Злобный леший, выйди вон!

– Ежели женщина родит от оборотня дитятю, то тому передастся проклятье отца. Если же оборотень мать, то может и не передаться. Женщина не может так сильно прогневать богов, чтобы на детей ее проклятье легло, а вот мужик может. Ребенок, что родился со зверем внутри, уже с детства учится жить с ним. И тут уж как повезет. Зверь взрослеет раньше, чем человек, а потому в младенчестве такие дети дикие, бегают щенками, летают совами, но чем старше становятся, тем больше в них человека. К вашему возрасту они уже по своей воле меняют форму, а когда станут совсем взрослыми, то зверя берут в тиски и могут за всю остальную жизнь ни разу не перевоплотиться.

– А если мать и отец оборотни, что тогда будет?

– То будет, - задумалась старуха. – А ничего не будет. Детей у таких быть не может, - придумала она, наконец.

– А можно проклятье снять с оборотня?

– Божье - нельзя, а колдунское можно. Надо, чтобы колдун сам расколдовал оборотня несчастного. Либо можно убить колдуна и тогда все его проклятья спадут. Еще можно найти более сильного колдуна, что может своими чарами снять предыдущие. Но колдуны под запретом в тридевятом царстве, кроме тех, что при князьях сидят. Так что если обратились по воле злыдня какого в зверя, то лучше грызите ему глотку.

– А если ведьма или колдун сами обращаются в кого-нибудь, они тоже оборотни, выходит?

– Нельзя их назвать настоящими оборотнями, потому что в них нет зверя. Настоящий оборотень – это тот в ком помимо человеческой души живет еще и животная.

– А Леший?
– спросил Олег. – Он оборотень?

– А в нем нет людской души. Да и какой-то одной звериной, пожалуй, нет. Он в себя всю душу леса вмещает. Погодите ка. Ты! Мальчишка! Ты где пропадал два дня? Ты куда убег? – старуха поднялась со стула и поковыляла через толпу детей к Олегу.

Мальчик поднялся и быком уставился на старуху. Он решил, что если та его тронет, он расскажет всем, что старуха врала про Лешего. Остальные смотрели круглыми от удивления глазами то на Олега, то на Чаруху.

– Ты чего подорвался? Ну-ка, сядь! – сказала Чаруха, замахнувшись своим прутиком.

– Нет! Пусть все кто тут сидят, знают, что вы врете нам! – ответил Олег.

– Что ты бормочешь такое, поганец?

– А вот что! Я целый день провел в Глухом Бору. Я видел Лешего. Поймать его белою нитью не выйдет, как ни старайтесь. И сам он не собирался меня погубить, или завести в топи, или на дереве повесить. Совсем наоборот. Он меня из лесу вывел.

– Что ты такое городишь?

– А вот что! – показал Олег свою руку.

– Грибок, поймал, - сказал кто-то рядом.

Дети хором загоготали.

– Да какой же это грибок, дурни? Это знак Лешего. И я с ним могу в лес ходить, и ничего мне не будет. Никто меня не тронет, - сказал Олег.

– Ух ты, какой врунишка у нас нашелся. Небось, два дня пряники ел под одеялом, а нам теперь байки да небылицы рассказывает, - сказала Чаруха.

– Это не байки!

– Я должна тебе поверить из-за пятна на руке?

Олег призадумался. Как можно еще подтвердить свои слова? Он почесал затылок и наткнулся пальцами на запекшуюся корку, оставшуюся на месте раны.

«След от ветки, вот что у меня есть», - подумал мальчик.

– Видите, - наклонил он голову. – Вот. Смотрите все. След от ветки. Я получил его в овраге, когда на меня напала кикимора.

– Ах, так ты еще и кикимору видел? Ну, ты даешь, может ты еще и русалок с водяным повстречал? – ухмыльнулась бабка.

– Нет, их не видел.

– А я думаю, вот как было. Отец твой, под водами веселыми, ночью решил вспомнить боевую молодость и помереться силами с кем-нибудь. А так как под рукой никого другого не нашлось, он и померился с тобой, а от борьбы этой след у тебя на голове и остался. Видимо, и правда, какой-то палкой прилетело, уж больно след большой. Вот ты и пролежал два дня дома, смотря сказки чудесные, которые теперь за правду выдаешь.

Эта версия звучала правдивей, и дети закивали. Они не могли поверить, что кто-то может пойти в лес и вернуться оттуда с каким-то знаком. С пеленок им внушали, что лес для них под запретом. Сколько рассказов они слышали о тварях, что скрываются в лохматых кронах и живут в старых пнях. Родители, чтобы припугнуть непослушное чадо частенько говорили: «Сеня, бегом спать иди, а то в Глухом Бору заночуешь».

– Никакие это не сказки! – сказал Олег.

– Знаешь что, я ведь уже не девочка, - сказала Чаруха. Дети не могли и представить, что эта высушенная черепаха, без панциря и в платочке, когда-то была молодой. – На моей стороне многие зимы, опыт и знание, а на твоей стороне что? Да ничего. Грибок да царапина.

– Но я говорю правду!

– Как и я, - ответила Чаруха. – Но двух правд быть ведь не может. Потому мы оставим мою, ведь это я вас здесь учу, а не ты. А теперь сядь, устала я уже спорить.

Олег сел на место. Его правда разбилась о дремучую старость Чарухи.

***

– Давыд, да перестань ты уже. Ты же правда мог там схлопотать лезвием по шее так, что хер зашьешь потом. Считай, что все хорошо закончилось.

– Молчи Елизар, – сказал Яков. – Иди лошадей проверь, а то они совсем без присмотра остались.

– Хорошо, - ответил Елизар и еще раз сочувственно посмотрел на Давыда. Когда он встал на его место сел Яков.

– Хватит пить Давыд. Ты не можешь, с такой головой, в путь отправится. В конце-то концов, ты хотел поединка, ты его получил. Должен был думать, что можешь и проиграть. Всегда есть риск, с каким бы стариком или даже ребенком ты не дрался.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем ты выбил у меня самострел?

– Он победил честно.

– Честно?! А было честно, когда они ворвались в мой и насиловали мать, пока она не испустила дух? Честно было заставлять меня смотреть на все это, пока я был связан? Что молчишь?

– Четверо из них мертвы.

– А что же с Сизым? Я что, должен его простить теперь?

– Не должен, потому ты и просил поединка. Он пришел и победил тебя. Честно.

– Да что ты заладил с этой честностью?

– Потому что это наш долг перед князем и народом. Быть честными во всем и всегда. Если бы ты убил его в спину из самострела, то стал бы убийцей, и мне пришлось бы…

– Что? Что бы ты тогда сделал, Яков? – Давыд схватил нож, по которому еще стекал жир от порезанного кролика, и приставил его к горлу Якова. – Не забывай, что главный здесь я! Понял? Еще хоть раз посмеешь вмешаться в мои дела, и тогда я не остановлю лезвие у горла, а остановлю только уткнувшись острием в твой хребет!

Опричники подскочили с мест, готовые растаскивать Давыда и Якова в разные стороны залы, но Яков сделал жест рукой, чтобы те не шевелились.

– Сейчас ты уберешь нож от моего горла, и я сделаю вид, что этого не было. Все сделают вид, что ничего не произошло. Тебе хватит одного поединка на сегодня. Это случилось в последний раз Давыд, следующей подобной выходки ты не переживешь.

В воздухе повисло напряженное молчание. Опричники боялись даже выдохнуть, будто любой шорох заставит Давыда действовать. Все ждали того, что сделает главарь. Даже он ждал того, что сделает дальше. В голове Давыда не было совершенно никакого плана. Он поддался злобе, что переполняла его, и хотел выплеснуть ее на вечно спокойного и рассудительного Якова. Но рассудком он понимал, что из этого поединка он точно живым не выйдет. Совершенно уничтоженный он вонзил нож в стол, и рухнул на скамью. Опричники выдохнули.