Жила-была девочка, и звали ее Алёшка
Шрифт:
Как оказалось, я снова ошиблась — и в том, что мне удастся обеспечить Марку покой, и в своей незначительности в литературном мире. Ибо спустя всего лишь день после того, как он легко и без проблем сдал первый экзамен, мое имя оказалось на слуху у представителей не только творческой среды, но и обычных людей, которых я никогда не знала и не имела шанса узнать, если бы не происшествие, перевернувшее нашу и без того странную жизнь с ног на голову.
Наш последний мирный вечер выдался довольно необычным. Марк после получения в зачетку аспиранта первой пометки "отлично", не пожелал сразу переключаться на отдых, хотя глубокий и полноценный сон в последние полгода был для него непозволительной роскошью. Вместо этого он явился домой
От такого нехарактерного, хулигански-разболтанного вида мое ворчливое настроение и желание побыстрее отправить его отдыхать мгновенно сошли на нет. Покатываясь со смеху, я извлекала из карманов пиджака и брюк Марка мини-содержание небольшого бара, перемежая обыск поцелуями, и чувствуя, что его губы все еще хранят послевкусие кофе с коньяком.
— Кое-кто успел уже с утра начать праздновать? — тут же прокомментировала я свое открытие.
— Да какой там праздник, Алеша. Обычный кофе на меня давно уже не действует, — небрежно бросил он, а моя улыбка тут же погасла.
Несмотря на его презрительное отношение к собственному здоровью, я не имела права разделять такой подход. Из нас двоих кто-то один должен был проявить благоразумие, и в этот раз подобная роль выпала мне.
Марк, если и хотел сопротивляться моему напору, то уже не имел на это сил. Я полностью обезоружила его, повалив на наше излюбленное место на полу, которое соорудила, набросав маленьких подушек у кровати и пристроив рядом небольшой деревянный столик с наполненными доверху дымящимися чашками кофе. Рядом выстроился набор всех его стратегических бутылочек, с которыми соседствовал ароматно благоухающий букет. Так, неспешно разговаривая обо всем на свете, попивая кофе, поедая конфеты и бутерброды, за которыми я время от времени бегала в кухонную часть нашей квартиры, мы провели этот долгожданный день.
Коньяк, ром и бренди, которые я маленькими порциями добавляла в кофе, подействовали на Марка умиротворяюще. О том, что привычный панцирь стального человека остался за порогом нашей квартиры, свидетельствовало и то, что он даже не стал переодеваться в домашнюю одежду, лишь освободился от галстука и пиджака, небрежно бросив их на кровать. Полулежа среди разбросанных подушек, в расстегнутой рубашке, идеальную белизну которой ему чудесным образом удалось сохранить даже после нашего застолья, расслабленный и улыбающийся, с взъерошенными волосами, он снова выглядел по-мальчишески беззаботным.
Вторым признаком того, что Марк намерен сегодня предаваться анархическим настроениям стал затеянный им разговор о творчестве.
— Почитай мне, — внезапно попросил он, приподнимаясь на локте и запивая свою необычную просьбу новой порцией кофе с ромом. — Что-нибудь из твоей книги. Как тогда, в школе, помнишь? Ты каждый вечер что-то читала мне.
От удивления я не сразу нашлась, что ответить, лишь растерянно смотрела на него, не веря своим ушам.
— Это алкоголь играет с тобой злую шутку, Марк Казарин? Или, наоборот, со мной? Мне ведь показалось, что ты попросил почитать тебе. Что-то из моего романа, который полон всего того, что ты так не любишь — странных поступков, идиотских выходок и прочих неупорядоченных вещей, которых нет и не было в твоем мире.
Марк тихо рассмеялся, но хмельная расслабленность в его глазах незаметно растаяла, и на смену ей пришло обычное цепкое выражение.
— Шутка засчитана, Алеша. Даже, несмотря на то, что в ней слишком много сарказма. Но я понимаю тебя — мы почти год вместе в нашей новой… — он сделал красноречивую паузу, — жизни. И за это время я всего раз заговорил о твоей книге, зная, как она важна для тебя.
– И при этом назвал ее дурацким артхаусом.
— Да, именно.
— Даже не читая.
— Совершенно верно. Даже не читая. А сейчас
я просто хочу разобраться. Я знаю тебя настоящую лучше всех. Но совсем не знаю, какая ты в этом романе. Сначала и не хотел знать, говорю честно. Мне казалось, что все это игра в маски, принятая в вашей среде. И вы прячетесь за своими книгами то ли от себя, то ли от реальной жизни. Играете, как в театре. Но теперь я понимаю, что это — еще одна часть тебя, которую я упустил. Та часть, которая появилась без меня, и влияние которой я недооценил с самого начала.— Ты мог бы сам взять и прочесть… — растерянно пробормотала я, по-прежнему слабо веря в происходящее. — Роман все время был здесь, и это не секрет, ты же знаешь…
— Нет, это все не то. Я хочу, чтобы ты прочитала мне то, что считаешь важным. Может, тогда я смогу понять, чем тебя так держит это… творчество. Ты должна сделать так, чтобы я понял, Алеша.
Чувствуя, что у меня нет сил бороться с властью его пристального взгляда, я встала, подошла к прикроватной тумбочке и достала из ящика первый экземпляр романа, когда-то присланный на согласование. Послушно открыв книгу на первой попавшейся странице и странно смущаясь от происходящего, я начала читать строки, которые когда-то помнила наизусть. Теперь же они звучали как слова давно забытого друга, и странное чувство неверия в то, что этот текст является моим, не проходило до того самого момента, когда я закончила читать.
Только закрыв книгу, я поняла, что увлеклась и сходу выдала Марку несколько больших глав, а он все это время слушал внимательно, не перебивая и не вынося никаких суждений. По его лицу трудно было догадаться, какие чувства вызвали в нем эти отрывки, но уже в следующее мгновение он озвучил свою оценку:
— Ты совсем не похожа на себя в этом романе. Я бы никогда не подумал, что в тебе столько… — на секунду он задумался, — жесткости. И отчаяния.
— Может, в этом и весь секрет, Марк, — я снова уставилась на ровные строчки букв, нервно комкая бумажные листы. — Когда ты пишешь, эти слова… эти мысли… Они идут не из сознания, не из головы. Кажется, что кто-то другой нашептывает их, с обратной стороны тебя. Оттуда, куда никого не пускаешь, и даже сама боишься заглядывать. А когда начинаешь работать, писать — будто освобождаешься, отрываешь двери, выпускаешь все это… Иногда смешное, иногда страшное. Иначе оно сломает и разрушит тебя изнутри… Я глупости говорю, да?
— Нет, не глупости. Я никогда не считал это глупостью, Алеша. Да, я злился, ревновал тебя к твоей белой комнате. Но и ты никогда ничего мне не объясняла. Все что я могу вспомнить, это твое любимое: «Я такой человек, Марк». И все. Как думаешь, этого достаточно, чтобы попытаться понять?
— К белой комнате? — улыбнулась я, вспоминая наши детские разговоры.
— К белой комнате с окном в потолке, на чердаке нашего дома. Ты собиралась убегать туда от всех, даже от меня, и лежа на полу…
— Смотреть, как плывут в небе облака… — мы вместе закончили фразу, и я не смогла удержаться от ностальгического вздоха. — Марк, я плохо умею объяснять самое главное. Мне кажется, ты просто должен почувствовать, что для меня это важно. Что я не вру. Это действительно очень трудно выразить. Ты либо веришь мне, либо нет.
— Ты требуешь невозможного, Алеша. Я самым убедительным словам не всегда верю, а уж неясным намекам — и подавно. Но в твоем случае… — добавил он после небольшой паузы, вкрадчиво забирая книгу из моих рук и откладывая ее, будто пытаясь изолировать из нашего с ним круга, — действительно, проще поверить. Только я по-прежнему не могу понять, что мешает тебе жить со мной, в моем доме и быть счастливой? Творчество — это и есть твоя белая комната, я обеспечу ее тебе. Сможешь убегать, когда захочешь и обязательно возвращаться. Но ты должна быть рядом, постоянно. Зачем ты держишься за то, что у тебя есть сейчас? Эта толпа твоих странных друзей… Почему тебе никогда не хотелось сбежать от них, только от меня?