Жертвы времени

Торопливо отвинтив крышку фляги, я глотнул крепкой настойки, от которой по телу прокатилось приятное тепло. Кровь прилила к пальцам, отогревая их.

Я вопросительно посмотрел на Мастера, но тот лишь отрицательно покачал головой.

— Если это тебя впечатляет, то не смотри, — немного насмешливо сказал Северный и ледяная игла под его руками ушла в мой коленный сустав. Я почувствовал легкое покалывание и ноющая, отдающая в бедро боль, разгладилась. Капля воды упала на кожу.

Северный непринужденно хлопнул меня по плечу и широким жестом предложил отдыхать. Этот короткий привал пошел нам всем на пользу, а глоток из фляги Северного заставил меня повеселеть. То, что ждало впереди, не казалось уже таким зловещим.

Из еды у нас был подсушенный хлеб, сыр, вяленые мясо и рыба. Завернутое в два слоя ткани в отдельной сумке было сырое мясо, которое на морозе превратилось в спекшийся с кровью кусок льда. На луке седла северного крепился короткий лук, который он натянул в первый же вечер и, пока мы отдыхали, подстрели разжиревшую к зиме дикую индейку. Хорошая сытная, жирная еда помогала нам согреться и восполнить силы, потому что путь и вправду был нелегким. Привалы были коротки, ночь частенько проходила в седле. Утром мы останавливались, чтобы размяться и поесть, и я все чаще замечал отвращение к еде во взгляде Мастера. Еще мы останавливались под вечер, пережидая сумерки, когда сила обоих магов, словно сталкиваясь между собой, ослабевала. Тогда Северный разжигал огонь, а Карин устраивалась спать. Я неплохо приноровился дремать в седле, хотя этот нездоровый сон не давал чувства полного восстановления. Вечерние привалы, как и те, что мы делали под утро, различались по времени и составляли от двух до шести часов.

Ночами наш маленький отряд вел Мастер, днем впереди ехал Северный. Снег не давал темноте быть по-настоящему густой, и все же ночами я не видел ничего, кроме серых, плохо очерченных силуэтов. Мы двигались в основном по ущельям и по пологим склонам, пробираясь все глубже между корнями гор, такие маленькие, словно тараканы, мы бежали по лабиринту между горными хребтами.

На пятый день пути разыгралась снежная буря. Буран окутывал нас мглой, стараясь увести с призрачных троп, и лишь силой магов мы не разбредались в разные стороны, гонясь за серыми тенями, обманутые гулом ветра, за которым не слышишь даже собственных слов.

Мы не останавливались. Лошади шли цепочкой, теряясь в белой снежной мути, и я не видел даже хвоста идущего впереди коня. Животные сами знали, куда идти — маги не давали им сбиться с пути.

Казалось, я немного привык к холоду, но этот снежный омут, наполненный воем и ветром, сильно ударил по моему здоровью. К середине ночи я начал кашлять, чувствуя былую боль в груди. Я боялся, что снова захвораю, но старался об этом не думать.

Спустя некоторое время мы остановились под прикрытием скального выступа, с подветренной его стороны. Буран, бушевавший вокруг, стих, превратившись в занавес из порхающего снега — ветер удивительным образом обтекал эти скалы стороной. Уже через четверть часа я согрелся крепкой настойкой из фляги Северного, а через полчаса уже пил чай и ел мясо. Боль в груди утихла, кашель отступил, и я мог лишь радоваться этому…

Был седьмой день пути, когда мы наконец остановились на отдых в более или менее приличном месте — в небольшой пещере, где, как только был разведен костер, тут же стало тепло и даже как-то уютно. Заготовленные заранее дрова лежали в углу аккуратной поленницей, почти достававшей до потолка. На полу виднелись следы давних стоянок. Мы вскипятили чай, поели, Мастер, как всегда занялся моей спиной. В эти моменты я лови на себе еще более враждебные, чем обычно, взгляды Карин. Наверное, ей казалось, что Мастер нянчится со мной. Впрочем, так и было.

На этот раз маги объявили, что мы останемся здесь до утра. Усталость, накопившаяся за прошедшую неделю, была столь велика, что это в большей степени была вынужденная мера. Сам я уже мечтал о том, чтобы все скорее закончилось, а, глядя на Мастера, впадал в состояние уныния. Маг все больше походил на живого мертвеца, худой, с рваными движениями, постоянно мертвенно бледный, с глубоко запавшими глазами.

Я видел на одном из привалов, как он осматривал раны на груди. Все, что я мог сказать: они не заживают. Лишь немного стянулись края, в целом же они выглядели так же, как и раньше.

Да, путь ему давался нелегко, а ведь он должен был еще вести нас, тратить свою собственную силу на то, чтобы горы не поглотили четверых всадников, не сожрали, не похоронили заживо в своих скованных льдом владениях. В эти дни горы были к нам жестоки, как никогда. Они не делали поблажек никому. Уделом слабого была здесь неминуемая смерть.

Сколько раз я оборачивался, вслушиваясь в далекий гул у себя за спиной, сколько раз различал грохот осыпающегося снега. Сколько лавин сомкнуло свои челюсти у нас за спиной? Они не поймали нас лишь потому, что Мастер и Северный стояли на страже.

Вряд ли девочка Карин понимала это. Ее больше интересовали свои собственные проблемы и ей было нелегко, но я ни разу не предложил ей помощи, потому что она не дала мне повода. Она умышленно отстранялась от нас, демонстративно молчала, за наше путешествие я не услышал от нее ни одного слова. Даже с Северным она не говорила, лишь кивала или мотала головой, и вскоре он вовсе перестал к ней обращаться.

Я знал о том, что интересовало Карин. Иногда я ловил ее мечтательные, направленные в небо взгляды. У меня не было сомнении: она искала драконов. Она была уверена, что ни Северный, ни Мастер не могут обходиться без своих крылатых змеев. Теперь я верил, что она думает, будто драконы подчиняются людям. Я видел это в ее презрительных взглядах, которые она бросала на лошадей. Когда же она смотрела на животных после созерцания неба, я видел в ее глазах нескрываемую ненависть.

Я мог с легкостью угадать ее мысли.

Зачем мы еле тащимся? — думала она, глядя со злостью в спину Северного. — Зачем тратим драгоценное время? Зачем мы терпим все эти выходки природы? Почему подвергаем свои тела трудностям и опасностям пути?! Вы же маги! На вашей стороне драконы! Почему мы не мчимся на их спинах?! Почему они не пришли по вашему зову?! Наверное, вы слабы, маги…

Я видел эти мысли, они были почти материальны, даже спина ее порой начинала выражать презрение, но маги словно не замечали ее отношения.

Я убеждал себя, что она слишком мала. Я говорил себе, что это возраст, в котором веришь в могущество и силу, приходящие как по волшебству, в возможность изменить весь мир одним мановением, в свои собственные способности, в свою исключительность. Она еще слишком мала. Она много не знает.

Знает ли она, на что ей придется пойти, чтобы «заполучить дракона»? Знает ли, что ей придется рискнуть жизнью? Что дракон никогда не подчинится ей?

Ночной дракон говорил со мной. Нет, не я с ним, а он со мной. Он за короткие минуты нашего полета восстановил мою разбитую целостность и сказал столь мудрые вещи, что теперь я вспоминал об этом с восторгом и содроганием одновременно. Но это был не страх. Это было благоговение. Я восхищался Ночным… и я ненавидел его за то, что он был хозяином. Я знал, что единственным драконом, к которому буду относиться с уважением и даже дружеской любовью, останется лесной дракон. Если кончено мы доберемся до лежбища. Если конечно я выживу.

Теперь мы отдыхали. Было еще светло, за пределами пещеры падал густой снег, так что в двух шагах уже ничего не было видно. Он мягко шуршал, скользя по камням у самого входа, нашептывал что-то тихое, убаюкивающее.

Лошадей тоже ввели в пещеру, чтобы не оставлять их под снегопадом. Теперь в небольшой норе стало тесно, зато еще теплее. Карин сегодня отказалась от еды, чего я не одобрял, и устроилась на одеяле у костра. Она очень быстро уснула, ровно засопев.

Мы не разговаривали и не потому, что кто-то запретил, а потому, что не особенно и хотелось. Я наелся досыта, жуя уже надоевшее жесткое мясо и с облегчением вздохнул.