Женщина в клетке

— Насколько я знаю, его так и не нашли. Приходится предположить, что он утонул вместе с хозяйкой.

— Я так не думаю, — тотчас же откликнулась секретарша.

— И почему же?

— Потому что Мерета всегда ходила с маленькой сумочкой и еженедельник в ней просто бы не поместился. Она почти всегда убирала его в кейс, а кейса точно не могло быть при ней на прогулочной палубе. Она же находилась в отпуске, так зачем ей было брать его с собой? В машине ведь его тоже не оказалось, да?

Карл помотал головой — насколько он помнил, кейса там не нашли.

Кризисную психологиню с хорошенькой попкой Карлу пришлось прождать очень долго, и в конце концов он почувствовал себя немного не в своей тарелке. Если бы она пришла вовремя, он бы пустил в ход свое врожденное обаяние, но сейчас, после двадцати минут мысленных репетиций своих реплик и соответствующих улыбок, сдулся, как воздушный шарик.

Появившись наконец на третьем этаже, она не казалась отягощенной чувством вины, но все же попросила извинения. Как раз такая самоуверенность всегда заводила Карла. На нее-то он и клюнул в свое время с Виггой. На это и на ее заразительный смех.

Мона Ибсен села за стол спиной к окну, и свет, лившийся с улицы Отто Мёнстеда, окружил ее головку сияющим ореолом. В легкой тени на ее лице проступали тонкие морщинки, губы у нее были чувственные и ярко-красные. Все в ней было классно. Он старательно смотрел ей в глаза, чтобы не пялиться на пышную грудь. Ни за что на свете ему не хотелось бы выходить из нынешнего состояния.

Она стала задавать вопросы по поводу того, что случилось на Амагере. Уточняла время, события и их последствия. Спрашивала о том, что не имело значения, и Карл наддал жару для пущего эффекта. Чуть больше крови, чем на самом деле. Чуть громче выстрелы, чуть глубже вздохи. Она напряженно вглядывалась в него и брала на заметку важные моменты. Когда он дошел до рассказа о том, какое впечатление произвело на него зрелище одного убитого и другого раненого товарища и как скверно он с тех пор все еще спит, она отодвинула свой стул от стола, положила перед Карлом свою визитную карточку и начала собираться.

— Что происходит? — спросил он, наблюдая, как ее блокнот исчезает в сумочке.

— Думаю, вы сами себе должны задать этот вопрос. Когда будете готовы рассказать мне правду, тогда, пожалуйста, приходите.

Он хмуро посмотрел на нее:

— Что это значит? Все так и было, как я сейчас рассказал.

Она прижала сумку к животу, выпуклому под облегающей юбкой:

— Во-первых, я вижу, что вы превосходно спите. Во-вторых, весь рассказ сильно приукрашен. Но может быть, вы не подумали, что я заранее прочту отчет?

Он начал было возражать, но она остановила его, приподняв руку:

— В-третьих, я все по глазам вижу, когда вы упоминаете Харди Хеннигсена и Анкера Хойера. Не знаю почему, но когда вы говорите о своих коллегах, которым не повезло выйти из той переделки живыми и невредимыми, вы при одном воспоминании готовы совершенно расклеиться. Когда захотите рассказать мне правду, я с удовольствием снова встречусь с вами. А до тех пор ничем не могу помочь.

Карл издал какой-то слабый звук, пытаясь возразить, но протест замер у него на губах. Вместо этого он кинул на Мону тот выразительный взгляд, в котором женщина угадывает желание, не зная о нем наверняка.

— Одну секунду! — заставил он себя выговорить, прежде чем она успела захлопнуть за собой дверь. — Наверное, вы правы, хотя я сам этого не понимал.

Лихорадочно соображая, что бы такое сказать, он увидел, что она уже повернулась, намереваясь уйти.

— Не могли бы мы поговорить об этом за обедом? — вырвалось у него.

И тут он увидел, что, можно сказать, попал пальцем в небо. Вопрос был так глуп, что она не удостоила его даже язвительным ответом, а лишь бросила на Карла взгляд, в котором читалась искренняя озабоченность.

Билле Антворскоу недавно исполнилось пятьдесят. Он был завсегдатаем телевизионной программы второго канала «С добрым утром, Дания» и всех без исключения ток-шоу. Он принадлежал к числу так называемых авторитетных личностей, и в этом качестве за ним предполагалась способность судить обо всем на свете. Но так уж у нас повелось: кого датчане однажды признали, к тому относятся так серьезно, что дальше некуда. А этот человек вдобавок еще и хорошо смотрелся на экране: раскованные манеры, высокий рост, крутой волевой подбородок и энергетика, в которой дерзость уличного мальчишки сочеталась со сдержанным обаянием буржуазного воспитания. За рекордно короткий срок он сумел сколотить такое состояние, которое в скором времени обещало войти в число крупнейших в стране, а в придачу еще и запустил в интересах общества ряд отмеченных высокой степенью риска проектов в области медицины. Все это приводило завороженного датского зрителя в неописуемый восторг, вызывая безграничное преклонение.

Что касается Карла, то он был к национальному герою равнодушен.

Войдя в приемную, он сразу понял, что время будет ему отмерено скупо и что Билле Антворскоу очень занятой господин. На стульях вдоль стены сидело четверо делового вида мужчин, каждый из которых всем обликом выражал, что до остальных ему нет никакого дела. У каждого на полу стоял зажатый коленями портфель, на коленях же лежал раскрытый ноутбук. У всех было дел выше головы, и все заранее трепетали перед тем, что их ожидает за дверью кабинета.

Секретарша встретила Карла официальной дежурной улыбкой: он вторгся в ее график без предупреждения и ей оставалось только надеяться, что больше это не повторится.

Сам шеф приветствовал гостя своей характерной угловатой улыбкой и вежливо осведомился, бывал ли он прежде в этом районе Копенгагена, где располагаются новые конторские здания. Затем широко развел руки в сторону большого, во всю стену, окна, за которым взору представала гигантская мозаичная картина, запечатлевшая все разнообразие мира: корабли, порт, краны и небо; все эти красоты соперничали друг с другом, стараясь завоевать внимание наблюдателя.

Действительно, по части видов подвальный кабинет Карла никак не мог с этим соперничать.

— Вы хотели поговорить со мной о встрече в Кристиансборге двадцатого февраля две тысячи второго года. Она у меня тут, — сказал Билле, нажимая на клавиши компьютера. — Да ведь это же был настоящий палиндром! Надо же, как занятно!

— Какой палиндром?

— Двадцатое второго две тысячи второго. Дата! Одинаково читается с начала и с конца. Я пришел к моей бывшей жене в двадцать ноль два, вот оно здесь записано. Мы отметили это бокалом шампанского. «Once in a lifetime»! [21] — воскликнул он с улыбкой.

21

Такое бывает один раз в жизни (англ.).

На этом развлекательная часть была закончена.

— Вы хотели знать, с какой целью я встречался с Меретой Люнггор? — продолжал хозяин кабинета.

— Да, если можно. Но сперва я хотел бы услышать о Даниэле Хейле. Какова была его роль в этой встрече?

— М-да, занятно, что вы об этом заговорили. Он вообще-то не играл в этом никакой роли. Даниэль Хейл был у нас одним из главных специалистов по разработке разных видов лабораторной техники, и без его лаборатории и опытных специалистов значительная часть наших проектов тащилась бы где-нибудь в самом хвосте, не имея возможности вырваться вперед.