Злобный леший, выйди вон!
Шрифт:
«Наверняка, пил всю ночь, - подумал Олег.
– Не пойду домой, пока он там. Пусть в поле проветрится, с потом выгонит всю медовуху, а к вечеру поостынет и не станет ругать. Быть может».
Так просидел он в кустах черемухи под забором, пока не услышал, как закрылась калитка. Путь свободен.
Олег давно заприметил место в заборе, где достаточно чуть-чуть надавить и доска, с большим удовольствием поддастся, оставив щель, в которую мальчик легко проникнет. Так он попал во двор. Он прокрался вдоль дома и достал запасный ключ, который Сизый прятал под крыльцом. В сенях его встретил
«Мокрая подушка, разорванная простыня - Сизый провел ночь в жаре и бреду», - подумал Олег.
На столе стоял кувшин. Олег заглянул внутрь – конечно, пустой. Чарка стояла на полочке, не тронутая. Сизый пил прямо из кувшина. По всей избе летал кислый пшеничный запах.
Еще по дороге к дому, Олег обдумывал, стоит ли ему рассказать о том, что с ним действительно случилось в лесу. Сидя в избе, на кровати, он понял, что не хочет говорить правду. Нельзя рассказывать всей истории.
«Скажу, что поймал Лешего и под угрозой расправы тот выдал все, что я теперь знаю о смерти родителей. А если Сизый не поверит, что я смог поймать Лешего? Да какое дело. Леший не может врать! Врут лишь люди. И Сизый врал. Теперь я заставлю его говорить правду. Заставлю! А если все-таки и духи врут?».
Олег снял ножны и вытащил меч. Он оглядел его со всех сторон. Теперь меч казался ему другим. Возможно, его настоящий отец был воином, и этот меч не раз покрывала кровь, думал он, скользя взглядом по лезвию вверх, вниз. Тут он заметил, что-то приставшее к лезвию, возле самого острия. По лезвию шла засохшая белая струйка, к которой пристали клочки паутины.
«Надо смыть все это, чтобы не было следов», - подумал Олег и принес воды.
Оружие заблестело как прежде. Тогда мальчик спрятал меч в ножны и повесил на крючок над кроватью.
Не найдя ничего съестного, кроме вчерашней полбяной каши в горшке, мальчик съел ее, с поистине солдатским аппетитом. Теперь он должен был пойти к Чарухе, как и другие дети, но ему совершенно не хотелось. К тому же, он сомневался, была ли от ее учений хоть какая-то польза. Олег хмыкнул. Его хорошо спланированный поход с белой нитью, привел бы только к гибели, будь Леший таким, каким его выставляла старуха.
– В чем толк, от этих занятий?– спросил он.
– Теодор Кительсон большему бы научил меня. Не пойду больше к бабке!
Решив так, Олег упал на кровать. Он пытался осмыслить, в очередной раз все то, что с ним произошло и как теперь с этим жить, но ведомый теплым течением сна и знакомой кроватью он погрузился в другие думы, что словно перелетные птицы унесли его в страну грез. Так мальчик проспал до самого вечера.
Его разбудил звук шагов. Кто-то поднимался по ступеням. Следом зашумел ключ в замке.
– Сизый! – крикнул мальчик, как только распахнулась дверь.
Мужчина вбежал в комнату, повалив веник и ведро, что стояли в сенях.
– Ах ты ж! Где тебя черти носили? Ты понимаешь, что могло случиться?
– Не ругайся. Выслушай.
– Ты мне еще указывать будешь, малец? – Сизый подошел и осмотрел мальчика. – Ну, хоть целый. А это что у тебя? – спросил он, раскрыв сжатую в кулак руку.
– Ничего,
об сук зацепился, - сказал мальчик и одернул руку.– Дай, мне сказать!
– Ты где был, башка твоя пустая? Не знаешь, что за побеги делается? А? Ну, говори!
– В лесу. В лесу я был!
– И чего ты там забыл в лесу, да еще в одиночку?
– Ты же сказал, что Леший убил моих родителей. Вот я и пошел... Убить его.
– Ух, болда! Какой же ты болда! В лес ходить нельзя больше, нет там людям прохода.
Когда мальчик снова попытался заговорить, Сизый взял его за руку:
– Пошли, сейчас же. Кто-то сказал о тебе Мокроусу. Он приходил в поле вчера, спрашивал, мог ли ты убежать. Появись ты раньше, мы с ним бы потолковали и всё, а теперь к Бокучару идти и показываться, что здесь ты. Не было бы беды, ох!
«Кто же, кроме бабки Чарухи, мог разболтать? Наверняка она и сказала», - подумал мальчик.
И он был прав. После учений Чаруха поковыляла так быстро как могла к Мокроусу, дабы сообщить о пропаже одной головы.
– Потерялась сурунча одна, ничего поделать не могла, - пожаловалась она Мокроусу.
Сизый потащил Олега. Так и пошел он, пропитанный потом, пылью и солнцем к усадьбе наместника. Дети во дворах встречали их смехом, а родители шепотом. Олег силой высвободился, и пошел рядом, показав кулак мелюзге. Надоедливый смех прекратился. Так, идя бок о бок, они вышли на тропинку к усадьбе.
– Я нашел Лешего, - сказал Олег.
– Чего?
– Нашел я хозяина леса. И говорил с ним.
– Не городи чепухи, Олег. Леший не покажется перед людьми, а если и покажется, то только чтобы загубить. А тут еще и говорил? Все знают, дух этот лишь по-звериному орет, а по-нашему ни разумеет.
– Но я с ним говорил на тридевятом. И остался жив.
Сизый остановился и посмотрел на мальчика.
– Дома расскажешь, что там с тобой приключилось, - сказал Сизый и пошел дальше.
Что-то похожее на волнение промелькнуло в его голове. Может от того, что они шли к усадьбе Бокучара. Может, на то была другая причина.
– А сейчас молчи, говорить буду я, - сказал Сизый, когда они подошли к крыльцу.
В усадьбе стоял такой шум, словно внутри развернули ярмарку, посреди которой устроили пир, бои собак и состязания певцов. Звучали слова песни, которая вызывала страх в определенных кругах:
Мы для славного князя меч,
Мы для славного люда опора.
Головешку дурную с плеч, (свист) Ха!
Чтобы меньше гуляло сброда.
А когда мы вернемся домой
Будет женушка очень рада.
На крылечко выйдет нагой, (свист) Ха!
И покажет, как сильно ждала!
Неподалеку заржали лошади. Возле конюшни стоял целый табун. Бокучар никогда не славился любовью к верховой езде, поэтому лошадей держал лишь для гонцов да прислуги. Но эти кони были не бокучарские. Седла украшала красная, богато вышитая бархатная покрышка. Могучие тела прикрывали кольчужные попоны из редких и крупных звеньев. На головах их красовались легкие налобники, украшенные знаменем местного княжьего рода: вепрь на чешуйчато-золотом фоне. Бокучарские кони на фоне гостей смотрелись совсем уж хилыми.