Жертвы Ялты

Попытаемся обобщить события августа 1945 года. Подавляющее большинство русских, репатриированных в мае, июне и июле, возвращалось на родину более или менее добровольно; во всяком случае, дело обошлось без серьезного применения силы. К августу число русских на Западе значительно сократилось, зато оставшиеся хотели во что бы то ни стало избежать репатриации. То ли потому, что вследствие уменьшения численности русских на переднем плане оказались именно те, кто сопротивлялся репатриации, то ли потому, что англо-американская военная администрация решительно взялась за это трудное дело, но в августе вопрос о применении силы к нежелавшим возвращаться приобрел первостепенное значение и вылился в крупномасштабные операции.

Во всяком случае, только в августе в Германии начались операции, породившие отчаяние у пленных и вызвавшие возмущение многих причастных к этому делу англичан и американцев. Так, Джон Грей, квакер, работавший в гражданской комиссии по помощи населению и имевший дело с перемещенными лицами в районе Зальцгиттера, 4 августа отправил спешное послание министру иностранных дел. Он писал, что 3 августа военные власти получили приказ о немедленной выдаче всех советских граждан, и выражал самый решительный протест против бесчеловечности такой позиции. Поскольку многие пленные поклялись покончить с собой, но не возвращаться на родину, он заявлял, что «насильственная выдача этих людей противоречит либеральной английской традиции в отношении политических беженцев». Руководители МКПБ и Красного Креста были в ужасе, и Грей просил Бевина «изучить этот вопрос и найти более гуманное и христианское решение проблемы этих бездомных».

Хотя в письме Грея речь шла только о советских гражданах, живших восточнее линии Керзона, «дипломатический» ответ МИДа, отправленный через семь недель, был составлен так, как если бы Грей писал о лицах со спорным гражданством, живших западнее этой линии. Такой подход давал возможность заявить, что эти люди вообще не подлежат репатриации, и тем самым перевести весь инцидент в разряд «недоразумений». Тем временем политическому советнику в Германии было приказано сообщить военным, что насильственная репатриация должна продолжаться *800. В приказе от 30 августа излагались меры по предупреждению репатриации тех, кто не совсем подпадал под британское определение советского гражданина *801. Однако гангстерская тактика сотрудников советской репатриационной комиссии вызывала такое возмущение английских офицеров и солдат, что они начали действовать вразрез с политической линией своего правительства. Раздавшиеся в августе протесты против применения силы привели к существенному смягчению линии МИДа, хотя сама политика осталась неизменной *802.

В Италии советская миссия под руководством генерала Базилова настоятельно требовала возвращения советских граждан вообще и Украинской дивизии в частности. Желание вернуться высказала лишь незначительная часть украинцев, и фельдмаршал Александер решительно препятствовал всем стараниям Базилова выманить остальных. Когда Базилов проявил особую настойчивость в вопросе о возвращении группы из 400 детей, фельдмаршал резко заявил, что не потерпит такого безобразия, что готов вернуть тех, кто согласен репатриироваться, но «применять насилие ему не дозволено» *803. 28 августа 1945 года начальник штаба Александера, генерал Морган, отправил в военное министерство прочувствованное послание от своего имени. Он писал:

Применение силы приведет к тому, что эти люди будут под дулом автомата посажены в вагоны и заперты там, причем на некоторых, вероятно, придется надеть наручники… Такое обращение, вкупе с пониманием того, что эти несчастные скорее всего отправляются на верную смерть, находится в вопиющем противоречии с традициями демократии и правосудия, как мы их понимаем. Более того — английские солдаты, понимая, какая судьба ждет этих людей, скорее всего, откажутся добровольно участвовать в мерах, необходимых для насильственной отправки пленных.

Копия этого письма была отослана в МИД, где, разумеется, вызвала раздражение и недовольство чиновников. Они-то думали, что подтверждение Бевина о необходимости применения силы уже дошло до штаба союзных сил в Италии, а оно, оказывается, лежит себе в военном министерстве, сотрудники которого все еще занимаются разглагольствованиями по этому вопросу *804. 1 сентября в Казерту пришла телеграмма МИДа с подтверждением, что принятая линия изменениям не подлежит. Сотрудник английского посольства в Москве Фрэнк Роберте подчеркивал, что Советы никогда не согласятся на смягчение, так что на данной стадии невозможны никакие альтернативы *805. Дело, очевидно, было решено. Генерал Бломфилд из военного министерства писал:

В связи с решением МИДа я полагаю, что нам остается лишь передать этих несчастных советским властям, используя при этом минимум насилия. Мне это не нравится, но выхода нет *806.

Но армия не переставала чинить препятствия практическому осуществлению насильственной репатриации. Ведь, как заметил в аналогичном случае Уинстон Черчилль, всегда найдется «аппарат оттягивания». Первый выпад в этом поединке вновь сделал фельдмаршал Александер. «Полагая», что изложенные выше условия не относятся к Италии (хотя они были отправлены именно туда!), он вновь возразил против применения силы, особенно к женщинам и детям. Тут сыграло роль еще одно обстоятельство: фельдмаршала безмерно раздражали самочинные действия генерала Базилова *807. Александер считал Базилова возмутителем спокойствия — МИДу же, в свою очередь, страшно надоел сам фельдмаршал. Джон Голсуорси считал «недопустимым», что четкое распоряжение министра иностранных дел больше месяца провалялось в военном министерстве. К тому же МИД уже заверил советского посла, что все в порядке, и эта непредвиденная задержка поставила мидовских служащих в дурацкое положение. Больше того — на предстоящей встрече министров иностранных дел советская делегация могла бы поднять этот вопрос и одержать дипломатическую победу.

Престиж Александера был настолько высок, что его протест вполне мог затянуть обструкцию, устроенную военным министерством; и это беспокоило Голсуорси, который, впрочем, нашел выход, предложив, чтобы советские власти предоставили «охранников» для черной работы. Менять политику министерства иностранных дел он считал делом слишком хлопотным. «Во всяком случае, мы давно уже решили, что не можем пытаться спасти русских от их правительства, сколь бы мы ни желали этого из чисто гуманных соображений» *808.

Для эффективного давления на Александера следовало заручиться поддержкой американцев. Ведь английский фельдмаршал был главнокомандующим союзных сил, и, строго говоря, всякий шаг на итальянском театре требовал объединенного решения обеих держав. МИД начал действовать. Бевин послал ноту Бирнсу (оба были в тот момент в Лондоне на встрече министров иностранных дел) *809. Затем от британской миссии Объединенных штабов в Вашингтоне потребовали, чтобы она убедила начальников Объединенных штабов дать четкие инструкции. В ответ миссия сообщила, что американцы могут не согласиться с британским определением «советского гражданина» *810, но в остальном все как будто в порядке. Лорд Галифакс сообщал из Вашингтона, что американцы, кажется, отказались от своих прежних возражений против насильственной репатриации; и Джон Голсуорси выразил надежду, что «фельдмаршал Александер наконец-то получит инструкции…» *811.

Дела понемногу продвигались, хотя и не так быстро, как хотелось бы англичанам. На записку Бевина Бирнс ответил, что консультируется с Госдепартаментом. Он послал телеграмму исполняющему обязанности государственного секретаря Дину Ачесону, в которой указал, что Бевин особенно жаждет вернуть советским властям 500 пленных казаков, и добавил: «Бевин указывает, что репатриация этой группы может потребовать применения силы. Я бы, конечно, не решился на это так сразу». В ответе Ачесон, подробно описав ситуацию, указывал, что все это дело сейчас попало на рассмотрение в Государственный координационный военно-морской комитет. Ачесон считал вполне возможным, что Ялтинское соглашение не предусматривает применения силы. С другой стороны, Комитет может решить, что такая интерпретация соглашения не распространяется на советских граждан, которые присоединились к вражеской армии и, следовательно, считаются изменниками и подлежат возвращению в свою страну как предатели, по отношению к которым может быть при необходимости применена сила. Другие категории советских граждан не будут репатриированы против их воли.

500 казаков попадали в категорию «предателей» и поэтому должны были вернуться в СССР — особенно в связи с недавними американскими акциями в отношении пленных Форта Дике *812.

Бевин был недоволен этой задержкой: он надеялся в самом скором времени дать Молотову удовлетворительный ответ. Сотрудники МИДа то и дело торопили английское посольство в Вашингтоне, но лорд Галифакс лишь повторял, что решения пока нет. Американцы, вероятно, достаточно быстро уступили бы в отношении 500 «изменников», но не решались дать санкцию на применение силы против 55 штатских лиц. Для МИДа же это могло обернуться катастрофой, и он настаивал на том, что «среди штатских могут быть люди, поведение которых было ничуть не лучше — если не хуже, — чем поведение казаков». В данных обстоятельствах англичане считали вполне разумным принять на вооружение презумпцию виновности, но американцы, похоже, исходили из прямо противоположных рассуждений. Госдепартамент предвидел, что,