Жестокое наследие

Мне не доставляло удовольствия видеть, что Джорджия наконец осознала, каким предосудительным куском дерьма был ее отец. До ее появления в моей жизни я вообще ни от чего не получал удовольствия.

Теперь мое удовольствие заключалось в ее улыбке.

— Что бы он ни делал сейчас, это уже не важно. Сальваторе просил устранить эту проблему, чтобы он мог умереть с достоинством. Эта миссия выполнена.

Она кивнула и прикусила губу, сдерживая слова до тех пор, пока не смогла больше молчать.

— Значит ли это, что… я тебе больше не нужна? История с пленом закончилась?

Я пригвоздил ее взглядом.

— Ты чувствуешь себя пленницей?

Она пожала плечами.

— Я пообещала не убегать, но едва ли могу назвать это свободой, если не могу позвонить, кому захочу, или просто выйти на прогулку, когда мне вздумается. Для меня это похоже на плен.

— Прости меня за осторожность. Равелли пытались убить тебя прошлой ночью. И позволь напомнить, что ты сама угрожала убить меня во сне всего несколько ночей назад? — бросил я.

Она закатила глаза.

— А ты говорил, что я для тебя никто и ничто не может побудить тебя прикоснуться ко мне… Похоже, мы оба лжецы.

— Ты думаешь, что из-за прошлой ночи… испытываешь ко мне непреодолимое искушение? — спросил я, приподняв бровь.

Словесные перепалки с ней были приятнее, чем я помнил, но, должно быть, я потерял хватку, поскольку ее лицо гневно вспыхнуло от моих слов. Она отодвинула стул и встала.

— Я бы сказала, что нет нужды быть придурком, но мы оба знаем, что для тебя это естественно, — отрезала она и повернулась, чтобы уйти.

Однако далеко она не ушла. Я встал и плавным движением притянул ее к себе, повернув так, что она оказалась спиной к столу. Ее глаза были полны смущения, а щеки покраснели, пятна стыда проступили на шее. Я оставил засосы. Меня завело то, что я оставил метки на ее коже. Хорошо.

— Ты права. — Я запустил руку в волосы у нее на затылке и крепко обхватил ее голову. — Ты победила... topolina. В действительности ты искушаешь меня. Ты мучаешь меня… и всегда это делала. Я устал сдерживаться. Ты не моя пленница. Ты моя жена, и я буду относиться к тебе соответственно.

Я запрокинул ее голову, подставляя ее губы мне – пир, предназначенный только для меня. Затем я поцеловал ее: сначала грубо и безжалостно, потом нежно и бережно. Я целовал ее всеми способами, по которым так долго скучал.

Оторвав от нее рот, я поднял Джорджию на стол и широко раздвинул ее колени, чтобы мог втиснуть свое тело между ними.

Я снова поцеловал ее и мягко опустил на гладкую деревянную поверхность. Она лежала передо мной на спине с раздвинутыми ногами, ее волосы рассыпались темным облаком вокруг головы. Ее взгляд был прикован ко мне. Взволнованный или испуганный, я не мог сказать. Мне было все равно.

— Все приходит к тому, кто ждет... а я ждал тебя целую жизнь, и с меня хватит. С этого момента… я не буду сдерживаться.

Ее дыхание сбилось, а темные глаза наполнились возбуждением.

— Я не прошу тебя об этом, — сказала она мне.

Я стянул с нее трусики, затем скомкал их и спрятал в карман.

— Для чего это? — она подняла бровь.

— Никто не трогает твои трусики, кроме меня, — хрипло сказал я, проводя пальцем по киске. Боже, она была прекрасна. — Даже уборщицы, — добавил я.

— Ты сумасшедший, — вздохнула она, когда я наклонился и вдохнул ее мускусный, сладкий запах.

— Хм, похоже, ты на меня так действуешь, — согласился я, а затем стал лизать ее.

Мой язык прошелся от ее дырочки до клитора, где и остался. Мне пришлось прижать ее бедра к столу, чтобы заставить ее оставаться неподвижной, пока я облизывал и покусывал тугой комок. Ее бедра извивались.

Ее руки погрузились в мои короткие волосы, цепляясь за них.

Джорджия приближалась к разрядке. Если бы я не был таким измученным циником, я бы почти поверил, что у нее давно никого не было, настолько отзывчивой она была.

Мой язык безжалостно терзал ее клитор, вырвав из нее крик, и она поднялась навстречу оргазму. Я отстранился.

— Нет! — горячо запротестовала она.

Я выпрямился и провел рукой по лицу. Затем спустил штаны и вынул член. Теперь, когда я пересек эту черту и побывал в ее киске, пути назад не было. Мне нужно было быть там как можно чаще. Мир приобретал больше смысла, когда я находился в ней. Мои демоны были не такими громкими, и прошлое больше не дышало мне в затылок, когда я был дома, глубоко внутри Джорджии.

Я толкнулся, раздвигая ее тугие мышцы. Она приподнялась на локтях и смотрела, как я вхожу в нее. Ее взгляд был прикован к тому месту, где член исчезал в ее идеальной киске, пока мои глаза не отрывались от нее.

Моя жена.

Наконец-то.

Я вошел до упора, сопротивляясь смертельной хватке ее мышц, пытавшихся вытолкнуть меня. Я не собирался никуда уходить. Опустив руку к ее влажному, набухшему бутону, я провел по нему большим пальцем, и она застонала, падая спиной на стол и полностью сдаваясь.

Ее мышцы расслабились, и я начал двигаться, все время поглаживая клитор. Джорджия поднимала бедра навстречу каждому моему движению. Мне следовало бы подложить подушку ей под бедра. За годы нашей разлуки она утратила часть своих пышных изгибов. Жизнь в Лос-Анджелесе сделала ее нищей и голодной. Мне было хорошо знакомо это чувство. Я никогда его не забуду. И я не позволю Джорджии почувствовать его снова. Она никогда больше не будет бедной, в долгах или голодной. Никогда. До тех пор, пока я жив, и даже дольше. Она никогда ни в чем не будет нуждаться.

Джорджия снова поднялась к краю, ее красивое лицо исказилось от удовольствия. Красная и покрытая потом, она была прекраснее всего, что я когда-либо видел.

— Я сейчас кончу, — выдохнула она, ее глаза встретились с моими. Она выглядела почти испуганной.

Я просто кивнул.

— Да, кончишь, и я прямо после тебя.

— Я чувствую себя такой наполненной, — сказала она, прикусив губу.

— Да, ты наполнена мной… твоим мужем, — добавил я, мои яйца подтянулись. Боже, я был близко.