Желтая акация

От университета дорога вела их прямо в Кунцево. В недавнем прошлом — это подмосковный дачный поселок. А теперь — часть Москвы, с современными домами, магазинами, школами, заводами. Ребята то и дело удивлялись, как только их шофер ориентируется: Рублевское шоссе, Можайское, Минское, Кольцевая дорога… Ничего! Сориентировался! Вот и деревня Раздоры.

Как-то странно было смотреть на эту деревню, проехав через всю Москву. Настоящая деревня! У некоторых домов даже колодцы с журавлями, утки в прудах плавают, георгины в палисадниках, как и в Ботяновичах. Дома, правда, все под железными крышами, террасы застекленные.

Все участники путешествия, однако, волновались тут не меньше, чем возле Московского университета.

Это же главная цель их путешествия! Это же их настоящая академия, где они должны своими глазами посмотреть, своими руками, если будет возможно, ощупать кедр, привитый на нашей обыкновенной, но милой сердцу сосне.

Разные мысли были в юных головах. Гиляру представлялась какая-то бело-розовая, как весенний сад, мраморная ограда, величественный вход, а за ним чудесная красивая девушка в златотканых одеяниях.

Она спросит у них:

«Вы из Белоруссии? Заходите! Добро пожаловать!» — и поведет их к заветным кедрам.

Адаму думалось совершенно иное:

«А что, если они придут в питомник, а там один туман и больше ничегошеньки — ни кедров, ни сосен. Или не туман, а какие-нибудь короеды погрызли-источили их. Что тогда?»

— Эх! Вот досада будет! — вырвалось у него вдруг.

— Ты это о чем? — спросила учительница.

— Да все о том, Нина Ивановна! Ехали в такую даль… Придем, а там ничего нет.

— Что ты, Адам! Как можно! — возразила Нина Ивановна. — Все будет хорошо.

А сама тоже волновалась. Да намного ли старше их была она сама?

Но вот они проехали деревню, переезд железнодорожной ветки.

Дорога пошла песчаная, как и около Ботяновичей. Спустились в лощину, снова поднялись на невысокий пригорок. С левой стороны увидели деревянный одноэтажный дом, а с правой — штакетниковый забор.

Надо спросить.

Марылька, более резвая, побежала к дому и спросила у одного старика:

— Простите! Не скажете ли вы, где тут лесопитомник Академии наук?

— А вот он, за забором.

— Разрешите нам зайти туда и посмотреть, что там растет.

— Хозяина, лесничего, сейчас нет. Но мы, бывшие сотрудники, ныне пенсионеры, по старой памяти присматриваем за питомником. Заходите, пожалуйста. Откуда же вы?

— Мы из Белоруссии. Приехали осмотреть кедры.

— Это наша Александра Ивановна Северова их выращивала. Теперь и она на пенсии. Пойдемте, детки, я вам покажу. Почему ж вы так заинтересовались, что даже издалека сюда приехали?

— Мы хотим у себя провести такие же опыты. Перед тем решили узнать, как и что делается, посмотреть на то, что сделано.

— Я как раз помогал Александре Ивановне по этому делу. Правда, я простой рабочий, но ничего; что знаю, расскажу, а если будет недостаточно, можете к ней самой проехать, она не так далеко живет.

Подошли к калитке. Хоть Гиляр не увидел бело-розового мрамора, не увидел чудесной девушки в златотканых уборах, но и он и все его товарищи замерли в восторге перед громадой стройных, зеленых красавцев, которые приветливо шумели своими ветвями-лапками, будто говоря: «Добро пожаловать!»

Даже зяблики, или березовочки, как их еще называют, которые действительно сидели на березах, перепорхнули на кедры и затиликали свою милую песенку, обрадованные приходом гостей из далекой Белоруссии. А может, они спрашивали у них: «Как там живут наши крылатые друзья? Не забыли ли прислать нам привет?» К сожалению, никто не знал точно их языка. Одно только поняли: эта песня к хорошей погоде, так как есть еще у них и другая песня — к дождю.

— Вот, друзья, — сказала Ганна, — обратите внимание. Березовочка нам предвещает хорошую погоду.

Но друзья занялись другим.

Они молча и с большим восхищением рассматривали кедры.

Высокие, стройные, красивые кедры, метров по пять высотой, с ярко-зеленой хвоей, с огромными, по доброму кулаку, шишками на верхних ветвях, тихо шумели-гомонили.

Вот они, красавцы кедры на… соснах! Будто какой волшебник спилил сосенки на полметра от земли и поставил на них кедры.

— Вы только посмотрите! Вот же сосновая кора, вот сосновое дерево до этих вот линий-отметин, а выше — кедр!

— Венец человеческого разума! — воскликнула Ганночка.

— Правильно, Ганночка! — присоединилась к ней Нина Ивановна.

А ребята тем временем и ходили вокруг, и, став на колени, осторожно щупали пальцами: сосновая кора внизу. Казалось бы, все просто! Да они ее на ощупь узнают в темноте ночи. А выше все-таки кедр. Хвоя кедровая, намного длиннее сосновой, а главное — у сосновой по две иглы в пучке, а тут по четыре. К тому же и шишки крупнее сосновых в несколько раз.

Действительно, ни к чему тут мраморные ограды, может быть, намного красивее обычный штакетник, родные сердцу ромашки, кашка, зверобой, даже репейник, дикий цикорий со своими голубыми соцветиями, которые так густо пробивались из травы.

А над всем этим возвышаются величавые кедры, и питаются они тем, что посылают им из земли сосновые корни.

Старый лесник молчал. Он заметил волнение гостей. Будучи человеком чутким — недаром же всю жизнь прожил на природе, — он высоко оценил это волнение.

Обойдя раз десять вокруг кедров, кто-то из приезжих заметил поломанный кедр, на котором хвоя не то чтобы порыжела, но даже покраснела.

— А это, дедушка, грозой поломало, что ли? — спросила Марылька.

— Да, грозой. Ты, дочка, угадала. Видишь, под кедрами порожние бутылки лежат?

— Вижу.

— Так в этих бутылках и сидела гроза. Когда их откупорили, гроза и начала тут хозяйничать. Это, — добавил он, заметив удивление слушателей, — сюда приезжают люди «отдыхать». Выпьют, закусят, а потом и начинают свою силу пробовать. К другому, себе подобному, полезет — может по шее получить, а кедр — он молчит, жаловаться не пойдет. И к этому вот кедру подошел такой «герой» Бова, махнул своей «всесильной» рукой, и вот видите сами — аж хвоя покраснела. Покраснела от стыда за таких силачей.