Жесткая проба

Над соседним столиком приподнялась голова и плечи говорившего.

– Брось! – ухватили его за руки товарищи. – Не марайся. Его и так уже можно ложками собирать...

Опасливо оглядываясь, Олег отодвинулся, сунул подбежавшей Клавочке деньги и пошел к выходу. У двери он оглянулся, стараясь рассмотреть и запомнить лицо грозившего. Тот заметил это и снова начал приподниматься. Олег захлопнул за собой стеклянную дверь.

21

Ноги не слушались. Алексея осторожно поднимал ногу, старательно ее заносил, но опускалась она совсем не туда, куда нужно, а в сторону, туда же заносило его самого, и, чтобы не упасть, нужно было быстро-быстро перебирать ногами, пока равновесие не восстанавливалось, но со следующим шагом оно опять терялось, и Алексея относило в другую сторону. Он старался никого не задеть, но задевал, толкал прохожих и невнятно бормотал: «Извиняюсь...» Потом единоборство с непослушным телом поглотило всё внимание, и он перестал извиняться.

Одновременно идти и думать было трудно, но не думать он не мог. Время от времени он останавливался и говорил, не замечая того, вслух:

– Нашел кого просить! Ду-рак!.. – и тряс головой от отвращения к себе.

Потом он шел дальше и останавливался:

– Нашел с кем говорить! Ско-тина!..

От него шарахались, одни поругивали, другие посмеивались. Он ничего не замечал, не слышал и только иногда приостанавливался и оглядывался – туда ли он идет? Дорога была знакома, и, заваливаясь со стороны на сторону, он шёл дальше.

Миновав сквер, Алексей остановился. Перед общежитием не было никаких ворот, а здесь между каменными столбами подвешены ворота из железных прутьев. Но он же шел домой и проверял дорогу, всё было точно. Всё точно: он пришел домой, только не в общежитие, а в свой дом, в детский дом...

Алексей привалился к каменному столбу. Когда-то, в первый день жизни здесь, после первого знакомства с Витькой, он заблудился и пришел сюда поздно ночью. И всё было так же, как теперь. И теперь так же горят тусклые лампочки у входа в кухню и в спальни, так же висит в небе бледный рожок месяца, так же лежат на земле черные тени тополей...

Всё такое же и уже не такое. Вот он снова заблудился, только иначе, и, не сознавая того, пришел в свой дом. Но он уже ничем не может ему помочь. Другие мальчишки и девчонки спят в спальнях, другими судьбами заняты Ксения Петровна н Людмила Сергеевна... Тогда он, измученный и голодный, ткнулся ей в плечо, заплакал, и она заплакала тоже. Он рассказал всё о себе, навсегда поверил ей, а она – ему... А теперь? В чьё плечо может уткнуться он, верзила, кому пожаловаться? И чему помогут жалобы теперь?

Его пронзила щемящая жалость к самому себе. Нельзя вернуться в детство, ничего нельзя вернуть... Надо уходить! Нельзя, чтобы видели его здесь таким... Он с трудом оторвался от столба.

– Кто здесь? Что вы тут делаете? – спросил встревоженный женский голос.

Маленькая полная женщина присматривалась к стоящему в тени Алексею. Он панически метнулся в сторону. Нельзя, нельзя, чтобы она видела его таким!..

– Что вам здесь надо?

Ноги подвели, Алексей ухватился за столб.

Языка во рту было так много, что он с трудом поворачивался. Но нельзя, чтобы она напугалась!

– Я с-сейчас... Я уйду, Людмила Сергеевна...

– Кто это?.. Господи, Алексей, Алеша... Ты что, больной?

Алексей оторвался от столба, его качнуло к Людмиле Сергеевне.

– Да ты пьяный! – с отвращением сказала она.

– Н-нет, я не пьяный... – помотал головой Алексей. – Я всё понимаю...

– Что уж тут понимать!.. Зачем ты сюда в таком виде явился? Здесь же дети!

– А я уйду... Я так... Не сердитесь, Людмила Сергеевна...

Алексей, то торопливо перебирая ногами, то с трудом переставляя их, валясь со стороны на сторону, пошел через сквер. Людмила Сергеевна догнала его.

– С чего это ты нагрузился? Получке обрадовался?

Алексей махнул рукой и не ответил. Он старался идти быстрее, чтобы уйти от Людмилы Сергеевны, по она не отставала.

– Домой-то дойдешь?

– Д-дойду... А что же я, не д-дойду?..

Пройдя квартал, он увидел у ворот скамеечку, постоял, покачиваясь, и плюхнулся на неё.

– Ну? – строго спросила Людмила Сергеевна. – Чего уселся? Пойдем. Где твое общежитие?

– Там... – махнул рукой Алексей. –Н-ну его к черту вместе с этим... со всем... Вы идите... А я не п-пойду, мне нехорошо... А тут – хорошо!..

Людмила Сергеевна растерялась. Что делать? Оставить нельзя!

– А ну, вставай! – Она изо всех сил затрясла его за плечи. – Вставай сейчас же!

Алексей покорно поднялся. Людмила Сергеевна взяла его под руку и повела.

Он шел осторожно, стараясь не толкать Людмилу Сергеевну, но всё-таки толкал, наваливался на её плечо грузным, беспомощным телом.

Людмила Сергеевна открыла дверь, зажгла свет. Возле окна стояла раскладушка.

– Садись.

Алексей послушно сел, расставив руки, уперся в край раскладушки.

– Сними башмаки.

Он нагнулся и едва не упал на пол.

– Сиди уж, горе горькое!

Алексей тупо смотрел, как Людмила Сергеевна, встав на колени, попробовала снять туфли. Они не снимались.

– Кто это, мама?

Алексей поднял голову. В дверях стояла светловолосая голубоглазая девушка.

– Мой воспитанник, бывший...

– Хорош воспитанник!

Глаза девушки обдавали холодом и презрением.

– Ты много понимаешь!.. Намочи полотенце, дай мне.

– Очень нужно с таким возиться!

– Люба!

Туфли наконец были сняты. Люба подала полотенце. Губы её брезгливо искривились.

– Пускай она уйдет, – пробормотал Алексей.

– Что, стыдно? – закричала Людмила Сергеевна. – А меня не стыдно?

– Стыдно... – бормотал Алексей. – Мне стыдно, Людмила Сергеевна. Я пойду.

– Никуда ты не пойдешь! Ложись и спи. – Она подтолкнула Алексея, и он завалился на подушку.

– Если б вы... Если б вы только знали, Людмила Сергеевна... – попробовал приподняться Алексей.

– А что там знать?.. Лежи, тебе говорят!.. Все вы хороши. Только и люди, пока маленькие. А потом дорываетесь до этой проклятой водки и... опять начинаете на четвереньках ползать... И зачем её только делают, проклятую, зачем продают?.. Что молчишь?

Алексей уже спал. Должно быть, его во сне мутило – он болезненно морщился и не то мычал, не то стонал.

«Ах, дичок, дичок! А я-то думала, что ты уже выровнялся, стал настоящим... Сам свихнулся или, как муж Киры, попал в плохую компанию? Дорожка удобная – покатая, на неё легко вступить, а сойти – попробуй-ка...»