Живой товар
Шрифт:
— Тогда пошли, — я старательно не реагировала на намеки.
Возле выхода из метро нашлись свежие батоны, а рядом на лотках — пиво в банках. Я вообще-то пиво люблю, но моей фигуре оно явно противопоказано. Она, фигура то есть, от него растет, и не во все стороны равномерно… Но иногда ведь себя побаловать можно, правда?..
Вместе с детишками мы фланировали от одной клетки к другой. Благородный олень воспитанно и деликатно ел батон из Диминых рук. В благодарность кивал царственной головой.
— Смотри, Аська, какие у него глаза чудесные…
Ах ты, язва! Если бы такие! Я уже совсем решила обидеться, но в зоопарке на Диму обижаться просто невозможно — такой здоровенный младенец тащит меня за руку от одного зверя к другому…
После оленя был пруд с утками и лебедями, потом вольера с кенгуру. Они смешно, как кролики-переростки, жевали батон, зажав его в когтистой ручке.
А гвоздем программы оказался бизон. Дима вручил мне горбушку:
— На, покорми моего дружка любезного. А потом можешь лобик ему почесать.
Лобик? Чемодан!
Я попробовала — и в самом деле, пока этот броневик, чавкая и капая слюнями, жевал кусок батона, несколько раз провела рукой по его шерстяному лбу — как будто новую сапожную щетку погладила. А он мне ещё покивал!
Я стала понимать Диму — в этом пункте.
Теперь пришла моя очередь — мы вошли в львятник, он у нас «Дом хищников» называется.
Я ещё с детства каким-то кошачьим диалектом владею — меня все кошки понимают. И теперь решила попробовать, не осталось ли хоть что-то из детского умения.
Через минуту мне начал отвечать амурский тигр. А черный пантер — у нас в зоопарке это мужик — долгим таким взглядом посмотрел на меня и ушел, презрительно подергивая хвостом.
Дима хохотал так, что никак не мог остановиться.
— Ох, Аська, ты совсем ещё девчонка!
— Да, конечно: девочка, девушка, молодая женщина, померла старушка…
— Не морочь голову… Ну что, ещё погуляем или посидим, старушка?
— Давай посидим.
У нас в зоопарке наличествует огороженная территория непонятного назначения: здесь задуман был детский городок, но успели поставить только лавочки. Все заросло травкой, детки там почти не играют. А вот с этих лавочек на мою Черную Гору такой потрясающий вид открывается…
Присели, пиво открыли, сидим. Хорошо…
— Ну как ты, Ась?
— Да нормально. Жалко только, что ты меня от тигра увел…
— Если бы я тебя не увел, он бы тебя от меня увел, а этого я допустить не могу: ты моя добыча, никому не отдам.
Я улыбнулась и оперлась спиной на его руку, устроилась поудобнее.
— Давай, Асик, я тебе чуть-чуть о себе расскажу.
— Да чуть-чуть я вроде знаю.
— Ты знаешь анкетные факты — да и то не все. К примеру, где я работаю?
— Не знаю. Если хочешь — расскажи…
— Очень хочу. Понимаешь, я считаю, что у нас не должно быть секретов друг от друга.
Тут он прав, секретов не должно быть, в идеале, конечно. Или в разумных пределах.
— Я работаю в фирмочке, которая занимается разными секретами, а заодно сопутствующими пустяками: охрана при транспортировке, например, личные телохранители…
— И
кто ты в таком серьезном заведении?— Да все понемножку, в первую голову — охрана секретов, заодно грузов, помещений… И всякое такое…
— Значит, у тебя и подчиненные есть?
— Есть.
— Здорово! Значит, ты шеф?
— Ма-а-аленький такой…
И опять эта двойная складка между бровей. И в голосе железо… Да, погуляли…
— Скажи-ка мне, Ася, как там в фирме у вас? Уладили тот скандал? С той горластой бабой? Что-то меня эта история беспокоит, нутром чую — нечистое дело.
Может, и в самом деле с ним посоветоваться? Все равно больше не с кем.
— Не знаю я, Дима, что тебе и сказать… Начальство велело этим не заниматься. Но… — я помедлила, не зная, как рассказать… — В общем, нашла я материалы по этой девочке. Странные они какие-то…
И я рассказала про все эти письма.
— Похоже, что пишут за неё прямо здесь, у нас. Сразу распечатывают на машине, в смысле, — и мамочке отдают. А на самом-то деле девчонка за год ни словечка не отправила. Значит, действительно влипла она.
— Повтори-ка ещё раз…
Я ещё раз — от первого слова до последнего — повторила все, что знала.
Профессионал был за работой — сигарета, догорев, обожгла пальцы, и он досадливо отбросил окурок. Молчал минуты три, думал, потом сказал:
— Прошло пять дней… Она во вторник звонила?
Я кивнула.
— Девочка вот-вот должна попасть домой. Если то, что ты в письмах заметила, не объясняется как-то совсем просто, если твои мрачные предположения — правда, то её здесь обязательно найдут и заставят молчать. И тебя, кстати, тоже.
— Что значит, «заставят молчать»?
— В лучшем случае, её оглаской напугают. А в худшем…
— Дима, ну зачем такие ужасы? Откуда, в наше время?
— Именно, — отчеканил он. — Именно в наше время — уж поверь профессионалу.
Я поверила — таким тоном это было сказано.
— Так. И ещё одно — никому не говори об этом ни слова. Девочку надо будет прикрыть — защитить… Я через свою фирму попробую это сделать.
— А как? Я поняла из твоих слов, что фирма частная. И кто будет за это платить?
— О плате не беспокойся. Твое дело — быть осторожной, самой не высунуться. А о безопасности уж я позабочусь — в конце концов, это моя работа.
От всех этих разговоров праздничное настроение пропало окончательно. Дима сразу заметил, обнял меня за плечи:
— Ну, чего нахмурилась?
— Так…
— Что, расстроил я тебя такими разговорами? Ну, прости…
— Расстроил — не то слово. Да и не ты… Просто вдруг страшно стало и настроение испортилось.
— Да? Значит, пора его, настроение то есть, чинить. Поехали домой. Обедать пора. После еды жизнь розовеет и на душе веселее становится.
И мы поехали домой. Наверное, у моего Колесникова какой-то дар — все время правым оказываться. Обед частично вернул хорошее настроение. А вечер убедил, что не все ещё в нашей жизни так беспросветно.