Злобный леший, выйди вон!

«И чего мне тогда тут сидеть?», - подумал он и покинул святилище.

Возле шатров глухих все также сновали лешие, обмениваясь нектаром и шутками, но друзей он там не нашел. Он ходил от одного шатра к другому, пока его внимание не привлек знакомый голос.

– Это же ваши правила! Вон ядозуб сожрал полевку и ничего, – кричал ученый.

– Но твоя шишка разорвала брюхо моей жабе уже после битвы. Это не по правилам.

– Так разве я мог что-то с этим поделать? Я не виноват, что у твоей жабы такой слабый желудок.

– И фасолью ты тоже не повелеваешь? Она еще до начала битвы моей ласке глаз выцарапала!

– Каюсь, не уследил.

– Кается он! Гнать его из-за стола!

Леший вошел в шатер, где играли в рунные дощечки, и застал всю кампанию.

– Что у вас тут такое?

– Тео вошел во вкус, - сказал Олег.

– Не просто вошел во вкус, - сказал тот. – У меня здесь второй медонос!

На стол упали четыре дощечки с одинаковыми вершинами. Лешие рассмеялись.

– Вы чего смеетесь?

– Выкидывать медоноса до объявления круга – это очень плохо. Ничего, в другой раз повезет, - сказал вишнебородый медведь.

– Покинь стол! – объявила лягушка.

– Что? Вы меня выгоняете? Но я же выкинул медоноса!

– Раньше объявления круга, - заметили ему.

– Ах так? Ну и черт с вами!

Теодор Кительсон запрыгнул на стол и выхватил из бесконечного полета фасольку и кедровую шишку, что наполовину торчал из живота жабы. Он метнул взгляд на перчатку, что лежала возле вишнебородого медведя, но не решился забрать ее и пошел прочь из шатра. Лешие подскочили с мест, но лягушка остановила их:

– Нельзя покидать стол.

– Но он же уносит тварей!

– Отныне ему закрыт доступ в наш шатер - это его наказание.

– Идем отсюда, - сказал ученый друзьям. – Мне надоела эта игра.

Они вышли на улицу и нашли спокойный уголок, чтобы поговорить:

– Как все прошло? – спросил Олег.

– Как видишь, тело все еще при мне. Но Отец вернул мне силу. Я чувствую следы прежнего меня в ваших телах. Не так явно, но все же.

– Ай! – вскрикнул Олег когда Корак вырвал стебель из его уха. На кончике стебля показался первый лепесток.

– Пора, - сказал ворон.

Леший, вместе с Теодором Кительсоном вырвали стебли, а последний еще и втоптал его в землю.

– Почему ты злишься, Тео?

– Понапридумывают правил, - сказал он. – Я так хотел использовать медоноса, чтобы заполучить шапку-невидимку.

– Но у тебя ведь ничего не было взамен, - заметил Олег.

– Отдал бы титул ренегата, - сказал ученый и отмахнулся. – Ну, хоть свое забрал.

– Можно? – Леший протянул руку ученому. Тот хотел вложить в нее фасольку, но Леший показал на шишку.

Он взял ее двумя руками, а затем развел их в стороны. Шишка застыла в воздухе. Леший развел пальцы и из шишки вылетели семена и закружили вокруг нее, как пчелы возле улья. Он не мог скрыть улыбки, а затем и вовсе засмеялся.

– Теперь точно сила вернулась! – обрадовался Олег. – Мы можем вернуться?

– Да, пора. Идем к саням.

У выхода из селения они вновь столкнулись с лешим, что нес корзину фасоли. Он выглядел чем-то обеспокоенным. Маленькая фасолька выглянула из кармана ученого и прыгнула в корзину к собратьям.

– Куда ты? Я думал ты пойдешь с нами?

– Мне кажется, она погрозила нам ручкой, - сказал Олег.

– Ну вот, оставила меня.

– Я тоже оставлю вас, - сказал Корак. – Был рад познакомиться.

– Как? И ты уходишь?

– Улетаю, да.

– Спасибо тебе, - сказал Леший и поклонился. – Спасибо за все.

– Прощайте, - крикнул Корак и полетел обратно в селение.

Из травы показались змеи и вновь сплелись в березовые сани. Леший забрался на козлы. Олег с Теодором Кительсоном уселись позади.

– Наконец вернемся в лес, - сказал Олег.

– Да, о нашем возвращении. Я решил остаться наместником. Раз уже я заперт в этом теле, буду, пожалуй, хозяином на два дома.

Часть III - Глава 27

Зеленый Яр - одна из многих деревень южной стороны. Из хозяйства держали свиней да овец. Растили коноплю, горох, но все чаще сорняки. Был до недавних пор сапожник хороший в деревне, да и тот утоп. Мужик, что полез спасать, сказал, что тот опустился на дно, ухватился за большой камень и ни в какую отпускать не хотел. Он попытался вразумить сапожника, да разве под водой долго поговоришь? Вынырнул один. А тело потом всплыло, да с таким животом надутым, будто он там не тонул, а рыбу все это время ел.

Жизнь в деревне текла как вода в болоте. Крестьяне трудились в поте лица, наместник в поте лица продавал продукты их труда. И вроде все были довольны участью, кроме, разве что, сапожника, пока не услышали крестьяне слух от проезжих вольных охотников: «В Лысовке то жизнь. Вот где не грех под барином ходить». Подобные слухи ползли со всех сторон. Последний слушок пришел с ярмарки, что в Крапивино, куда наместник пустил одного крестьянина, потому как сам не смог отправиться за сорок верст из-за проблем с узлами, известного рода. Только мужик вернулся, собрал ночью крестьян в своей избе, и поведал о наместнике, при котором живется лучше, чем где бы то ни было.

– Говорят, у него в деревне порядок другой. Что крестьянин сам соберет и вырастит, то его дому и принадлежит. Вот так вот. Диво. А когда на торги надо ехать, то едут крестьяне одни. Даже мечники не едут. Как вернутся, так каждый даст часть заработка наместнику. Только часть эту каждый сам выбирает. Наместник их не обижает, а потому дают порядочно. Он вроде как даже избы всем переделал, на новый манер.

Крестьяне выслушали все это, повздыхали и разошлись по домам. Только у двоих братьев, что с самого детства живут подле друг друга, двор ко двору, возникла мысль.

– Попробуем?

– Не знаю, Ерема. Я же человек семейный. Ладно бы еще детей не было, так их двое. Куда же я с двумя птенцами и бабой-то побегу?

– А мы с тобой все так устроим, что за нами никто и не угонится, а? Не могу я здесь больше жить. Каждый новый день – новый кусок земли в мою могилу. Да и живот болит все чаще, уже и в бок кусает.

– А ты травы пьешь?

– Что толку от них.

Братья какое-то время шли погруженные в свои думы.

– Да, в одном ты прав. Жить здесь уже невозможно. А в Лысовке-то жизнь другая. Там на себя работаешь, и лишь чуть-чуть на наместника. Только, ты знаешь, что будет, если нас поймают?