Журнал «Если» 2008 № 06
Шрифт:
— Пане, — сказала хозяйка. — Вы тревожите папашу.
Спящий на полу человек и не спал вовсе, он был мертв, мертвее не бывает — не может же жить человек после сабельного удара, косо раскроившего лоб. Рану уже облепили ленивые мухи, они не летали, а только ползали, перебираясь с уже засохших краев страшной раны на участки, еще сохраняющие влагу тела, совсем недавно бывшего живым и чувствующим человеком. Глаза старика были широко раскрыты, словно он пытался внимательно рассмотреть смерть, а сквозняк тревожил его седую бороду, отчего казалось, что покойник все еще пытается что-то
— Кто его так? — тихо спросил Кторов, ощущая, как в душе просыпается ужас.
— Кто же может так ловко чепелить человека? — вздохнула хозяйка. — Черный сотник, пан, Черный сотник!
— А вы его видели?
— Видела ли я его? Видела ли я его? — голос хозяйки стал визгливым и неприятным. — Так кто ж его, кроме меня, мог увидеть? Ай, сукин сын! Ай, негодяй! Папашка себя уже в безопасности чувствовал, сказано же, что на чужой двор Черному сотнику хода нет. Тут он его сабелюкой своей и достал! Чтоб у него очи повылазили! Чтоб его по ошибке в печь вместе с углем засыпали! Чтоб ему…
— А выглядел он как? — прервал пустые угрозы хозяйки Кторов.
— Натурально и выглядел — черный, як ночь, и лошадюка под ним черная, и бешмет черный, чтоб ему пусто было!
— Вы, гражданочка, не убивайтесь, — деликатно сказал, кашлянув в кулак, Павел Гнатюк. — Папашка ваш тоже еще тот фрукт был. Если б не Черный сотник, так мы бы рано или поздно до него добрались.
— Грех вам! — неуверенно сказала молодица. — Наговариваете вы на нашего папашку, смирный и набожный был человек — мухи не обидел!
— Ну, может, мух-то он и не обижал, — задумчиво согласился Гнатюк, присаживаясь на корточки и внимательно разглядывая след сабельного удара. По случаю выезда одет он был в черную черкеску с костяными газырями, галифе синего сукна и мягкие короткие сапоги. — Вот за людей — не скажу. Ну что, по коням?
Выбежал во двор, пружинисто кинул тело в седло:
— Отряд! Рысью! Марш!
«Экий неукротимый!» — едко подумал Антон, трогая поводья коня.
Жеребчика ему и впрямь подобрали спокойного да послушного, потрусил он вслед за вытягивающимся по улице отрядом частей особого назначения без особой охоты, скорее, из стадного чувства и желания быть среди более опытных лошадей.
Тепло стремительно набирало силу, уже жужжали в воздухе пчелы, отправляясь к деревьям, окутанным розово-белым цветом, уже карагач на склонах невысоких кривобоких гор начал покрываться мелкой клейкой листвой, и совсем не хотелось думать о политике, о классовой борьбе, о необходимости стрелять друг в друга. Весна зарождением природной жизни подавала людям пример единения, но разведенные по сторонам идеями и тягой к убийству люди не слышали ее зова, не понимая, что если вовремя не остановиться, безжалостный Молох, воссевший на трон, сжует и их.
Глава десятая
Александр Кумок маялся бездельем.
Бывают такие дни — пить не хочется, есть не хочется, к картам прикасаться тошно, а любовница Кумку надоела, только вот оказалась она не той женщиной, с которой легко сойтись и еще легче расстаться. От хандры человека может избавить яростная сабельная рубка или добрый
вооруженный грабеж, когда адреналин словно кипит в крови. Но в Лукоморск после известных событий банда Саши Кумка входить не решалась, а грабить проезжего человека — только время напрасно терять: ни денег от того, ни почестей особых.— Шура! — капризно протянула бывшая артистка. — Вы совсем забыли обо мне!
Была она в черном одеянии, алом платке и длинных, до локтя, перчатках.
— Я занят, — раздраженно сказал Кумок. — Вы очень некстати, мадемуазель!
— Это отговорки, — с видимым раздражением сказала Мария Семенова. — Я сплю одна уже пятый день. Вам не кажется, что благородные люди так себя не ведут? Если рядом с женщиной начинает пустовать подушка, она всегда может найти того, кто согреет постель!
Они разговаривали по-французски, пусть и с нижегородским прононсом, а потому не особо опасались, что их кто-нибудь поймет.
— Разве я против? — широко осклабился Кумок. — Дорогая, дайте повод, можете поверить на слово, я воспользуюсь им самым достойным образом!
— Сукин сын! — чарующе усмехнулась мадемуазель Семенова. — Нет, вам не удастся отделаться от меня так просто! Я слишком молода, чтобы умереть.
Хандра, хандра… Даже спорить с любовницей Александру не слишком хотелось. Он уже намеревался встать со скамьи, чтобы отвесить Марии хорошую оплеуху и тем перевести их отношения на новый уровень, но тут за окном послышались голоса, щелкнул выстрел из обреза, и Кумок, чувствуя облегчение, поспешил на крыльцо.
— Батька, — сказал начальник взвода конной разведки Басюк. — Пленных взяли!
Пленных оказалось двое.
— И мандаты при них, — сказал Басюк. — Чекисты, батька!
Кумок обошел пленных. Те, в свою очередь, разглядывали его без особого страха, но и подобострастия не выказывали.
— Красные комиссары, значит, — заключил Кумок. — Редкие птички. Так что с ними делать, братва?
Вокруг загалдели, но и прислушиваться к голосам бандитов не стоило: придурку было ясно, чего желают ограбленным те, кто добротные кожаные пальто уже считают своими.
— К стенке, значит? — спросил пленных Кумок. — «Интернационал» изволите спеть или «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» вспомните?
— «Гоп со смыком» я вспомню, — сказал чернявый пленник. —
Саша, ты и в самом деле меня за красноперого держишь?
Кумок с интересом повернулся к нему.
— Знакомый? — спросил он. — Что-то мне ваш фотографический портрет неизвестен.
— И правильно, — ухмыльнулся чернявый. — Ты ж на каторге сразу к иванам приткнулся, а я с фармазонами кашу варил. Факира и Туза Пик помнишь?
Он шагнул, протянул руку и вытащил из-за воротника встрепенувшегося Басюка зажженную папиросу, картинно сделал затяжку и выпустил несколько дымных колец.
— Ну, допустим, — заинтересованно сказал Кумок. — Садись.
— А ты, значит, в иваны вышел, — усаживаясь на скамью и оглядывая горницу, сказал пленный. — Я так и думал. Как ты Кумылгу завалил, я сразу сказал, что парень себе путевку в большой мир выписал.
Воспоминание о Кумылге было приятным, но Кумок сумел сдержать улыбку.