Жуков. Портрет на фоне эпохи
Шрифт:
Жуков попытался использовать эту ситуацию, которая связала значительные силы противника. В результате продвижения двух Украинских фронтов вокруг города Корсунь образовался выступ шириной в 125 км, упирающийся в Днепр и обороняемый двумя немецкими корпусами, оказавшимися в очень опасном положении.
Поскольку окружить IV танковую и VIII армии не получилось, Жуков решил попытаться оторвать от них хотя бы кусок и показать Сталину, что Красная армия умеет проводить операции на окружение. 9 января он представил в Генеральный штаб план по отсечению Корсунского выступа у его основания двойной атакой сил обоих Украинских фронтов, двигающихся навстречу один другому. По утверждению Василевского, в разработке плана также принимал участие Ватутин, с которым у Жукова сложились прекрасные отношения. Зато он ничего не говорит о Коневе, что не может не означать полного игнорирования Жуковым командующего 2-м Украинским фронтом, который в своих воспоминаниях, впрочем, и
25 января 1944 года Конев атаковал Корсунский выступ, на следующий день то же самое сделал Ватутин. 26-го, не без труда, двойной прорыв был осуществлен двумя танковыми армиями, введенными в небольшую брешь в обороне противника и 27-го соединившимися в Звенигородке, завершив окружение немецкой группировки. Два корпуса германской армии – 60 000 человек – под командованием генерала Штеммермана оказались в западне. Манштейн, не желавший пережить новый маленький Сталинград, среагировал с обычной для него быстротой. Был организован воздушный мост, с целью освобождения окруженных были сосредоточены крупные танковые силы для осуществления контрокружения советских войск. С 4 по 15 февраля германские танковые корпуса вели атаки, чтобы окружить советские части, окружившие корпуса Штеммермана, затем, видя, что данная задача неосуществима, – чтобы вывести из котла оказавшихся в нем 60 000 солдат и офицеров. Ценой неимоверных усилий, по жидкой грязи, делающей крайне сложным движение, танкисты Манштейна сумели приблизиться к окруженным на 15 км. Продвинуться дальше им не дали. С 7 января Жуков все время находился рядом с Ватутиным, по просьбе Сталина, считавшего, что основную роль должен играть 1-й Украинский фронт. Вследствие этого почти всю Корсунь-Шевченковскую операцию Коневу пришлось действовать практически в одиночку, оставаясь в прямом подчинении у Сталина.
12 февраля окруженные, напуганные перспективой оказаться в плену, собрали свои скудные силы и внезапной атакой прорвали позиции 27-й армии, самой слабой в РККА; они продвинулись на расстояние от 5 до 7 км в направлении шедших им на помощь. Это вызвало кризис в советском командовании, который оставил следы. Ватутин узнал о попытке прорыва утром 12 февраля. Жуков, болевший гриппом, лежал в постели с высокой температурой. К их несчастью, Сталин узнал новость раньше их, очевидно по каналам Политического управления, офицеры которого неотступно следовали за командующими. Первым разговор по ВЧ с Кремлем имел в полдень Конев. Результатом этого разговора стала серия заявлений и решений, которые окончательно рассорили Конева и Жукова. Через год, во время Берлинской операции, тысячи советских солдат заплатят за эту ссору жизнью или здоровьем.
Итак, в полдень Сталин позвонил командующему 2-м Украинским фронтом, который так вспоминал об этом через двадцать восемь лет:
«Сталин, рассерженный, сказал, что вот мы огласили на весь мир, что в районе Корсунь-Шевченковского окружили крупную группировку противника, а в Ставке есть данные, что окруженная группировка прорвала фронт 27-й армии и уходит к своим, и спросил: „Что вы знаете по обстановке на фронте у соседа?“
По интонации его голоса, резкости, с которой он разговаривал, я понял, что Верховный Главнокомандующий встревожен, и, как видно, причина этого – чей-то не совсем точный доклад.
Я доложил:
– Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и для того, чтобы загнать противника обратно в котел, мною в район образовавшегося прорыва врага были выдвинуты войска 5-й гвардейской танковой армии и 5-й кавалерийский корпус. Задачу они выполняют успешно.
Сталин спросил:
– Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта.
Я ответил:
– Да, по своей, товарищ Сталин.
Сталин сказал:
– Это очень хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я вам позвоню» [629] .
Этот диалог требует некоторых пояснений. Конев отчаянно старается выставить себя перед Верховным главнокомандующим в наилучшем свете, не останавливаясь даже перед ложью. Весьма сомнительно, чтобы к моменту звонка Сталина он знал о немецком прорыве на участке Ватутина. Но ничего об этом не говорит и отвечает, что принял надлежащие меры. Однако не он, а Жуков послал во второй половине дня 11 февраля 5-ю гвардейскую танковую армию и 5-й гвардейский кавалерийский корпус блокировать III танковый корпус – главную ударную силу Манштейна. Но этот маневр предпринят до внезапной атаки Штеммермана, а не был реакцией на нее. Второе замечание касается Сталина. Почему он позвонил Коневу, а не Жукову
и не Ватутину, которым подчинялась 27-я армия, атакованная немцами? Позволим себе предположить, что хозяин Кремля увидел в этом деле случай разжечь соперничество между Жуковым и Коневым, унизив первого и возвысив второго.629
Конев И.С. Записки командующего фронтом 1943–1944. M.: Наука, 1972. С. 118.
Черкасско-Корсунский котел (январь – февраль 1944 г.)
Результатом телефонного звонка Сталина стал острый спор между Коневым и Жуковым, который они будут вести на протяжении двадцати лет. Вот версия Жукова. Его внезапно разбудил Минюк, его генерал-адъютант:
« – Звонит товарищ Сталин, – ответил Л.Ф. Минюк.
Вскочив с постели, я взял трубку. Верховный сказал:
– Мне сейчас доложили, что у Ватутина ночью прорвался противник из района Шандеровки… Вы знаете об этом?
– Нет, не знаю.
– Проверьте и доложите.
Я тут же позвонил Н.Ф. Ватутину и выяснил: противник действительно пытался, пользуясь пургой, вырваться из окружения и уже успел продвинуться километра на два-три, занял Хилки, но был остановлен. Переговорив с Н.Ф. Ватутиным о принятии дополнительных мер, я позвонил Верховному и доложил ему то, что мне было известно из сообщения Н.Ф. Ватутина.
И.В. Сталин сказал:
– Конев предлагает передать ему руководство войсками по ликвидации корсунь-шевченковской группы противника» [630] .
630
Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 539.
В одной из написанных им книг воспоминаний, изданной в 1970-х годах, Конев энергично отрицает то, что добивался этого командования. Он даже объясняет почему: в разгар боевых действий не следовало менять командующего. Конев был человеком тщеславным, он смертельно завидовал Жукову, но при этом он был выдающимся военачальником. Возможно, несвоевременная инициатива Сталина загнала его в ловушку. Тем не менее остается фактом, что Жуков и Ватутин проворонили немецкий прорыв, и Сталин решил заставить их заплатить за это. Конев с лукавым удовольствием цитирует пришедшую 12-го числа в 16:45 сталинскую телеграмму, о которой Жуков ни слова не пишет в своих «Воспоминаниях»:
«Тов. Юрьеву [псевдоним Жукова]. Прорыв корсуньской группировки противника из района Стеблев в направлении Шандеровка произошел потому, что: слабая по своему составу 27-я армия не была своевременно усилена… не было принято решительных мер к выполнению моих указаний. Должен указать вам, что я возложил на вас задачу координировать действия 1-го и 2-го Украинских фронтов, а между тем из сегодняшнего вашего доклада видно, что, несмотря на всю остроту положения, вы недостаточно осведомлены об обстановке. Сталин. Антонов» [631] .
631
Конев И.С. Указ. соч. С. 122. Директива Ставки № 220021, ЦАМО. Ф. 148а. Оп. 3763. Д. 166. Л. 32–33.(30 марта 2012). Конев цитирует документ, опубликованный в ВИЖ. 1969. № 2. С. 57.
Наконец, к концу дня 12 февраля Жуков, Ватутин и Конев одновременно получили телеграмму от Сталина. Эта директива производила перемены в командовании и имела, если верить Жукову и Коневу, серьезные последствия для дальнейшего хода сражения. Коневу одному, без надзора со стороны Жукова, поручалась ликвидация окруженной немецкой группировки; Жукову поручалась более срочная задача – остановить атаки Манштейна; Ватутин был попросту отстранен от дальнейшего участия в битве и отослан на правый фланг своего фронта; его 27-я армия была передана Коневу. Ватутин, человек очень эмоциональный, был глубоко оскорблен этим решением. Он тут же написал Жукову: «Товарищ маршал, кому-кому, а вам-то известно, что я, не смыкая глаз несколько суток подряд, напрягал все силы для осуществления Корсунь-Шевченковской операции. Почему же сейчас меня отстраняют и не дают довести эту операцию до конца? Я тоже патриот войск своего фронта и хочу, чтобы столица нашей Родины Москва отсалютовала бойцам 1-го Украинского фронта» [632] .
632
Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 538–539.