Женатый мужчина

— Или «J», — сказал Симмс.

— Если она знала, что умирает, — сказал Джон, — это мог быть просто знак креста. Она была…

Сержант за его спиной прыснул.

Глава третья

Около полудня Джон с сэром Питером Крэкстоном вернулся в Лондон и тут же сел в поезд, идущий в Норидж и Кромер. До Бьюзи он добрался на такси — к этому времени дети уже легли спать. Он прошел на кухню и рассказал Юстасу и Элен о смерти их дочери, не скрыв, что Генри нашли мертвым в ее постели и что он, Джон, был в это время в Приннет-Парке с Паулой Джер-рард.

Верный своим адвокатским привычкам, он изложил им факты, не пытаясь оправдать себя или Клэр. Однако, рассказывая, он по лицу тещи увидел, что сообщение о супружеской неверности дочери потрясло Элен даже больше, чем известие о ее смерти. Выражение горя и смирения с судьбой, появившееся вначале на ее лице, — как у любой матери, которая страшится и одновременно чуть ли не ждет дурной вести, — сменилось подлинным ужасом и отчаянием. Она «повернулась к Юстасу, и тот взял ее за руку, чтобы успокоить, а затем попросил Джона продолжать, и Джон, поняв вдруг, что имеет наибольшее значение для его тещи, рассказал о кресте, начертанном кровью на полу.

— И вы говорите, она была на коленях? — спросила Элен хриплым, торопливым шепотом.

— Да. На коленях возле начертанного креста.

Легче было на следующее утро рассказать Тому и Анне, что мама умерла: во-первых, Джон мог ограничиться словами, что ее убили «плохие люди»; во-вторых, дети воспринимают серьезность и значение события в зависимости от настроения взрослого, который им об этом сообщает, а Джон, приняв валиум у Паулы, был внешне спокоен и держался ровно.

После завтрака — он собирался отбыть в Лондон — к нему явился Юстас, точно богач из Аримафеи по имени Иосиф к Пилату, и попросил похоронить Клэр здесь, на кладбище в Бьюзи.

— Я думаю, это будет приятно Элен, — сказал он, — что она тут, рядом.

— Конечно, — сказал Джон. — Конечно. Честно говоря, я был бы признателен, если б вы взяли на себя заботы о похоронах. Я должен мчаться. Выборы.

— Так вы все-таки баллотируетесь?

— Да. Думаю, что должен. Юстас кивнул.

— Что ж, вы правы. Жизнь продолжается. — Он произнес это тоном, который можно истолковать как угодно; Джон поднял на него глаза, но тесть, шаркая ногами, уже удалялся к себе в спальню.

На станции в Норидже Джон купил в киоске все утренние газеты и по дороге в Лондон внимательно просмотрел их. Об убийстве ничего не было. С вокзала на Ливерпуль-стрит он позвонил Гордону. Через двадцать минут они встретились в холле отеля «Грейт-Истерн», и Джон рассказал своему другу о происшедшем. Было ясно — хотя об этом никогда не говорилось, — что Гордон не симпатизировал Клэр, поэтому он ограничился лишь лаконичным соболезнованием, и если при этом он пригнулся и потер руками лицо, то это было скорее из желания сосредоточиться, чем из сочувствия или от горя.

— Мне снимать свою кандидатуру? — спросил Джон.

— Не знаю. Дай подумать. — Он помедлил. — Ты уверен, что вне подозрений?

— Более или менее. Я ведь был в Суссексе.

— Свидетели надежные? — Да.

— В таком случае это — личная трагедия, что может принести несколько сочувствующих голосов.

— Слишком уж мерзко все это. Гордон согласно кивнул:

— Да уж. Для «Ньюс оф уорлд» ^[46]просто именины сердца.

— Может быть, это не попадет в прессу.

— Каким образом?

— На меня взялся поработать поверенный Джеррардов. Он явно пользуется влиянием.

— Кто это?

— Питер Крэкстон.

Гордон расхохотался:

— Да. Только он работает еще на несколько газет.

— Так что ты все-таки думаешь? Снимать мне свою кандидатуру или нет?

— Думаю, что нет. Надо продолжать начатое. Плакаты отпечатаны. Разрекламировали встречи с тобой. Что скажут избиратели, если ты снимешь сейчас свою кандидатуру? Полный крах. Да. Я бы не отказывался. Ну случилось. Но это дело частное. Никого это не касается.

— Я ведь не очень в форме…

— Для человека, у которого третьего дня убили жену, ты держишься отлично, впрочем, я всегда знал, что под внешностью велеречивого адвоката скрывается не слабак. Поэтому-то и поддерживал тебя.

Из отеля «Грейт-Истерн» Джон помчался в Хакни, где сообщил своему представителю на выборах, что у него убили жену и он не хочет, чтобы это стало до выборов предметом гласности.

— Пусть голосуют за мою программу, — сказал он, — а не из сочувствия к трагедии в моей личной жизни.

В тот же вечер он выступил на митинге, где члены «Национального фронта» ^[47]буквально засыпали его каверзными вопросами. Паула заехала за ним и отвезла на своей «ланчии» к себе на Пэрвз-Мьюз.

В Холланд-Парк Джон выбрался только в среду, во второй половине дня, чтобы взять кое-какую одежду. В зеленоватом свете угасающего дня он вошел в дом и поспешно прошел наверх, в спальню, не глядя по сторонам, точно подгоняемый сонмом привидений. В спальне он остановился. Было непривычно тихо. Он шагнул к платяному шкафу взять чемодан, и в глаза бросилась гора одежды Клэр — юбка, две блузки, застиранное белье, скомканное вместе с колготками. Он достал чемодан, потом сел на кровать и разрыдался.

Теперь ему уже не хотелось сразу уходить из дома. Он спустился на кухню, включил отопление и приготовил себе чай. Ему захотелось есть. В хлебнице он нашел несколько ломтиков черствого хлеба, положил их в тостер. Масло в холодильнике чуть прогоркло, поэтому он намазал хлеб медом. Съел один ломтик и принялся было намазывать второй, но тут зазвонил телефон. Он взял трубку.

— Джон? — спросил женский голос. — Да.

Молчание.

— Мне надо видеть вас.

— Кто это?

— Мэри.

Он помедлил.

— Хорошо. Когда?

— Сейчас.

— Приезжайте. Я буду здесь.

Она положила трубку, и Джон тоже повесил трубку — телефонный аппарат висел у него на стене. Он взял было чашку с чаем и ломтик поджаренного хлеба, но тут постучали в дверь черного хода. Он открыл дверь, увидел Гая.

— Я шел мимо, — сказал он. — Смотрю — вы дома.

— Входите. Чай будете пить?

Гай вошел и уселся за стол, Джон долил в чайник кипятку и положил в тостер оставшиеся ломтики хлеба.