Жестокая нежность 2

— И ведь предупреждал: расстаться с тобой… — говорит издевательским тоном.

— Ян найдет тебя, — стараюсь контролировать эмоции, не показывать страх. — Очень сомневаюсь в благородстве с его стороны.

Это мягко сказано, порвет на мелкие кусочки.

— Пока ты у меня — подпишется на любые условия.

Условия? О чем он? Денег хочет? Не понимаю до конца, что им движет?

— Интересно, да? — угадал размышления. — Узнаешь позже. Но одно скажу: ты входишь в список моих желаний.

Делаю безразличный вид, хотя внутри все негодует от возмущения.

— Молчишь… Ну, молчи… Главное, когда окажемся наедине: кричи — не стесняйся.

«Что он задумал?»

Глава 23

Глава 23.

Выпирающие пружины от старого матраца впились в ребра, когда Дима швырнул меня туда, как мешок. А невозможность пошевелить затекшими конечностями — причиняла боль.

— Черт… — прошипела я сквозь зубы, силясь с собой, чтобы не расплакаться. Не доставлю такое удовольствие — видеть отчаяние, которое готово овладеть мной в любой момент.

Больше всего переживаю за малыша. Организм не спросит: кровотечение может начаться когда угодно. Надеюсь лишь на то, что мое состояние стабилизировали, и внезапный выкидыш не грозит.

Дима присел рядом. Ухмылка приклеилась к нему и не сходила.

— Отпусти… — сделала слабую попытку достучаться.

Он отрицательно помотал головой, и тут же проверил прочность узлов. Даже если каким-то чудом удастся освободиться от веревок, из этого подвала не выбраться… Где нахожусь? — тоже не знаю.

Что творится у него голове? Разве у доброго внимательного Гены может быть такой сын? Его уже по-человечески жалко, удивлению не будет предела, когда все станет известно. Поведение Димы — за гранью моего понимания… Какая роль отведена мне в этих планах? Ведь мы не общались и не виделись практически. Слово «привет» на корпоративе завода или при случайной встрече, заезжая к мужу — это максимум, и только из уважения к его отцу. Нас ничего не связывает, детские воспоминания тоже ни при чем.

— Я беременна… Поэтому оказалась в больнице.

— Знаю. Плевать. Завтра приедет специалист и устранит эту проблему навсегда, — со всей серьезностью говорит, на лице не дрогнул ни один мускул от подобного заявления.

— Что ты сказал? — нервно сглотнула, давить на жалость бесполезно. Он неадекватен.

— Что слышала! — Дима встал с матраца, расхаживая из стороны в сторону.

Я глубоко вдохнула и выдохнула, переваривая услышанное, заодно борюсь с тошнотой от жуткой вони, стоящей здесь. Правда мало помогает…

— С ума сошел? Чем наша семья помешала тебе?

— Достала эта идиллия! От отцовских увещеваний, какая вы замечательная пара, всем бы такое счастье и столько детей, выворачивает. Так ясно?

Банальная зависть… И поэтому мы удостоились мести? Да он болен!

— Ян уже знает о твоей причастности. Найти — вопрос нескольких часов. Можешь начинать трястись от предстоящей расправы, а лучше — беги! — в своих словах уверена, хотя не скрою: сама готова удариться в панику, контроль дается с трудом, в глазах — застыли слезы.

— Ну-ну… — не верит, зря…

— Предупредила, если жизнь дорога, — все-таки всхлипываю.

— А вот этого не надо… — Дима заметил слезы, опять присел, ухватив ладонями мое лицо.

Передернуло от мерзкого ощущения его губ, когда прикоснулся ими к щекам, собирая текущую влагу.

— Привыкай ко мне… Теперь спи, — с этими словами покинул подвал, заперев замок.

Оставшись наедине с собственными мыслями, дала волю эмоциям и расплакалась.

«Ян, приди…»

***

Тело безбожно ныло надоедливой болью, пыталась перекатываться с бока на бок, но это не спасало, еще очень хотелось в туалет… И стоит ли уточнять: ни о каком сне речи быть не могло в таких условиях. Все, что оставалось — стойко терпеть и ждать…

Понять, сколько времени прошло — не представлялось возможным из-за отсутствия окон. Но если учесть: выкрали меня поздней ночью, то сейчас вероятно не меньше шести-семи утра, и мои внутренние часы — так говорят.

Дверь подвала скрипнула, пропуская Диму с подносом, который был поставлен на небольшой столик. Судя по запаху: принес молочную кашу. Собрался кормить? Здесь кусок в рот не полезет.

— Мне нужно в туалет, — надеюсь, это позволит? Ведь еще немного и под себя схожу.

— А поздороваться? — скрестил руки на груди. Ему нравится наблюдать мое унижение и беспомощность.

— Здрасти… — если бы он знал, в каких случаях использую это разговорное слово, то не улыбался во все тридцать два белоснежных зуба.

— Так-то лучше, — приближается и поднимает меня с затхлого матраца. — Привет, — от него пахнет кофе. — Как спалось?

«Серьезно? Думает, буду говорить с ним?» — встречаюсь взглядом, и сразу становится ясно — просто издевается надо мной. Отворачиваюсь, не желая видеть наглых глаз, близость его лица неприятна, как и сам он.

Моя реакция вызывает усмешку у Димы.

Он несет из подвала куда-то наверх. Мы оказываемся в доме, довольно просторном, с современной отделкой и дизайном. Здесь тихо: ни звуков, ни шорохов — похоже, мы одни. Все окна занавешены, и какая местность раскинулась за ними — не видно. Интересно, как далеко увезли?

— Развяжи, — прошу, когда ставит на ноги в туалете.

— Нет, — сам пытается снять с меня трикотажные пижамные штаны.

— Нет! — сильно сжимаю бедра. — Куда я сбегу отсюда?

— Хорошо, — смотрит с подозрением, но освобождает от пут.

Облегчившись и убедившись, что опасных выделений нет, освежила лицо и рот прохладной водой, тщательно вымыла руки, разминая их — кожу избороздили ссадины, местами до крови.

Посмотрела в зеркало. Там отразилась замученная и уставшая незнакомая женщина, словно постарела на десяток лет за столь короткий период: сосуды полопались и глаза стали чудовищно-красного цвета; губы бледные, щеки впалые, а цвет лица серо-зеленый от тошнотворного состояния.

«Ян, где же ты, когда приедешь за мной?» — удержалась от новой волны слез, жалость к себе сейчас не поможет.