Живые. История спасшихся в Андах

— Но ведь Нума мертв, — сказал Паррадо.

Страшный смысл этих слов не сразу дошел до Хавьера. Осознав случившееся, он разрыдался, как и в ночь гибели Лилианы. Он успел полюбить застенчивого и бесхитростного Нуму Туркатти, словно брата или сына.

Смерть Туркатти сделала то, чего Штраухам не удавалось достичь уговорами и угрозами: Канесса понял, что медлить больше нельзя. Рой Харли, Коче Инсиарте и Мончо Сабелья теряли остатки сил и все чаще впадали в беспамятство. Каждый день задержки был чреват самыми трагическими последствиями, поэтому все решили, что экспедиция должна отправиться на запад, в Чили, на следующий же день.

В тот вечер, прежде чем зайти в салон, Паррадо отвел в сторону всех троих кузенов Штраух и сказал, что, если у них закончатся запасы пищи, он разрешает есть тела его матери и сестры.

— Конечно, я бы предпочел, чтобы вы этого не делали, — добавил он. — Но если это станет вопросом жизни и смерти, действуйте без колебаний.

Кузены промолчали, но по выражению их лиц Паррадо понял, как глубоко они тронуты его словами.

4

В пять часов утра Канесса, Паррадо и Висинтин начали собираться в дорогу. Они облачились в самую теплую одежду, какую нашли в багаже всех сорока пяти пассажиров и членов экипажа «Фэйрчайлда». На голое тело Паррадо надел футболку и пару женских шерстяных колготок, поверх колготок — три пары джинсов, а поверх футболки — шесть свитеров. На голову натянул вязаную лыжную шапку-балаклаву^[87]. Пригодился также капюшон вместе с плечами, отрезанный от мехового пальто Сусаны. Облачение Паррадо довершила спортивная куртка. На ноги он надел четыре пары носков, обмотал их полиэтиленовыми пакетами, чтобы не промокали, а также регбийные бутсы, на руки — перчатки, на глаза — солнцезащитные очки, а чтобы было удобнее ходить, вооружился алюминиевым шестом, предварительно привязав его к запястью.

У Висинтина тоже имелся вязаный шлем. Он, как и Паррадо, натянул на себя несколько свитеров и пар джинсов, поверх надел плащ-дождевик, а на ноги — сапоги. Как всегда, он взял на себя большую часть поклажи, включая треть всех мясных запасов, упакованных в полиэтиленовый пакет и регбийные гетры, куски жира — важный источник энергии — и сокровищницу витаминов — печень. Всего этого провианта троице смельчаков должно было хватить на десять дней.

Канесса взял спальный мешок. Чтобы как следует согреться, он надел шерстяные вещи. Для защиты от стихии, по его мнению, лучше всего подходила одежда из натуральных материалов. Вообще каждый отобранный предмет облачения был по-своему дорог Канессе. Так, один из свитеров ему подарил когда-то близкий друг его матери, другой — сама мать, а третий — его невеста Лаура Суррако. Пара брюк принадлежала его близкому другу Даниэлю Маспонсу, а ремень он получил от Паррадо, сказавшего:

— Это подарок моего лучшего друга Панчито. Теперь мой лучший друг — ты. Возьми ремень!

Канесса с благодарностью принял подарок; еще он надел лыжные перчатки Абаля и лыжные ботинки Хавьера Метоля.

Кузены накормили героев завтраком. Остальные смотрели на них в молчании. Невозможно описать чувства, овладевшие ими в ту минуту. Все понимали, что эта экспедиция — последняя надежда на спасение. Потом Паррадо снова разделил пару красных башмачков, купленных в Мендосе для племянника. Один башмачок он положил в карман, другой повесил на багажную полку в салоне.

— Не переживайте. Я вернусь и заберу его, — пообещал он.

— Хорошо, — ответили остававшиеся в самолете. Воодушевление Паррадо взбодрило их. — Не забудь забронировать на всех гостиничные номера в Сантьяго.

Трое парней обнялись с друзьями на прощание и под крики «Аста луэго!^[88]» отправились в путь.

Когда они отошли от фюзеляжа ярдов на пятьсот^[89], из него выбежал, шатаясь, Панчо Дельгадо и прокричал вслед, размахивая небольшой статуэткой:

— Постойте! Вы забыли взять Мадонну Луханскую!

Канесса остановился и обернулся на крик.

— Не волнуйся! — отозвался он. — Если Она хочет остаться с вами, пусть остается. Господь будет пребывать в наших сердцах!

Они пошли по долине, зная, что отклоняются от намеченного курса к северо-западу и рано или поздно придется повернуть строго на запад и взобраться на гору. Окружающие склоны выглядели очень крутыми. Канесса и Паррадо заспорили о том, как скоро им придется карабкаться по скалам. Висинтин, как обычно, не имел собственного мнения по столь острому вопросу, но его спутникам удалось договориться. Они сняли показания сферического авиакомпаса и стали подниматься по долине в западном направлении. Приходилось не только преодолевать крутые участки склона, но и бороться со снегом, который уже начал таять, и даже в импровизированных снегоступах они проваливались по колено. Все подушки промокли, и подниматься в гору, широко расставляя ноги, было крайне сложно. Ходоки упорно шли вперед, делая передышки через каждые несколько ярдов^[90], и, когда в полдень остановились отдохнуть у голой скалы, находились уже довольно высоко, но могли далеко внизу разглядеть «Фэйрчайлд» и маленькую группку людей, гревшихся на солнце и наблюдавших за их восхождением.

Пообедав мясом и жиром, путники еще немного отдохнули и отправились дальше. Они намеревались достичь вершины до темноты, так как склон был слишком крутым для выбора места ночной стоянки. Пока они взбирались вверх, перед их мысленным взором возникали картины, которые они ожидали увидеть по другую сторону горы: зеленые долины, небольшие возвышенности и, возможно, даже хижину пастуха или дом фермера.

По опыту прошлых экспедиций парни знали, насколько неточно восприятие расстояний среди скал. На закате дня они все еще были очень далеки от вершины. Понимая, что придется провести ночь на склоне, путники начали выискивать взглядом ровную поверхность. Гора была почти вертикальной. Висинтин взобрался на свободный от снега уступ и, потеряв равновесие из-за тяжелого рюкзака за спиной, едва не сорвался вниз. В последний момент он успел отвязать рюкзак и сбросить его на снег. Это происшествие сильно напугало его, он застонал и начал жаловаться, что у него нет сил идти дальше. Бедняга был в полном изнеможении: чтобы переставлять ноги, приходилось поднимать их руками.

Начало смеркаться. Отряд сильно встревожился. Когда ребята добрались до следующего уступа, Паррадо предположил, что его поверхность может быть ровной, и начал взбираться на него. Канесса остался внизу с его рюкзаком. Неожиданно раздался возглас: «Поберегись!» — и большой камень, отломившийся от скалы под регбийными бутсами Паррадо, со свистом пролетел рядом с головой Канессы.

— Господи! Ты убить меня хочешь, что ли?! — прокричал Канесса и разрыдался. Беспросветная тоска овладела им.

На вершине уступа спать было негде. Пройдя немного вперед, путешественники оказались возле огромного валуна, рядом с которым ветер промел в снегу канаву с наклонным дном. Стена из плотного снега не дала бы никому соскользнуть в пропасть, поэтому лагерь разбили в этой естественной траншее.

Ночь-была на удивление ясная и морозная. Спальный мешок согревал хорошо. Путники перекусили мясом и сделали по глотку рома из бутылки, найденной в хвосте. Их взорам открывалась великолепная панорама заснеженных горных вершин, освещенных бледным светом луны и звезд. Канесса, лежавший между Паррадо и Висинтином, был объят ужасом и отчаянием, но вместе с тем зачарован великолепием ледяного пейзажа.

Наконец все трое заснули или, вернее, погрузились в полудрему. Нормально уснуть мешали холод и жесткая земля. Утром мороз не отступил — пришлось оставаться в спальнике, пока из-за горной вершины не показалось солнце и жар его лучей не разморозил оставленную с вечера на валуне обувь: ночью бутсы и ботинки заледенели и стали твердыми, как камень. Ребята попили воды из бутылки, поели мяса и промочили горло ромом.

Они любовались горами, менявшимися в лучах восходящего солнца, и Канесса, отличавшийся самым острым зрением, разглядел на востоке, очень далеко от фюзеляжа и хвоста, тянувшуюся по долине тонкую полосу. Вся долина еще находилась в тени, и эта полоса едва виднелась, но Канессе показалось, что небольшой участок земли не покрыт снегом, а пересекающая его полоса могла быть дорогой. Он не стал делиться своими наблюдениями со спутниками — мысль о дороге представлялась ему абсурдной, ведь Чили находилось на западе.

Когда над горами появилось солнце, восхождение было продолжено. Первым шел Паррадо, вторым — Канесса, последним — Висинтин. Они чувствовали себя разбитыми и усталыми, ноги одеревенели от огромного напряжения, испытанного накануне, но между скал им посчастливилось найти проход, ведущий, по их мнению, к самой вершине горы.

Склон стал таким крутым, что Висинтин не осмеливался смотреть назад. Он просто шел за Канессой, держась от него на безопасном расстоянии. Каждая очередная вершина, которую покоряли исследователи гор, обманывала их надежды, оказываясь лишь заснеженным гребнем или уступом. Днем возле одного из уступов устроили короткий привал. Ребята полагали, что вершина совсем рядом, но не хотели повторять ошибку, совершенную накануне вечером. У большой скалы обнаружилась еще одна проложенная ветром траншея, и они решили расположиться в ней на ночь.