Жуков. Портрет на фоне эпохи
Шрифт:
Он продолжал вести двойную жизнь. Внешне он вел обычную семейную жизнь, первый за девять лет отпуск провел вместе с Александрой Диевной и дочерьми в Сочи. А втайне встречался со своей боевой подругой – Лидией Захаровой, приехавшей к нему в Одессу. Узнав о продолжении этой связи, Александра Диевна уехала в Москву. Наверное, она не очень тужила оттого, что оставляет разрушенный на 75 % город, в котором, как и во всем Советском Союзе, люди голодали. Каждую ночь матери подбрасывали своих изможденных дистрофией детей к казармам, в надежде, что «Красная армия о них позаботится» [758] .
758
Свидетельство Анатолия Генатулина // Grandeur et misere de l’Armee rouge. P. 128.
Но Сталин еще не закончил с Жуковым. Его следовало еще больше унизить, еще сильнее изолировать, заставить просить прощения. Летом 1946 года заместитель министра Вооруженных сил Булганин приехал в Одессу с инспекционной поездкой. Жуков не явился на вокзал встречать его, что должен был сделать, соблюдая субординацию. Булганин пришел к выводу, что Жуков по-прежнему относится к сослуживцам грубо. 23 августа 1946 года Булганин доложил Сталину об одной находке, сделанной очень кстати: «В
759
Военные архивы России. М.: Военные архивы России, 1993. С. 184.
760
Там же. С. 188.
Жуков сломался 21 февраля 1947 года, после пленума ЦК, на котором Молотов добился единогласного решения исключить его из кандидатов в члены ЦК. Очевидно, его напугал оборот, который принимали события. Как бы то ни было, в тот вечер он отправил свое первое письмо Сталину: «Исключение меня из кандидатов ЦК ВКП(б) убило меня. Я не карьерист, и мне было легче перенести снятие меня с должности главкома сухопутных войск. Я 9 месяцев упорно работал в должности командующего войсками округа, хотя заявление, послужившее основанием для снятия меня с должности, было клеветническим. Я Вам лично дал слово в том, что все допущенные ошибки будут устранены. За 9 месяцев я не получил ни одного замечания, мне говорили, что округ стоит на хорошем счету. Я считал, что я сейчас работаю хорошо, но, видимо, начатая клеветническая работа против меня продолжается до сих пор. Я прошу Вас, т. Сталин, выслушать меня лично, и я уверен, что Вас обманывают недобросовестные люди, чтобы очернить меня» [761] .
761
АПРФ (Архив Президента). Ф. 3. Оп. 58. Д. 304. Л. 208 // Октябрьский пленум 1957. С. 19–20.
Не получив ответа, Жуков через шесть дней пишет новое письмо Сталину, копии которого отправляет Жданову и Булганину:
«Товарищ Сталин, я еще раз со всей чистосердечностью докладываю Вам о своих ошибках.
1. Во-первых, моя вина прежде всего заключается в том, что я во время войны переоценивал свою роль в операциях и потерял чувство большевистской скромности.
Во-вторых, моя вина заключается в том, что при докладах Вам и Ставке Верховного Главнокомандования своих соображений я иногда проявлял нетактичность и в грубой форме отстаивал свое мнение.
В-третьих, я виноват в том, что в разговорах с Василевским, Новиковым и Вороновым делился с ними о том, какие мне делались замечания Вами по моим докладам… Я сейчас со всей ответственностью понял, что такая обывательская болтовня безусловно является грубой ошибкой, и ее я больше не допущу.
В-четвертых, я виноват в том, что проявлял мягкотелость и докладывал Вам просьбы о командирах, которые несли заслуженное наказание.
2. Одновременно, товарищ Сталин, я чистосердечно заверяю Вас в том, что заявление Новикова о моем враждебном настроении к правительству является клеветой.
Вы, товарищ Сталин, знаете, что я, не щадя своей жизни, без колебаний лез в самую опасную обстановку и всегда старался как можно лучше выполнить Ваше указание. […]
3. Все допущенные ошибки я глубоко осознал, товарищ Сталин, и даю Вам твердое слово большевика, что ошибки у меня больше не повторятся. На заседании Высшего военного совета я дал Вам слово в кратчайший срок устранить допущенные мною ошибки, и я свое слово выполняю. Работаю в округе много и с большим желанием. Прошу Вас, товарищ Сталин, оказать мне полное доверие, я Ваше доверие оправдаю.
Г. ЖУКОВ» [762] .
И второе письмо также осталось без ответа. Похоже, Жуков начал готовиться к худшему. В 1967 году он расскажет Анне Миркиной, редактору своих «Воспоминаний»: «Каждый день ждал ареста. Подготовил чемоданчик с бельем» [763] .
Вор и бесчестный человек
Через год после заседания Высшего военного совета «дело Жукова» еще не закончилось. 21 июля 1947 года ЦК сообщил, что Жуков и Телегин, его бывший заместитель по политической части на 1-м Белорусском фронте, совершили грубое нарушение, наградив орденом Отечественной войны певицу Лидию Русланову. Если Жуков отделался в данном случае выговором, то Телегина уволили из вооруженных сил [764] . Сталин разрешил проведение обысков: 5 января 1948 года в московской квартире Жукова на улице Грановского и в ночь с 8 на 9 января на его даче в Сосновке. В списке обнаруженных предметов перечислены десятки золотых часов, драгоценных камней, ювелирных украшений, картин… Абакумов, любитель пикантных подробностей, 10 января доложил Сталину, что «в спальне Жукова над кроватью висит огромная картина с изображением двух обнаженных женщин. Есть настолько ценные картины, которые никак не подходят к квартире, а должны быть переданы в государственный фонд и находиться в музее…». Больше всего Абакумова возмутило то, что «вся обстановка, начиная от мебели, ковров, посуды, украшений и кончая занавесками на окнах, – заграничная, главным образом немецкая. […] На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке. Зайдя в дом, трудно себе представить, что находишься под Москвой, а не в Германии» [765] . По словам дочерей Жукова [766] , во время обыска пропала великолепная брошь с бриллиантами, подаренная Александре Диевне Руслановой.
762
АПРФ. Л. 211–212 // Октябрьский пленум 1957. С. 20–21.
763
Александров И. Указ. соч. Т. 2. С. 54.
764
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1065. Л. 44–45 // Октябрьский пленум 1957. С. 22.
765
Военные архивы России. С. 190.
766
Интервью Эры Жуковой Ариадне Рокоссовской.03/18/jukov. html.
Эра Жукова яростно защищает память отца, утверждая, что протоколы обысков – фальшивка. По ее словам, невозможно, чтобы на даче поместилось такое количество предметов, а на все вещи, приобретенные в Германии, у отца имелись чеки [767] . В письме Жданову, назначенному главой комиссии, призванной расследовать его деятельность, Жуков настаивал, что большая часть находившейся на даче мебели была предоставлена ему в пользование по распоряжению главы МГБ Абакумова. Это вполне возможно, если Абакумову было поручено собрать или изготовить улики, оправдывавшие опалу Жукова. Но объяснения Эры выглядят неубедительно. В 1948 году Жуков сам признается, что «много накупил» в Германии. Список, представленный им самим в комиссию, впечатляет. Одних только мехов: 160 шкурок норки, 40–50 шкурок обезьяны, 50–60 котика… Прочитав этот список, Сталин якобы проронил: «Как был скорняком, так и остался!»
767
Жукова М.Г. Георгий Жуков. С. 281–282.
Поведение Жукова не отличалось от поведения его солдат. Размер разрушений и грабежей, учиненных нацистами на советской территории, стал для всех достаточно веским основанием для того, чтобы брать у побежденных все, что можно унести. Протокол допроса [768] арестованного в 1948 году Абакумовым генерал-майора Сиднева, заместителя начальника берлинского представительства госбезопасности Серова, показывает, что высшее советское командование не довольствовалось приобретением в качестве трофеев часов, как делали рядовые солдаты. Были найдены 100 мешков, содержавших 80 миллионов рейхсмарок, которые глава представительства госбезопасности в Восточной Германии Серов, близкий к Жукову, употребил на свои личные нужды. Уполномоченный НКВД в Тюрингии возобновил работу крупного местного пивоваренного завода, а прибыль клал себе в карман. Сам Серов тоже проявил предпринимательскую жилку, которую в русском человеке не смогли убить тридцать лет господства коллективистской идеологии: он организовал небольшой, но выгодный бизнес по производству радиоприемников и патефонов. Также Сиднев показал: «Несколько позже ко мне была прислана от ЖУКОВА корона, принадлежавшая по всем признакам супруге немецкого кайзера. С этой короны было снято золото для отделки стэка, который ЖУКОВ хотел преподнести своей дочери в день ее рождения» [769] .
768
Военные архивы России. С. 197–207.
769
Там же. С. 207.
В январе 1948 года, параллельно с расследованием «трофейного дела», на окружение Жукова оказывалось постоянное давление со стороны органов госбезопасности. Бучин, его верный водитель, был отозван в Москву. Жуков написал письмо Власику, могущественному начальнику личной охраны Сталина, в котором просил отменить это решение. Власик в присутствии Бучина бросил в мусорную корзину (так у авторов. Бучин же в своих воспоминаниях пишет: «Он, не распечатывая, сунул его под стекло на столе». – Пер.), потом уволил из МГБ. Второе письмо, адресованное Берии, осталось без ответа. Затем были арестованы Телегин и два адъютанта Жукова: полковник Семочкин и генерал Минюк, а также генерал Сиднев из представительства НКВД в Берлине. Уже после смерти Сталина Телегин напишет Молотову из тюрьмы: «Я был арестован в Ростове без предъявления ордера и доставлен в Москву во внутреннюю тюрьму МГБ. Здесь с меня сразу содрали одежду, часы и проч., одели в рваное, вонючее солдатское обмундирование, вырвали золотые коронки вместе с зубами, подвергли и другим унизительным издевательствам. После этой „предварительной обработки“ я был вызван министром Абакумовым, который… потребовал, чтобы я признался в своей „преступной работе“ против Партии и Советского государства. Когда же я потребовал, чтобы мне предъявили конкретные обвинения в моих преступлениях, министр […] заявил мне: „Это ты скажешь сам, а не будешь говорить – отправим в военную тюрьму, покажем тебе, где раки зимуют, тогда заговоришь!“ Оскорбляя и издеваясь, следователи и руководство МГБ требовали от меня показаний о „заговоре“, якобы возглавлявшемся Жуковым Г.К., Серовым И.А. и мною…» [770]
770
Млечин Л. Тайна могилы на Донском кладбище.article/11796.html (17 июля 2012) // Вечерняя Москва. 2005. 7 июня.
В том же январе 1948 года Жданов предъявил Жукову признания его адъютанта Семочкина. 12 января Жуков ответил письмом: «Обвинение меня в том, что я был враждебно настроен к т. Сталину и в ряде случаев принижал и умалчивал о роли т. Сталина в Великой Отечественной войне, не соответствует действительности и является вымыслом. Факты, изложенные в заявлении Семочкина, состряпаны Семочкиным и являются результатом того, что Семочкин в конце 1947 года узнал о характере клеветнического заявления Новикова лично от меня. Я признаю, что допустил грубую и глубоко непартийную ошибку, поделившись с Семочкиным о характере заявления Новикова. Это я сделал без всякой задней мысли и не преследовал никакой цели. […] Пункт обвинения меня в непартийном выступлении во Франкфурте перед „союзниками“ не соответствует действительности, что, наверное, может подтвердить т. Вышинский, который был вместе со мною и лично выступал. […] Прошу Центральный Комитет партии учесть то, что некоторые ошибки во время войны я наделал без злого умысла, и я на деле никогда не был плохим слугою партии, Родине и великому Сталину. […] Я даю крепкую клятву большевика не допускать подобных ошибок и глупостей. […] Прошу оставить меня в партии. Я исправлю допущенные ошибки и не позволю замарать высокое звание члена Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)» [771] .
771
Военные архивы России. Вып. 1. 1993. С. 241–244.