены, что…

— Что письмо писал мой отец? Абсолютно. Меня оно, кстати, тоже не слишком удивило, — с горечью заметил Челль. — Но я никогда не думал… — Он осекся и покачал головой.

Мартин попросил его помолчать и перечитал письмо снова, на этот раз более внимательно.

— Да… Если придираться, он пишет только о том, как убил Бритту… так сказать, своими руками. А дальше выражается куда более расплывчато: «Я виновен в смерти Эрика Франкеля, а также того человека, чей труп вы обнаружили в чужой могиле».

Челль пожал плечами.

— Не вижу большой разницы. Он просто прибег к высокопарному стилю. У меня нет сомнений, что именно мой отец… — Он не закончил фразу и судорожно вздохнул.

Мартин начал читать с самого начала.

— Я думал, что могу сделать так, как делал всегда: одним волевым решением, одним волевым поступком все решить и все скрыть. Но уже когда я поднял подушку и посмотрел на ее лицо, я понял, что ничего не решил и ничего не добился и что у меня остается только одна альтернатива. Я понял, что подошел к концу. Прошлое настигло меня… — Мартин поднял глаза на Челля. — Вы понимаете, о чем он пишет?

Челль покачал головой.

— Понятия не имею.

— Мне хотелось бы оставить это письмо у себя… Временно, конечно.

— Разумеется. — Челль устало кивнул. — Я все равно собирался в конце концов его сжечь.

— Я попросил одного из наших инспекторов, Йосту, поговорить с вами… Может, раз вы уже здесь?.. — Мартин аккуратно поместил письмо в пластиковый карман и отложил в сторону.

— Поговорить о чем?

— О Хансе Улавсене. Если я правильно понял, вы тоже интересовались этим человеком?

— Какое это теперь имеет значение? Отец же признается в письме, что он его убил.