Женщина – не мужчина

Дейа перечитала письмо еще раз, и опять, и снова. Представила себе мать – вечно мрачную, неулыбчивую, – и в душе вспыхнул страх. Неужели это возможно? Неужели мать убила себя?

– Почему ты мне раньше этого не показывала? – воскликнула Дейа, вскакивая с кровати и размахивая письмом у лица Фариды. – Столько лет ты отказывалась говорить о ней – и хранила это письмо?

– Я не хотела омрачать твою память о ней, – отозвалась Фарида, спокойно глядя на внучку.

– Тогда зачем показываешь мне это письмо сейчас?

– Потому что хочу, чтобы ты поняла. – Она взглянула Дейе прямо в глаза: – Я знаю, ты боишься повторить судьбу матери, но у Исры, упокой Господь ее душу, не все было в порядке с головой.

– Что значит – не все в порядке с головой?

– Ну, ты же прочитала письмо. Твоя мать была одержима джинном.

– Одержима? – повторила Дейа, не веря собственным ушам. Но в глубине души заскреблось сомнение. – Скорее всего, это была обычная депрессия! Ей было нужно ко врачу сходить. – Она встретилась взглядом с Фаридой. – Джиннов не существует, тета.

Фарида, нахмурившись, покачала головой:

– Тогда почему вот уже не одну тысячу лет по всему свету из людей изгоняют злых духов, а? – Она придвинулась ближе и вырвала письмо у Дейи. – Не веришь мне – почитай свои книжки. И поймешь, что я права!

Дейа промолчала. Неужели мама и впрямь была одержима? Ее вдруг оглушило непрошеное воспоминание – из тех, что она старалась стереть из памяти. Однажды Дейа пришла домой из школы и застала Исру на лестнице, ведущей в полуподвал: мама прыгала со ступенек вниз. Она кидалась с лестницы снова и снова, обхватив себя обеими руками и раскрыв рот, пока не заметила дочь.

– Дейа, – пробормотала Исра, смутившись. Поспешно поднялась на ноги и побрела в глубь цокольного этажа. – Твоя сестра заболела. Сходи наверх, принеси с кухни лекарство.

Дейа не могла забыть чувство, охватившее ее в тот миг, – словно все в животе закрутилось узлом. Она хотела сказать Исре, что тоже больна. И тут не насморк, не температура – тут кое-что похуже; только вот словами этот недуг не опишешь. Но разве болезнь – это только физическое недомогание? А если не все ладно в душе? Разве то, что творится внутри у Дейи – с самого раннего детства, – не болезнь?

Дейа откашлялась. Что, если Исра действительно была одержима? Это объяснило бы и подобные воспоминания, и письмо; объяснило бы, почему мать думала о смерти…

Дейа вскинула взгляд на Фариду:

– Когда было написано это письмо?

Фарида тревожно посмотрела на внучку:

– А что?

– Мне нужно знать, когда мама его написала.

– Да какая разница! – отмахнулась Фарида. – Не забивай себе голову ерундой. Я просто хотела, чтобы ты поняла: в несчастьях твоей матери был виноват не брак. Пора тебе это уяснить и жить дальше.

– Скажи мне, когда она написала это письмо! – потребовала Дейа. – Я не отстану, пока не скажешь!

Фарида вздохнула с раздражением:

– Хорошо.

Вынула конверт из «Тысячи и одной ночи» и снова его открыла.

Дейа сразу увидела дату – 1997 год. Внутри все словно оборвалось. Именно в этом году погибли родители. Разве такое может быть простым совпадением? Вдруг мать погибла вовсе не из-за автокатастрофы?

Дейа взглянула на Фариду:

– Скажи мне правду.

– О чем?

– Моя мать покончила с собой?

Фарида отшатнулась:

– Что?

– Она покончила с собой? И поэтому ты всегда избегала о ней говорить?

– Ну разумеется, нет! – воскликнула Фарида. Взгляд ее метался по полу. – Выдумаешь тоже!

Но Дейа почувствовала, как она разнервничалась, и сомнений не осталось: Фарида что-то скрывает.

– Откуда мне знать, что ты не лжешь? Ты и это письмо сколько лет от меня скрывала! – Дейа сверлила бабку взглядом, но Фарида не поднимала глаз. – Она покончила с собой, да?

Фарида вздохнула:

– Что бы я ни сказала, ты мне все равно не поверишь.

Дейа сощурилась:

– Как это понимать?

– Беда в том, что ты вся в мать. Такая же ранимая. – Фарида подняла взгляд и наконец-то встретилась глазами с Дейей. – Ты мне не поверишь, что бы я сейчас тебе ни рассказала.

Дейа отвернулась. Неужели так и есть? Выходит, ее страхи – не пустые, и мама посеяла в ней семя печали, от которой теперь никуда не деться?

– Ну, посмотри на меня, – примирительно проговорила Фарида. – Я, может, многого в жизни не понимаю, но в одном уверена: чтобы жить дальше, прошлое надо оставить позади. Это я знаю точно – ты уж мне поверь.

Исра Весна 1990 года

Исра проснулась с чувством, будто ее укачало и тошнит. Удивилась, почему на рассвете ее не разбудили далекие звуки азана. И вспомнила: она же в Бруклине, в двенадцати тысячах миль от дома, в постели мужа. Она вскочила на ноги. Но кровать была пуста, Адама нигде не видно. При воспоминании о минувшей ночи Исру захлестнул стыд. Она сглотнула, пытаясь подавить это чувство. Что толку зацикливаться? Такова жизнь.

Исра прошлась по спальне, потрогала деревянную кровать и тумбочки, которые занимали все небольшое пространство от стены до стены. Почему же тут нет окна? Она с тоской вспомнила ночи, когда читала у открытого окна своей комнаты, поглядывая на луну, светящую над Бирзейтом, слушая шепот кладбищ, и звезды на ночном небе сияли так ярко, что у нее мурашки бежали по коже. Исра пошла в соседнюю комнату – туда, где все же было окно. Оно находилось на уровне земли: за лестницей, ведущей к парадной двери, виднелась плотная шеренга домов и только совсем вдалеке – полоска неба. Америка вроде бы страна свободы – почему же здесь все так тесно и узко?

На Исру накатила усталость, и она снова легла в постель. Фарида предупреждала: организму понадобится несколько дней, чтобы приноровиться к смене часовых поясов. Когда на закате Исра наконец проснулась, Адама все еще не было дома, и она подумала: неужели ему не хочется побыть с ней? Может, она чем-то не угодила ему прошлой ночью, когда он овладел ею? Оказалась слишком холодна? Но откуда же ей было знать, что делать? В любом случае Адаму следует проявить терпение, научить ее кое-чему. Он-то наверняка спал с другими женщинами до брака – Исра в этом не сомневалась. Хотя Коран запрещает внебрачные связи как женщинам, так и мужчинам, мама говорила, что мужчины постоянно совершают зину – прелюбодеяние, что они просто не могут иначе.