Жертвы Ялты
Шрифт:
Было бы, вероятно, несправедливо обвинять английский и американский народы в том, что они поддержали соглашения, заключенные в Москве и Ялте. Они попросту ничего не знали об обстоятельствах дела, и их правительства совершенно справедливо полагали, что правда ужаснула бы их. Во Франции, Швейцарии и других странах, о которых шла речь в этой главе, меры по репатриации тоже скрывались от общественности, и поэтому можно сказать, что наше допущение справедливо также и в отношении народов этих стран. Но были в Европе две страны, где проблемы насильственной репатриации обсуждались и решались совершенно открыто, подробно дебатировались в газетах и по радио, так что общественность была в курсе. Речь идет о Швеции и Лихтенштейне. Русских солдат, находившихся на территории этих государств, нельзя назвать «жертвами
В Швеции находилось 167 человек: 7 эстонцев, 11 литовцев и 149 латышей, которые в начале мая 1945 года прибыли на острова Готланд и Борнхольм. В большинстве своем это были солдаты 15-й Латвийской дивизии. В последние недели войны в дивизии воцарился страшный хаос, а когда немецкая армия окончательно распалась, дивизия рассыпалась на ряд разрозненных подразделений, обратившихся в бегство. 126 человек из числа тех, кому удалось переправиться через Балтийское море, отплыли из устья Вислы 27 марта, в день взятия Гданьска Красной армией, на трех латвийских судах, пришедших в порт. Через два дня они достигли оккупированного немцами датского острова Борнхольм и пробыли здесь месяц. 7 мая отряды прибалтийцев, сопровождаемые большим количеством беженцев, отплыли в шведский порт Истад. Вторая группа — 41 человек — высадилась на острове Готланд. После нескольких недель интернирования в двух разных лагерях все 167 человек были отправлены на юг Швеции. Их поселили в комфортабельных домах, вместо немецкой формы выдали шведскую и послали на полевые работы *914.
Прибалтийцы составляли лишь незначительный процент пробравшихся в Швецию беженцев, среди которых было, в частности, несколько тысяч немецких солдат. 2 июня 1945 года советский посол в Швеции Александра Коллонтай запросила министерство иностранных дел о намерениях правительства в отношении интернированных. Коллонтай ссылалась на союзное соглашение о прекращении огня, по которому немецкие соединения должны были сдаваться в плен ближайшим союзным войскам, в данном случае — Красной армии. И хотя соглашение на Швецию не распространялось, Коллонтай все же намекала, что недурно было бы шведам присоединиться в этом вопросе к союзникам. После краткого раздумья МИД ответил, что так и сделает, указав, впрочем, что требуется еще и согласие со стороны правительства.
15 июня кабинет одобрил решение МИДа, хотя этому предшествовала дискуссия, развернувшаяся 11 июня в консультативном комитете по иностранным делам и в самом кабинете. Обсуждались два разных, хотя и взаимосвязанных вопроса: 1) следует ли шведам принять тот пункт союзного соглашения о прекращении огня, где говорится, что немецкие войска должны сдаться той армии, на фронте которой они воевали в данный момент, и 2) следует ли Швеции удовлетворить требование Советов об экстрадиции примерно 36 тысяч гражданских беженцев из прибалтийских республик. Второй вопрос был решен отрицательно из соображений гуманности. Первое предложение было признано разумным, и на практике это значило, что все немцы, дезертировавшие с Восточного фронта, подлежат отправке в СССР. На заседании кабинета министр иностранных дел Кристиан Гюнтер завершил свою речь, в которой доказывал необходимость выдачи военных беженцев, кратким, но весьма интересным выводом:
Среди немцев есть также несколько других групп, которые хотя и служили в германской армии, но не являются немцами, например, группа прибалтийцев. Но мы не можем тратить время на то, чтобы выделять их из основной массы. Это часть германской армии, и я считаю, что они тоже подлежат экстрадиции.
Так решилась судьба прибалтийцев. На следующий день советское посольство было информировано о решении шведского правительства. Такая поспешность очень примечательна, тем более что с советской стороны никаких требований, кроме запросов посла, пока не поступало. Но так или иначе дело было решено, и шведские военные власти начали переговоры о транспорте с советским военно-морским атташе Слепковым, офицером военно-морского флота, проявлявшим поразительную некомпетентность в своем деле *915.
Советские власти по обыкновению несколько месяцев тянули с транспортом, и прибалтийцы в лагерях долгое время не подозревали о том, что их ждет. Но в ноябре просочились слухи о планируемой выдаче. Премьер-министр коалиционного правительства Пер Альбин Хансом 15 ноября обратился к владельцам газет с просьбой
о соблюдении тайны, и некоторое время газеты хранили молчание, но стоило оппозиции почуять, что запахло жареным, как тайное стало явным. В Англии наличие военной цензуры и согласие прессы молчать в интересах национальной безопасности позволили правительству утаить от народа правду о репатриации. Но в нейтральной Швеции такое было невозможно: проблема репатриации стала достоянием общественности. 19 ноября центральная шведская газета обнародовала решение МИДа, и на следующий день посыпались протесты.Хотя решение о насильственной репатриации вызвало враждебное отношение буквально во всех слоях общественности, протесты поступали в основном из определенных кругов. В первых рядах оказалась шведская церковь и её конгрегации. Уже 20 ноября группа руководителей церкви явилась к министру иностранных дел с решительным протестом. Министр Остен Унден, социал-демократ, принял их крайне холодно, заявив епископу Бьорквистскому: «Я не могу понять, почему вас так волнует судьба этих прибалтов».
Но церковные деятели, нисколько не обескураженные таким отношением, приступили к сбору денег, составлению петиций и организации общенародного протеста против предполагаемых мер, считая их позором для шведов и вопиющим нарушением прав человека. Позицию церкви разделяла небольшая оппозиция из консервативных партий. А шведские солдаты и офицеры, охранявшие лагерь в Раннелатте, заявили письменный протест:
Мы беспредельно преданы Королю и Отечеству, мы беспрекословно выполним все приказы. Но наша совесть и военная честь побуждают нас самым решительным образом заявить о том, что участие в предстоящей экстрадиции кажется нам постыдным *916.
Несмотря на очевидность и влиятельность оппозиции, она, однако, ограничивалась в основном тем меньшинством общества, которое было в состоянии отделять свои нравственные принципы от принятого в ту пору образа мыслей. С христианской и человеческой точек зрения, выдача этих невинных (или же, по крайней мере, людей, виновность которых еще предстояло доказать) в руки их врагов, по жестокости сравнимых лишь с побежденными нацистами, представляла собой чудовищный поступок. Прочие обстоятельства отходили на задний план.
Поощряемые сторонниками извне, прибалтийцы 22 ноября начали голодовку, и через неделю всех пришлось положить в больницу. Их состояние внушало врачам серьезные опасения, однако худшее было впереди. Утром 28 ноября обнаружили труп латышского офицера Оскарса Лапы: он покончил с собой ночью. Накануне вечером он говорил, что боится попасть в руки НКВД, и вот — позаботился о том, чтобы этого не случилось *917. Пытался покончить с собой и молодой офицер-латыш Эдвард Алкснис. Решив, что лучше умереть в Швеции, чем в лагерях ГУЛага, он проткнул себе карандашом правый глаз, но шведскому хирургу удалось спасти несчастного. Через год Алкснис прочитал в газете, что Советы настаивают на возвращении оставшихся в Швеции латышских солдат; в нем пробудились прежние страхи, и он решил бежать. Он и несколько его друзей на крошечном рыбачьем суденышке пересекли Ботнический залив и Балтийское море и, несмотря на страшные ветры, добрались до английского порта Бервик-на-Твиде. Здесь Алксниса положили в местную больницу, а затем перевезли в Лондон, где английские хирурги завершили то, что было начато их шведским коллегой. Я видел Алксниса и говорил с ним. Если не считать выколотого глаза, он производит впечатление совершенно здорового человека. О прошлом он рассказывает спокойно, почти бесстрастно, он ни о чем не жалеет: ведь в конце концов его товарищи по несчастью навеки исчезли в непроглядной мгле, а он жив-здоров и спокойно живет со своей семьей в свободной стране *918.
Но вернемся к событиям 1945 года. Шведские газеты много писали о голодовке, о самоубийстве Оскарса Лапы, о многочисленных попытках к самоубийству и о страданиях латышей в больнице. Все эти новости стали сенсацией дня. Число протестов росло, и шведское правительство было в замешательстве. 26 ноября кабинет объявил об отсрочке решения. Но прибалтийцы, не получив никаких гарантий того, что их не выдадут Советам, не сняли голодовку. И действительно, 4 декабря кабинет при повторном обсуждении вопроса подтвердил решение от 15 июня, а через четыре дня консультативный комитет по иностранным делам одобрил его большинством голосов. Против голосовал лишь один член комитета, консерватор *919.