Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

— Серой. Ни плохой, ни хорошей. Просто серой. Нормальной в самом скучном смысле этого слова.

— Ты не сходил с ума, не срывался, не делал глупостей?

— Нет, — невесело усмехнулся он. — Я просто жил. Обычно. Немного скучно. Но, в целом, достаточно спокойно. Даже слишком спокойно. Я учился. Параллельно подрабатывал. Сначала хватал все, что оплачивалось. Потом, после стажировки по специальности, серьезно взялся за карьеру. Закончил универ. У меня же красный диплом, знаешь?

— Даже так? А меня чуть не выгнали как-то раз. За прогулы.

Марк тихо рассмеялся:

— Кто бы сомневался. Но ты же выкрутилась? Как всегда, спасла ситуацию в последний момент и эффектно всех поразила.

— Ну, в целом, да, — кивнула я, улыбаясь от мысли, насколько кратко и точно он описал произошедшее со мной, даже не зная подробностей. — Но речь сейчас не обо мне. Марк… — моя улыбка погасла под влиянием тех мыслей, которые не давали покоя. — Я же чувствую, как ты изменился. Что-то происходило с тобой все эти пять лет. Не могло вот просто так ничего не случиться. В твоей жизни были другие люди, и они повлияли на тебя. Ты можешь не придавать этому значения — но я-то… Я знаю… Я чувствую, что они были. Те, другие. Другие девушки. Я права, Марк?

Я слишком хорошо знала его, чтобы надеяться на то, что он начнет возражать, отрицать правду или, по крайней мере, смутится, признав этот факт. Но то абсолютное спокойствие, с которым Марк подтвердил мои слова, не меняясь в лице и не отводя глаз, поразило меня.

— Ты права. Были.

Чувствуя, как глупая беспощадная ревность горячими волнами поднимается по венам, впивается цепкими пальцами в горло, лишая возможности говорить, я медленно сняла его руку со своего плеча и отодвинулась, пригнув голову, стараясь справиться с грохочущим сердцам, с шумом крови в ушах, который сейчас заглушал все остальные звуки.

Значит, это правда. Я не ошибалась. Несмотря на то, что в его объятиях я теряла счет времени и забывала саму себя, разительные перемены не смогли укрыться от меня. И касались они не только непривычной жесткости суждений и мыслей Марка. Даже наедине со мной, охваченный страстью, это был уже другой человек. Теперь на его всегдашнюю порывистость накладывалась еще и какая-то мастерская техничность, уверенная продуманность действий, опытность, которой не было раньше.

Чувствовалось, что Марк знает женское тело, как хороший часовщик знает часовой механизм, что вся эта хитроумная конструкция для него — всего лишь набор шестеренок, работу которого можно замедлить, ускорить, сломать, заставить реагировать так, как того хочется, просто вовремя нажимая на нужные кнопки. И меня пугал этот его новый искушенный образ, сами мысли о том, где и как мог быть получен такой опыт, были в тягость.

Тем не менее, задетая его откровенным признанием, я не смогла удержаться и задала глупейший вопрос, о котором тут же пожалела:

— Вот как. И… много?

— Смотря с чем сравнивать. Но я не считал.

Полнейшая непоколебимость, с которой он говорил на эту тему, шокировала меня. В то время как я старалась не выдать голосом накатившего отчаяния и прятала руки, чтобы Марк не увидел, как они дрожат, он был совершенно спокоен, будто мы обсуждали что-то незначительное, проходное, какой-нибудь банальный факт из жизни. Голос разума, проснувшийся было на несколько минут, взволнованно зашептал, что лучше бы прекратить эти глупые расспросы, не ворошить прошлое, но необъяснимо болезненное любопытство взяло верх:

— И что же, ты… Ты любил кого-то?

— Что за глупости ты говоришь, Алеша? — в голосе Марка, наконец, проскользнуло раздражение — кажется, мне удалось задеть его. — Причем здесь любовь? Тебе трудно это понять, да я бы и не хотел, чтобы ты понимала. Но если вопрос задан — я отвечу. Да, я пытался научиться жить без тебя. И да — у меня это почти получилось. Я просыпался каждое утро, шел на учебу, даже общался с людьми, но был при этом… выключен. Этот автоматизм, с которым я проживал неделю за неделей, месяц, год — он начал изводить меня. С тобой я горел, и мир вокруг был цветным и ярким. Каждый наш день отличался от предыдущего, и вдруг — сплошная монотонность и однообразие. А еще — скука. Она просто медленно точит изнутри, разъедает тебя. Это хуже, чем болезнь.

— И поэтому ты решил немного подлечиться! — зло подытожила я.

— Да, и я не собираюсь отпираться или оправдываться. Это оказалось так просто — включаться хотя бы ненадолго, как-то разбавлять эту тошнотворную серость. Я был бы полным идиотом, если бы не воспользовался таким доступным способом.

— Просто? Подпустить к себе постороннего человека, дотрагиваться до него, раскрываться перед ним — это просто?! — я была потрясена ходом его мыслей.

— Алеша. Я никого к себе не подпускал. Ни перед кем не открывался, — терпеливо повторил Марк. — Это для тебя все эти чувства всегда на первом месте, и… я действительно этому рад.

— Да иди ты к черту со своей радостью! — не смогла сдержаться я, понимая, что еще немного и разревусь. Почему-то стало так горько и обидно за себя, за все воспоминания и сны о нашей прошлой жизни, в то время как Марк без меня абсолютно не скучал и даже нашел чудодейственный рецепт от тоски.

— Но я другой. Я — не ты, — не принимая всерьез эту вспышку злости, продолжил он, пытаясь раз и навсегда расставить все точки в этом нелегком разговоре. — Я живу здесь, на земле. И способы подзарядки мне тоже нужны земные, ощутимые. Честно, я даже не помню, как все началось. Могу сказать только, что было легко. Я просто выбирал девушку и говорил: "Пойдем со мной" — и она шла. Они все шли! На утро я говорил: "Тебе пора" — и они уходили.

— Все? — ошалело спросила я, пытаясь уложить в свое мировоззрение эту дикую картину.

— Когда я жил в общежитии — все. Некоторые потом возвращались. Я не был против, они мне не мешали.

— В общежитии? — мои глаза еще больше округлились. — Марк, а как же… Как же твои соседи? Ведь я точно помню — ты жил не один!

По выражению его лица я поняла, что он пытается найти самые безобидные слова для ответа, который меня все равно не порадует.

— Ладно, не надо… — прошептала я. — Не надо, не надо отвечать!

— Да нет, не все так страшно, — попробовал ободрить меня он. — Иногда соседи уходили. Иногда уходил я. Не суть важно. Потом, на четвертом курсе я снял квартиру, мне до чертиков надоел общак и студенческая романтика. После этого, как я понял, моя ценность сразу возросла, и появились девушки, желающие построить со мной… — он скептически хмыкнул, — отношения. Я честно не собирался этого делать, о чем всегда предупреждал. А они словно не слышали меня и все равно хотели остаться. Поначалу я закрывал на это глаза. В чем-то мне даже было удобно: когда источник подзарядки рядом, он всегда доступен, им можно пользоваться чаще. А еще я хотел выяснить — зачем? Зачем им такая странная жизнь? Ведь я практически не обращал на них внимания, даже разговаривал редко. А они все старались. Они готовили ужин к моему возвращению, выращивали цветы в горшках и совали в карман какие-то сентиментальные записки, которые я находил в самый неподходящий момент. А потом вдруг говорили — завтра приедет моя мама, она хочет посмотреть, с кем и как я живу. Тогда я просто давал час на сборы и деньги на такси, к маме. Чтобы исключить момент неопределенности насчет того, кто с кем живет.

Я потрясенно молчала, не пытаясь больше его перебивать — такая откровенная циничность просто-напросто завораживала меня.

— Но что действительно осталось за гранью моего понимания — так это привычка торговаться. Почему-то им всем непременно хотелось узнать цену моей несуществующей привязанности. Одни упорно мерили ее букетами: "Почему ты не даришь мне цветы? Неужели ты меня совсем не любишь?" Да, я не любил и не понимал, какое отношение к тому, что между нами происходит, имеют цветы. Другие начинали требовать доказательства своей значимости в виде украшений и подарков. «Неужели тебе жаль для меня такой мелочи?» — говорили они. Мне не было жаль, я просто не хотел этого делать. Третьи начинали вслух мечтать о каком-то общем доме, машине и семейных пикниках, навязчиво упоминая об этом в каждом разговоре. Чаще всего их мечты исполнялись старым, проверенным способом — час на сборы и деньги на такси. Но переживали мои отказы они всегда очень плохо.