Жулики. Книга 6

– А ты из него святого мученика тоже не делай. "Не создавай себе кумира". Забыл заповедь?

– Да не создаю я кумира. Объективно стараюсь подойти. Есть слабости, есть и достоинства. Он, кстати, понимал свои недостатки и честно пытался их искоренить. Не так все просто, как тебе кажется. "Не любили, За что-о-о!" Тоже нашел с кем сравнивать с Кисой Воробьяниновым, прохиндеем,– ворчал Мишка, рассматривая узкоплечую фигурку будущего Императора Российского.

Павел стоял, заложив руки за спину и откинув плечи назад. От этого они казались у него еще уже и огромная треуголка, нелепо нависала над ними, делая фигуру гротескной и жалкой.

Великий князь, словно почувствовав, что за его спиной кто-то активно обсуждает его персону, резко обернулся и, приподняв квадратный подбородок, уставился большими, почти круглыми глазами, в сторону чернецов. Смотрел Павел пристально, нахмурив брови, будто спрашивая:-

"Кто, что, по какой надобности?"– и закрепив, очевидно, увиденное у себя в памяти, так же резко отвернулся.

– Все "глаз положил", память у Великого князя будь здоров. Можно уходить и попытаться поймать его после обеда. Он там себе более вольное время определил. Гуляет, на лошадях катается. Вот и попробуем пересечься "случайно". Филька, давай, проследи за Павлом Петровичем,– скомандовал Мишка «Трояну».– Мы в гостиницу, там и отыщешь. Доклад через каждый час. Пошли, "символ нерадения", разыщем, где это богоугодное заведение Казаева.-

Постоялый двор нашли быстро, даже никого не расспрашивая, просто повернув, где караульный указывал, вышли к нему двухэтажному и обнесенному низким палисадом, окрашенным во все те же "караульные" цвета.

Инвалид /так тогда называли ветеранов армейских/ Казаев, на первый взгляд явных признаков инвалидности не имел, а напротив, старичком оказался крепким и горластым.

Увидев монахов, просящихся на постой, он слегка скривился, видимо представив степень прибыли для заведения от таких постояльцев, но вслух недовольства высказывать не стал, буркнув:

– Милости просим, отцы. Чем богаты, тем и рады. Пронька, прибери лошадей,– из конюшни выскочил пацан лет 12-ти и, схватив под уздцы кобыл, повел их прочь, испуганно оглядываясь на монахов и Казаева. Строг видать был с персоналом инвалид, явно отставной какой-нибудь фельдфебель.

– Обед у нас в час по регламенту и до двух часов, просим не опаздывать, после сего не обессудьте,– предупредил инвалид, приглашая их жестом и провожая в дом, выстроенный в непонятном стиле, но явно с потугой угодить Великому князю. В два полноценных этажа и с крышей покрытой рыбьей чешуей черепицы, постоялый двор озадачивал уже от самого крыльца, которое было выполнено из цельных дубовых плах окованных в металл с такими же металлическими перилами выкованными с усердием и завитушисто украшенными чугунной листвой.

– Монументально,– похвалил Серега крыльцо.– На века изготовлено. Дом рухнет, а крыльцо еще сто лет после этого простоит.

– Ваша правда,– расплылся в самодовольной улыбке Казаев.– Его высочеству тоже глянулся. Так же вот похлопал и словечко вот енто же изречь изволил "моментальтно". Самовар разогреть прикажете?

– А как же регламент?

– По регламенту про самовар ничего для не служивых, а тем паче вашего сословия не упомянуто,– перекрестился инвалид.– Милости просим. Пронька!!!– Пронька выскочил из конюшни, он видать тут был на все руки.– Самовар, живо!!!-

Кроме Проньки обслуга "богоугодного" заведения состояла еще из двух дородных женщин гренадерского роста, которые суетились на кухне и в зале для приема пищи, занимавшем почти весь первый этаж и заставленный десятком столов с лавками. Сейчас он был пуст и одна из баб скребла здоровенным ножом-скребком столешницу одного из них. Поливала кипятком из посудины и с противным звуком гнала ножом черную волну.

– Хватит, Лукерья, в гроб ты меня сведешь энтим визгом,– остановил женщину Казаев.– Приберись и на стол накрой, господа чаевничать изволят. Баранки неси,

– Лукерья утерла пот со лба и, поклонившись в пояс, поспешила исполнять хозяйскую команду, унося с собой таз с кипятком.

– Пока накроют, покажу горенку. Прошу,– Казаев повел парней на второй этаж по скрипучей лесенке с перилами опять же металлическими, выкованными очевидно все тем же "левшой", слабостью которого, очевидно, были все те же листья. Второй этаж полностью был отведен под "нумера", каковых, судя по дверям, было шесть, и хозяин ткнул в крайнюю от входа.

– Вам двухместный, аль каждый обособленно изволит обустроиться?– повернулся он к гостям.

– Двухместный сойдет. Нам ночь переночевать, или две, как с делами управимся,– ответил ему Мишка.

– Тогда сюда,– распахнул дубовую дверь инвалид.– У нас все просто, но с простынями свежимы, как положено по регламенту и подушки с пухом. Довольны останетесь, уезжать в свои кельи монастырские не захотите,– хохотнул Казаев, закручивая длинный ус.

Комнатенка была метров десяти, и места в ней хватило только для двух кроватей и платяного шкафа, но была она светлой и чисто прибранной.

– Нас устраивает,– Мишка расплатился, а Казаев вручил ему от дверей ключ, чем надо сказать озадачил несказанно. Мишка даже не понял сначала, что это он ему сует в руку.

– Запирайте, уходя, чтобы значит без претензий,– пояснил хозяин.– Тут не монастырь, всяко быват.

– Неужто воровство регламентом не пресечено?– удивился Серега.

– Регламент,– хмыкнул Казаев.– Сию напасть и сам Господь заповедями не пресек по сию пору. Вы, господа монашествующие, уж не к Самому ли пожаловали?

– К Самому,– подтвердил Мишка догадку инвалида.– Воспомошествование для обители хотелось бы выхлопотать, – пояснил он причину, по которой заявились они к «Самому».

– Так, а он-то, что может?– не понял инвалид.– Вам к Государыне Императрице надобно по сему вопросу.

– Были,– отмахнулся Мишка.– То занята, то хворает – год ждать. Не до Сук нам,– ухмыльнулся Мишка, вспомнив анекдот с бородой про Штирлица, который шлялся по лесу и напоролся на сук. "Суки с визгом разбежались".

– А вы думаете, что Великий князь все свои дела побросает и вашими займется? А денег у него сроду не быват. Сам в долгах, как в щелках. Хозяйство опять же на ем. Сколь ртов прокорми, – вздохнул Казаев, совершенно искренне сочувствуя будущему Императору.

– Так ведь охота – пуще неволи. Разве не сам себя хлопотами обеспечивает?

– Не нашего холопьего ума это дело – судить да рядить начальствующих над нами. Всякая власть от Бога дадена, – обрезал Казаев разговор начинающий принимать, по его мнению, не совсем лояльное направление.– Я от батюшки Павла Петровича ничего окромя хорошего не вижу, и здесь кажный тако же скажет. До простого люда он добр и заботлив. У него не забалуешь, но и голодным, в драных сапогах и мундире не будешь. Порядок любит!! Правильно!! Порядку завсегда в Расее не хватат. Кажный норовит к себе в сундук утащить. Сперва о себе кажный. А Он, о всех печется.