Живыми не брать!
Шрифт:
– Угу. – Фрол кивнул и попробовал стянуть печенюшку из плетеной корзиночки, но получил от матери еще одну затрещину. – Не трожь! Это Макарий с Машей прислал – ей, – Настасья Васильевна поджала и без того тонкие губы, дернула острым подбородком в мою сторону.
– Мне? – Хотя меня больше не колотит мелкая дрожь, соображаю я с трудом.
– Тебе, кому еще. В гости зовет, на праздник.
– Что празднуют?
– Весну ли кличут, птицам ли радуются, идолищ своих заклинают – то не наше дело, мы люди крещеные. – Настасья Васильевна извлекла из зайца пулю, взвесила на ладони, протерла передником, поднесла
– Из карабина.
– Хм, что ж за карабин такой? Ладно, много у Макария всякого добра, может, и такое ружье есть. Человек он состоятельный – наговаривать на него мне незачем. Человек он вдовый, супруга его белье в реке полоскала и утопла; но молодую жену за волоса таскать не станет. – Настасья Васильевна искоса глянула на меня. – Да у тебя и волос нету.
От неожиданности я подавилась питьем и закашлялась. Макарий – хороший дядька, мне даже понравился, но не настолько, чтобы замуж. Мне вообще как-то рано задумываться о семейной жизни:
– Мне же шестнадцать лет…
– Да, дело не к молодости, – вздохнула хозяйка. – Что уже женихами перебирать…
Чтобы не рассмеяться, опускаю глаза в чашку, Иришка тоже отвернулась к окну и хихикает – довольна, что считается здесь девицей на выданье.
– Идем, Фрол, я тебя под замок в чулан посажу…
– За что? Я ничего не сделал!
– Сделаешь – поздно будет! Так и мне на душе спокойнее, и тебе искус меньше.
Она за руки потащила упирающегося сына наверх, затем глухо хлопнула дверь чулана. Спустившись вниз, поправила платок и обратилась ко мне:
– А ты иди, чего томишься? Спутники твои еще с утра в Слободку пошли.
Я мгновенно вскочила на ноги:
– Как, в Слободку пошли? Зачем?
– Посвяту [11] собираются принимать.
– Что принимать? – не поняла я.
– Время сегодня праздничное, сперва старцы устроят большое радение. Костры будут жечь, хороводы водить и песни петь, своих духов ублажать и новые души – всех, кто просит, – в свою веру примут, – терпеливо объяснила Настасья Васильевна. – Дадут им посвяту, своему закону научат и у себя жить оставят.
11
П о с в я т а – обряд посвящения новичков в языческую веру.
– Зачем же вы их в Слободку отпустили? – возмутилась я.
– Я не надсмотрщица над ними и не указчица. Запретить им не могу. Так заведено, что путники своим умом живут!
Настасья Васильевна взяла со стола большую глиняную миску и через сени вышла во двор, сполоснула ее водой и двинулась дальше – мимо поленницы к сараю. Вид у нее был совершено безразличный – плотно замотанная платком голова казалась маленькой, бледный треугольник лица затерялся на фоне черного платка. Свинцовые глазки прищурены – настоящая змея. Правильно говорили старцы, такой все равно, что дальше будет с путниками!
8
Я набросила куртку и, никому не сказав, помчалась в Слободку.
Здесь все готовились к празднику. Женщины в ярких платках сновали между домами, в руках у них были корзинки и замотанные
платками горшки. Во дворах выбивали праздничную одежду, выносили и отряхивали от зимней пыли «личины» – большие, жутковатые маски. К деревьям, воротам, заборам привязывали цветные ленточки, стеклышки и колокольчики. Посреди большой поляны, где вчера играли в рюхи, мастерили здоровенное чучело, а на окраине Слободки высокой горой складывали хворост для костра. В эту же груду приносили и бросали всякий мусор – старую изношенную одежду, прохудившуюся утварь, испорченные корзины и всякое такое.Рядом с кострищем прогуливались слободские девахи. Поправляют толстенные светлые косы, а шубейки распахнуты так, чтобы были видны бусы из множества сверкающих бисерных нитей и вышивка на одежде. Две самые пухленькие болтали и хихикали с Веником, тоже отиравшимся здесь без всякого дела, но разбежались в разные стороны, как только увидели меня:
– Веник, где Никита с Лёшкой?
– Ушли со старцем за вышитыми рубашками…
– Ясно, – нахмурилась я. – Хватит развлекаться, идем со мной!
– Анна, чего ты мне указываешь? Я взрослый самодостаточный человек, в состоянии решить, куда мне идти и чем заниматься, а чем – нет. Какое вообще тебе дело…
– Такое, что нам надо отсюда убраться как можно быстрее.
– А я не собираюсь убираться! Ясно? Здесь я себя прекрасно чувствую!
До сегодняшнего дня я была уверена, что Вениамин – знаток всяких компьютерных технологий и умеренно законопослушный человек – последний в нашей группе, кто может очароваться патриархальным бытом Форпоста. И переспросила, чтобы убедиться:
– У тебя с головой как? Все нормально или совсем офанарел?
– Нормально, – огрызнулся Веник. – Мне все реально нравится. Еда вкусная, девчонки веселые. – Он помахал хохотушкам.
– С чего ты взял, что здесь вкусная еда?
– Никита со мной поделился пряником.
Сердце у меня готово ухнуть в тревожную пустоту под ребрами. Меня же предупреждали – ничего не есть в Слободке, если не хочу потерять путь и все забыть! Я не ела, спрятала пряничек в карман – сейчас в нем пусто!
– Что? Вы сожрали мой пряник?
– Не сожрали, а просто попробовали. Мы думали, ты для нас принесла. Было очень вкусно. – Веник добавил, понизив голос: – Ань, знаешь, у них можно много раз жениться, хоть десять.
– Вроде у нас нельзя.
– Здесь разрешено иметь сразу несколько жен. Одновременно – поняла? Столько жен, сколько прокормишь…
Оглядываю тонкие ноги, впалую грудь и холеные ноготки компьютерщика.
– А сколько ты прокормишь? Здесь, Венчик, ты умрешь холостяком!
Дальше терять время с Веником не имело смысла, я быстро зашагала по главной лице к высокому большому дому, в котором жили старцы. На крыльце и во дворе сегодня суетится слишком много народа, а для моей миссии зрители не нужны. Надо поскорее вытаскивать отсюда мальчишек. Я огляделась, прикинула, где нахожусь, свернула в боковой проулок, перескочила невысокий заборчик, протиснулась между парой дворовых построек и оказалась позади большого дома.
Проникнуть в него не так уж сложно – залезла на высокий забор, прошлась по нему, балансируя руками, спрыгнула на пологую крышу перехода между главным зданием и пристройкой и тут…