Железный замок

А городские улицы были переполнены военными. Гвардейцы, вольный легион, ополчение, тыловики, полиция, артиллерия, бронетехника, автотранспорт… Однако вся эта сила имела очень потрёпанный вид. Гвардейцы, попадавшиеся на пути, смотрелись жалко: под глазами круги, от былого лоска и форса не осталось и следа. Вольные выглядели забитыми — ходили у самых стен, опустив головы. Глаз старались не поднимать даже самые огромные и злобные, но если поднимали, то смотрели на гвардейцев с ненавистью. Куча раненых: то тут, то там попадались целые группы перевязанных солдат, у многих недоставало конечностей. Техника, своим количеством издалека производящая впечатление несокрушимой армады, при ближайшем рассмотрении оказалась сборной солянкой из разных подразделений. Множество машин несли на себе следы попаданий самодельных ракетных установок дикарей. Табас попробовал прикинуть, сколько техники должно было стоять в городе, если бы все подразделения, представленные тут, были в полном составе и понял, что «коробочек» должно было бы быть едва ли не втрое больше.

«Разгром», — гудело набатом в голове молодого наёмника.

Комендатуру расположили в здании администрации — типовом сером сборном строении.

На время военного положения гражданские органы власти распускались — и балом правило армейское командование.

Внутри было душно, воняло потом и портянками. С многочисленных стендов была сорвана ненужная более информация для налогоплательщиков и получателей государственных услуг — её заменили уже набившие Табасу оскомину плакаты «Не отступай, гвардеец! Позади твой дом!», «Ополченец, будь героем!» и глянцевая рекламная бумажка Вольного Легиона, описывавшая несуществующие льготы и лгавшая насчёт будущей зарплаты, довольствия и условий службы. Повсюду толклись люди в серой форме с нашивками военной полиции. Ополченцы затолкали пленников в один из тесных кабинетов.

— Снова дезертиры. Куды их? — спросил один из конвоиров у красномордого полицейского с нашивками сержанта. Тот сидел за столом, заваленным всяким канцелярских барахлом, и сосредоточенно ковырялся в зубах грязным пальцем.

— Вы задолбали ко мне всякую шваль водить! — лениво отмахнулся он, не отвлекаясь от зубов. — Десятый раз повторяю: на линию, на линию всех.

— Ну так… — лицо ополченца стало хитрым, глаза сально заблестели. — А шмотки?

Сержант поднял взгляд, в котором читалась заинтересованность.

— Шмотки?.. Шмотки, как обычно. Пополам.

Конвоир обиделся:

— У меня дети, между прочим.

— А зачем твоим детям армейское барахло? — притворно удивился полицейский. — И вообще, можно подумать, ты мало нахапал, — сержант, наконец-таки, выковырял из дырки солидный кусок мяса и принялся его рассматривать, будто ожидая, что тот начнёт показывать кино. — Либо пополам, либо по закону. Приказ коменданта был однозначным: имущество неотчуждаемо.

— Да они ж мародёры! — с жаром заявил второй конвоир. — Вон рюкзаки какие набитые!

Сержант закатил глаза:

— И что? Ты у нас за справедливость? Короче, мужики, либо пополам, либо никак. А сами попробуете — в карцер посажу за воровство.

Второй конвоир негромко выругался.

— Тихо там! — прикрикнул сержант и отправил кусочек мяса обратно в рот. Табаса чуть не стошнило. — Ну так что, по рукам?

— По рукам, по рукам… — пробурчали конвоиры и, отобрав у наёмников рюкзаки, вытряхнули содержимое на пол, и принялись увлеченно копаться, комментируя находки и переругиваясь за возможность обладания какими-нибудь особенно ценными вещами.

— О, рации. Две.

— Одна моя, — напомнил о себе полицейский.

— Фляжечки модные. Гвардейские. У-у, жулики! С трупов, небось, поснимали?.. Каз-злы. Патроны… Смотри, сколько тут! — у грабителей заблестели глаза.

— Куда они тебе? — лениво спросил полицейский. — У тебя ж другой калибр.

— А хоть и выменяю на что. Пригодятся!

— Им этими патронами на первой линии от дикарей отстреливаться, пока ты в комендатуре будешь задницу просиживать.

— Ай, господин сержант, чего вы их жалеете? Мародеры они! Не ихнее забираем, а наворованное!

Табас стоял и наливался краской от жгучей обиды. Сперва ползать по песку, обирая трупы, потом тащить рюкзак за тридевять земель на своём горбу, едва не потонуть из-за него в реке — и всё лишь для того, чтобы порадовать припасами трёх обормотов. Хотелось полезть в драку.

— Ну, отлично, — ополченцы поднялись и всучили наёмникам совершенно пустые рюкзаки. Смех один — даже портянки забрали.

— Приносите еще! — гнусно усмехнулся полицейский, на столе которого красовалась его доля.

Табас, вспыхнув, хотел сказать ему, что он вор и сволочь, но Ибар, стоявший рядом, вовремя это пресёк, очень больно ущипнув молодого и горячего напарника за предплечье.

— Так… — довольный сержант из военной полиции что-то отметил на листе бумаги. — Вольный Легион, да? Ну так и веди их на первую линию. Свободны, — сержант снова углубился пальцем в недра рта, показав тем самым, что разговор окончен.

Ополченцы вывели пленников во двор и направились обратно по городским улицам — к мосту. Когда они шли мимо лагеря беженцев, то заметили припаркованную рядом машину Лори. Табас вытянул шею, присматриваясь в надежде увидеть старика, однако вместо него в машине сидел какой-то небритый обормот в новенькой зеленой форме.

Впереди показался мост и та самая «первая линия». Она представляла из себя извилистую змею будущих окопов, протянувшихся вдоль реки в обе стороны от моста и огневых точек-ячеек — неглубоких, осыпающихся, однако дающих представление о том, что тут скоро будет воздвигнуто. На дне траншей копошились чумазые люди в желтой форме с нашивками Вольного Легиона — уставшие, красные, насквозь мокрые от пота.

Дезертиров подвели к будущему брустверу, где неторопливо работал лопатой солдат без майки — неопределенного возраста, загоревший до черноты и жилистый как бегун-марафонец.

— Принимай пополнение, — сказал один из конвоиров.

— Ага, — кивнул бегун и, бегло осмотрев Табаса и Ибара, спросил: — Лопаты есть?

— Нет, — ответил за двоих Ибар.

— Значит, ищите, — вольный махнул рукой на восток, вдоль течения реки. — Полный профиль. Отсюда и до отбоя. Приступайте.

Конвоиры развернулись и ушли.

— Меня Ари зовут. А вас?

Дезертиры представились.

— Очень приятно, — дружелюбие было слишком уж показным для того, чтобы ему верить. — У вас вода есть? Дайте попить, а? Только сильно флягой не свети, а то чайки налетят… — он опасливо оглядел сослуживцев, ковырявших плотную и влажную глинистую землю.

Копать Табас умел — благо, уже успел поучаствовать в возведении целых трёх оборонительных линий, ныне взятых противником и оставленных. После первых часов практически непрерывной напряженной монотонной работы мышцы ужасно заныли и, казалось, были готовы надорваться. Очень хотелось пить и есть, и если первую проблему Табас и Ибар решили, осторожно спустившись к реке и набрав воды в свои старые жестяные фляги, то с едой дело обстояло намного хуже: к полуночи стало понятно, что кормить Вольных никто не собирался. Пришлось ложиться спать с урчащим животом, напившись воды так, что она едва не выливалась обратно, дабы обмануть желудок. Ополченцы постоянно приводили новых бойцов — высохших от жажды, оборванных, заросших щетиной, раненых. На их фоне даже помятый после сна Табас выглядел молодцевато и подтянуто.