Жемчужный король

— Не говори так, — теперь он взял ее руку в свои. — Ты ничего не понимаешь. Не было у меня никакой жизни, пока ты не появилась. Ты показала мне, что значит жить… И я благодарен тебе, и всегда буду благодарен.

Марина отрицательно качала головой, и все больше страшного чувства становилось в ее глазах. Ничего уже нельзя было изменить.

— Прости, но я должна уехать. Я уже взяла билеты. У меня самолет через пять дней, это время мы можем провести вместе, если ты, конечно, хочешь.

— Надолго?

— Навсегда.

Они смотрели друг на друга и молчали. Роман уже почти решился на то, чтобы швырнуть чертовы бокалы в окно, но лишь вздохнул. Навсегда. Страшнее этого слова не существует.

— Так будет лучше, мы не можем быть вместе.

— Нет, не будет, — скорбно произнес Роман. — Я люблю тебя, слышишь? Я люблю тебя так сильно, что ты и представить не можешь. Мы можем быть вместе, я все еще больше всего на свете хочу, чтобы ты стала моей женой. Неужели ты ничего ко мне чувствуешь?

— Я не знаю, — ответила она. Больно, зато честно. — Если бы я ничего к тебе не чувствовала, то не была бы здесь, но я не стану твоей женой. Я не буду ни от кого зависеть, мне нужна свобода… Я не смогу так жить, да и ты не сможешь.

Роман знал, что не способен изменить своей судьбы, где ее рядом нет и надеется на другой поворот событий было настолько глупо, что сейчас он еле сдерживался, чтобы не залиться истерическим хохотом.

— Помнишь, когда-то, когда мы были незнакомы я говорила, что, на мой взгляд, главное остаться собой до конца? — сказала Марина. — Ты не сможешь быть самим собой со мной, я мешаю тебе, я разрушаю твою жизнь.

— А потом на набережной ты сказала другое. Про то, что я живу дорого, но дорогого в моей жизни нет. Теперь я понимаю, что в моей жизни и не было ничего стоящего, пока не появилась ты. Ты самое дорогое, что было в моей жизни, и я пытался сделать так, чтобы тебе было хорошо со мной. Скажи мне, я заслужил этого? Никогда больше не видеть тебя? Я никогда от тебя ничего не требовал, ничего не просил, принимал все твои решения…

Чем дольше говорил Роман, тем больше боли выплескивалось из ее глаз. Роман ненавидел себя за то, что ей сейчас было больно, но он не мог потерять Марину еще раз.

— Рома, и я благодарна тебе за это. Прими и это мое решение.

Насколько ему было больно в тот момент? Да такой шкалы и не существует. Роман бы безропотно пошел за ней в пекло ада, он бы собственными руками вырезал себе сердце, если бы Марина захотела этого. Она управляла его мыслями и поступками, он не мог сказать ей «нет», только потому что это расстроило бы ее. Роман принял и это ее решение, если ей будет легче навсегда уйти, то Роман будет куда более счастлив, если ей будет хорошо без него, чем Марина пожалеет о том, что осталась.

— Знаешь, — сказала Марина все так же печально, — хуже того, чтобы любить кого-то до одержимости, с полной самоотверженностью и самопожертвованием — это только быть так любимым.

Роман смотрел на нее, на девушку, которой он дарил свое сердце, возле ног которой он был готов валяться, только бы она погладила его по головке. Он хотел дарить ей свою любовь и себя самого до остатка, но ей это было не нужно. Марина осталась независимой, она осталась недоступной для него, и ничто не изменило бы это. Роман не задыхался от обиды, что она не любит его, он уже дышал вполне спокойно. Марина была его божеством, она была идеалом, на который Роман не стал бы обижаться, даже если бы она прямо сейчас проткнула ножом до мяса его ладонь, хотя и тогда бы было не так больно, как принять то, что она исчезнет навсегда.

— Ты так думаешь? — спросил Роман.

— Да.

«В любом случае, мне этого не узнать», — думал Роман. Ему уже не хотелось есть, пить вино и разговаривать. Он собственными руками заживо похоронил себя, а мертвецам все это ни к чему. Марина же быстро преобразилась: на ее щеках выступил румянец от крепкого вина, глаза засверкали неутолимой жаждой жизни, а губы сложились в скромную, но ослепительную улыбку.

— Поехали сегодня ко мне в гостиницу, мой номер, хоть и не дорогой, зато уютный.

Глава 22

Да, у нее было куда лучше, чем в прошлой гостинице. Номер был совсем не большой, зато светлый и с балконом. Если описать его одним словом, то лучше всего подойдет «мягкий». Песочные диваны, настолько мягкие, что в них тонешь, белоснежные кресла с подушками-суфле, кровать с приятным постельным бельем, воздушные шторы, а еще мягкие ворсистые коврики нежных цветов. Казалось, что даже солнечный свет, которым комната была залита весь день, можно было потрогать, и он бы оказался не менее мягким и приятным, чем все остальное.

Правда, они не хотели проводить все время в четырех стенах, тем более пища, которую можно было заказать в номер, была так себе. Так что, как только стемнело, Роман вытащил Марину на прогулку, они зашли в европейский ресторанчик с хорошей музыкой, а потом бросили машину на стоянке и пошли гулять по заполненным желтоватым фонарным светом улочкам, где гуляли влюбленные парочки и суетно бегали люди в черных одеждах, чьи лица никогда не запоминаются. Роман всеми силами пытался прогнать мысли о том, что у него осталось всего четыре дня, и его жизнь превратиться в тоскливый день на повторе. Он должен был наслаждаться каждой секундой, проведенной с ней, но все равно отвлекался на неприятные размышления.

Они все шли и шли, машина осталась далеко позади, как и гостиница, только этот факт не сильно волновал. Роману нравилось обнимать Марину за талию или брать за руку и видеть, как она улыбается от этих простых действий. Она долго-долго болтала про ресторан, где они ужинали, она попробовала новые блюда и делилась впечатлениями, а Роман слушал ее голос, как музыку, не разбирая слов. Марина устала и теперь шла молча, только поглядывала по сторонам. Они прошли самые красивые места и оказались в плохо освещенных переулках со старыми трехэтажными домами, на первых этажах которых иногда светились вывески круглосуточных аптек или супермаркетов Здесь не было людей, только иногда проезжали машины и свет их фар, смешиваясь со слабым фонарным освещением, превращался в самые причудливые тени, они напоминали чудовищ или же диковинных птиц.

— Рома, давай немного посидим, — попросила Марина.

Совсем некрасивая, зато прочная скамейка стояла в двух шагах от них под покрасневшим грецких орехом. Недалеко был несчастный фонарь, которому приходилось освещать хороший такой кусок пространства, потому что подобные ему сломались и не горели.

— Ты устала? Тогда давай посидим, я не против.

Они присели на скамейку и, казалось, находились одни в целом мире. Никто не ходил по улицам, даже машины не показывались. Роман повернул голову и посмотрел на нее. Марина была особенно красива в своей длинной шифоновой юбке в мелкий цветочек, в коричневом просторном свитере и замшевых ботиночках, освещенная слабым желтым мерцанием.