Жертва

– Не смей двигаться!

– Не посмею… – вымученно выдавил лариец. – Ты только помоги, и я больше не посмею.

– Уж поверь мне, что не посмеешь! – ответил Аши, и лариец вдруг застыл, как каменное, укутанное цепями густого тумана, изваяние. Лишь глаза, испуганные, измученные, были живыми. Лишь они отзывались на легкие прикосновения Аши, на съедавшее кожу белое сияние, на холодные слова:

– Главное, быть осторожным и не касаться цепей… и хоть тебе больно, не так ли, очень больно, но облегчение все же приходит, – глаза ларийца соглашались, ужас в них сменялся отчаянной надеждой. – Боль уходит, но ненадолго… она вернется, потому что цепи никуда не делись.

– Можно ли их убрать? – заинтересованно и холодно спросил Ларс.

А ведь целителю душ вовсе не жаль ларийца. И наблюдает он за исцелением с холодным интересом, не более. Ни сострадания к измученному ларийцу, ни страха перед Аши, ничего.

– Я могу, ты – нет, – так же спокойно ответил целитель судеб. – И я не буду. Цепи даются в кару. А кару человек должен отработать сам, а не путать в это дело виссавийцев. Это надо понять и ему, и вам…

Сказал это, а имел ввиду другое. Это надо понять и Рэми… но понять, принять так сложно.

Аши резко поднялся, и уже почти шагнул в сторону, как очнувшийся от ступора лариец подполз к нему, обнял его ноги, поцеловал сапоги и взмолился:

– Избавь меня от этого… не могу… что хочешь сделаю…

– Что хочу? Ты, жалкое животное, думаешь, что способен удовлетворить мои желания? – засмеялся Аши. – Да мне на тебя смотреть противно. Не для тебя было это представление, для него, – и он показал рукой на Рэми. – Лишь он для меня важен. Ради него вам помогаю. И лишь он будет решать, даровать тебе жизнь или оставить все как есть. Ну же, Рэми! Реши…

Рэми недоуменно посмотрел на Аши, еще не до конца понимая, что ему говорит целитель судеб. Не принимая этого. Он верил Аши больше, чем верил себе, верил, что валяющийся у ног Аши лариец делал все то, в чем обвинял его Аши, верил, и теперь не знал что делать. Помочь? Отказаться? Боги…

– Помоги! – выдохнул вновь лариец, сразу поняв кого именно умолять, и посмотрел так, что в душе что-то перевернулось. Этот человек виноват, видят боги, виноват… но и оставить его так значит убить, а на это Рэми был не способен.

– Научи нас помогать таким, как он, – попросил он, обращаясь к Аши. К полубогу, который был вынужден томиться в слабом человеческом теле. И даже не быть там хозяином. Кому-то, кто никогда не предал бы, никогда не причинил бы зла, а все равно оставался непонятым… Аши… – Помоги, Аши. Я тебя прошу.

– И ты такого как он все равно жалеешь?

– Он человек.

– Он человек, который недостоин жить, мой друг, – выдохнул Аши. – Твои виссавийцы правы. Была бы моя воля, была бы воля любого из моих братьев, и этот человек уже бы не жил. А ты… ты его жалеешь?

– Ты не понимаешь. Люди ошибаются, люди признают свои ошибки.

– Разве?

– А Лис? – прошептал Рэми. – Ты же и ему помог. Разве он не признал, разве не стал нашим самым верным союзником? А наемники, которым мы помогли?

– Твое маленькое войско…

–… наше маленькое войско, – сказал Рэми. – Преданное войско. Готовое на все, по любому моему приказу. Этих людей тоже надо было убить, скажи, Аши?

– Вы, люди…

– … слабы и ошибаемся, – мягко сказал Рэми. – И это хотел тебе сказать отец, когда заставлял вселяться в тела людей. Хотел избавить тебя и твоих братьев от гордыни… да, мы не совершенны. Но мы ваша сила, хоть и несовершенная сила. Сила богов. Разве я совершенен, Аши? Разве я не совершаю ошибок?

– Твоя ошибка, твоя слабость и сила, Рэми, – твое милосердие, – мягко ответил Аши. – Столь чуждое как и Кассии, так и Виссавии, и Ларии. Мой отец бы меня понял. Мои братья бы меня поняли. Твой брат бы понял… все бы поняли, откуда же оно у тебя взялось…

– Помоги! – вновь заскулил лариец и вновь умолк по одному движению Аши.

– Боги справедливы, Единый милосерден, – прошептал Рэми. – Ты не бог, Аши. Не человек. Может…

– … и мне научиться милосердию? – засмеялся Аши. – Нет, друг мой. Каждому свой путь, не всем быть милосердными. Хватит и тебя для их спасения, большего наша земля не выдержит…

– Ты… – выдохнул Рэми. – Ты осуждаешь меня?

– Нет… как бы я посмел, ведь и я один из твоих спасенных. И я никогда тебе этого не забуду, Рэми, никогда не причиню тебе боли и… другим не позволю.

– Но ты научишь меня… нас, как исцелять подобных ему.

– Научу. Вы просто забыли, – без улыбки ответил Аши. – Мгновение боли, и почти любая болезнь уходит, навсегда. Но если болеет не тело, а душа, ваша магия, по сути, бессильна, потому что вы хотите всего и сразу, а время или силы готовы тратить лишь на таких, как она, – он показал на забытую всеми, все еще окутанную цепями целительницу. – Научитесь видеть цепи, это не так уж и сложно. Научитесь терпению. Создайте для таких, как он, убежища, где будете медленно, шаг за шагов истощать их цепи… И пусть больной молится вашей богине, если это необходимо. И пусть сам работает над своим покаянием… а если не может… тогда и вы ему помочь не сможете. Что, Рэми, разочарован моим ответом? Разочарован, что спасти можешь не всех? До этого я тебе позволял убрать цепи… спасти Аши, наемников, много еще кого – но этого спасать ты не будешь!

– Аши!

– Я все сказал. Ты все услышал. А теперь вернись ко мне, – Аши протянул руку. – Это тело слабо без тебя, даже я его долго не удержу. Да и зачем тратить на это силы?

– Когда освободишь от цепей целительницу. Ты сказал, что можешь. А ей не в чем каяться.

– Помимо гордыни? – усмехнулись Рэми его собственные губы. – Вернись!

Все вокруг будто ожило, и Рэми вдруг понял, что они не одни в этой комнате. И что остальные вздохнуть лишний раз боятся, наблюдая за их диалогом. Он был единственным тут, кто не испытывал мистического ужаса перед сыном самого Радона, он был единственным, кто чувствовал себя равным древнему, мудрому богу, единственным, кого Аши слушал.

– Я прошу… – прошептал Рэми. – Скинь цепи с матери моего друга… ты же знаешь, у меня не так и много-то этих друзей.

– Ты слишком добр… И упрям, – ответил Аши и шагнул ему навстречу. – Знаешь же, что она сама избавится от этих цепей, но хочешь всего и сразу. Это тело начинает уставать. Без твоей души оно слабеет, как и слабеет душа твоего друга. Потому вернись. Сейчас!

И сразу же стало сложно дышать: его и чужое тело вдруг оказалось совсем близко, его и чужие губы улыбались тепло, его и чужие пальцы касались щеки, прожигали прикосновением насквозь, вспыхивая внутри красным цветком боли. Весь мир вдруг исчез, погрузился в темноту. И не было больше угнетающей силы хранителя смерти, лишь чистый, белоснежный свет, да синее море внутри… и ровное дыхание Аши где-то в глубине. Он вернулся…

В то же мгновение вспыхнули окутывающие целительницу цепи, опали на пол, и она застыла на руках сына. Рэми знал, что сейчас целительница мирно спала. Знал, что завтра она проснется отдохнувшей и полностью здоровой. Но сам он устал.

– Возвращаемся в замок, – сипло сказал он, проклиная и темноту вокруг, и собственную слабость, и насмешливость замершего в его душе Аши. Он слабо помнил, как оказался на своем ложе. Помнил, как хариб Илераза стянул с него плащ и сапоги и где-то рядом что-то доказывал и не мог доказать Илеразу Рэн. Он погрузился в сон почти мгновенно, успев заметить, как хариб накрыл его тонким одеялом и ровно попросил своего архана и его собеседника говорить потише.