Злое счастье

— Вы так доверяете словам младшего брата Отступника? — подозрительно сощурился Риадд. — Слишком много странностей для обычного приключения. Судите сами, государь: на девушку нападают разбойники, всех убивают, а её лишь ранят, после чего она полностью теряет память; её спасает Мэй-Отступник, он увозит леди Хелит в Эр-Иррин. К тому же все эти слухи о предсказании Читающей-по-Нитям…

— Это провокация дэй'ном! — резко бросил Альмар.

Внезапный порыв ветра унес прочь его слова, развеяв их над утесом, словно пригоршню пепла.

— Даже если это провокация, речь идет о короне Тир-Луниэна. Не более, но и не менее, — вкрадчиво мурлыкнул ир'Брайн.

Король оторвал свой взор от линии горизонта и пронзил придворного своими черными зеницами.

— Верховный вигил Эйген специально подкинул эту сплетню, чтобы навлечь на леди Хелит неприятности.

— Возможно. Даже не исключаю, что так оно и есть, — нехотя сдался легат. — Я выполню вашу просьбу и отвезу леди Хелит приглашение на осенний праздник Равноденствия. Заодно передам ей небольшую сумму денег. Только, боюсь, она пустит их на укрепление крепостных стен, а не на покупку достойных нарядов.

— Значит, она настоящая дочь Оллеса, — облегченно вздохнул Верховный Король.

— Слишком настоящая. И у неё чересчур тесные отношения с Мэем.

— То есть? — пожелал уточнения король.

— Они регулярно обмениваются письмами. Между Алаттом и Эр-Иррином гонцы протоптали настоящую дорогу. Разве лорд Тайгерн вам об этом не доложил, мой государь?

Мало кто в Лот-Алхави питал к Отступнику хоть малую толику приязненных чувств, и подобных настроений от Владыки никогда не скрывали.

— В этих письмах есть что-то предосудительное? — прямо спросил Альмар.

Он ни на миг не усомнился, что переписку леди Хелит и Рыжего Мэя перехватывают и читают специальные агенты. В ответ Риадд легким движением извлек из рукава сложенный вчетверо листочек дешевой бумаги и протянул его королю.

«Ты пишешь о своем духовном увечье, словно о чем-то неизменном. Будто это приговор, навеки отдаляющий тебя от остальных людей. Но всем ранам, если они не смертельны, свойственно затягиваться. Даже безногий калека, с которым ты так любишь себя сравнивать, в конце концов находит способ как-то компенсировать свой недостаток. У слепца развивается острейший слух, а глухой учится понимать речь по губам. Чем же ты хуже, Мэй? Ты же сам говоришь, что чувствуешь себя полноценным и целостным только в битве, что ты способен испытывать радость победы, тебя охватывает ярость и гнев, как и всех остальных людей. Так, может быть, тебе стоит попытаться научиться смотреть на любовь, творчество и вдохновение с иной точки зрения? Мне отчего-то кажется, что это вполне тебе по силам.»

— прочитал Альмар и нахмурился:

— Я не вмешиваюсь в методы твоей работы, ир'Брайн, но тебе не кажется, что всему есть или должна быть мера?

— А я так и не знаю, можно ли верить Отступнику, мой государь.

— Ты ничего не знаешь. Никто ничего не знает, — резко бросил Альмар и встал из кресла, давая ветру подхватить черную гриву волос. — Оставь воеводе Хефейду деньги, потребные для ремонта крепостных стен, а леди Хелит привези в Лот-Алхави. Под любым предлогом, любой хитростью, но замани её в столицу. Главное не злоупотребляй властью и не угрожай ей. Дочь Оллеса и наследница Эйркела и Ридвен достойна уважения. Таков будет мой приказ.

Риадд ир'Брайн с тревогой поглядел в спину удаляющемуся королю. Иногда Альмар умел сделать совершенно непредсказуемый ход, последствия которого невозможно ни предсказать, ни просчитать. Ведь и вправду никто доподлинно не знает, что же приключилось в ночь перед битвой в Мор-Хъерике пятьдесят семь лет назад. Или знает?

…— Сколько можно спать?! Вставай!

Голос безжалостно вырвал Мэя из теплого уютного сна. После вчерашнего утреннего боя, когда они с Идором отбили атаку дэй'ном в Каменном урочище, он свалился на походное одеяло, не раздеваясь, в чем был.

— Поднимайся! Нам нужно поговорить. Срочно!

— Королевская дружина уже на подходе? — пробормотал сквозь сон Мэй, пытаясь отмахнуться от требовательной руки отца, теребившей его за плечо. — Возьми Сэнхана… Отстань, ради всех Богов!

Но от Финигаса невозможно отбрыкаться, особенно если ему что-то нужно. Он будет терзать свою жертву, точно боевой пес, пока не добьется своего.

— Чего тебе надобно, отец? — прорычал Мэй, окончательно пробуждаясь.

Он быстро сполоснул лицо холодной водой, чтобы взбодриться, но лишь размазал грязь по щекам. «Ну и ладно, в лагере все равно не перед кем особо красоваться», — решил Мэй и кое-как собрал перепутанные, слипшиеся от пота волосы в хвост, чтоб в глаза не лезли.

Финигас небрежно бросил на край стола свой широкий плащ, подбитый рысьим мехом, и по-хозяйски расположился в Мэевом кресле. Он прекрасно знал, что сына раздражает такая манера обращения: словно с маленьким мальчиком, у которого нет смысла испрашивать согласия ни в каком деле, ибо нос не дорос. Знал и продолжал делать назло.

— Что-то твой Альмар не торопится к нам на подмогу, — сказал отец и протянул руки к огню. — Видимо, надеется, что пока суд да дела, дэй'ном избавят его еще от одного Джэрэт'лига.

— Ты это сам придумал или тебе Идор нашептал?

Мэй устал спорить и доказывать невиновность Альмара в гибели Моргена. Он сам тяжело переживал смерть младшего из братьев, но не понимал неистового желания отца найти виновника в ком-то еще, кроме дэй'ном. Если бы Мэй в тот злополучный день не сражался под стенами Эмасса, то, по всей видимости, отец бы возложил всю вину на первенца.

— Альмар никогда не был честен с нами. Он хочет извести всю нашу семью под корень, — упрямо твердил Финигас. — Я ему Моргена никогда не прощу.

И не простит. Кто бы сомневался.

— Мы должны раз и навсегда покончить с предательством Гваэхардов, — продолжал настаивать князь. — Эти выскочки как кость в горле у всего Тир-Луниэна вот уже двести лет. Я устал терпеть его заносчивость и обман.

— Отец! — взорвался Мэй, швыряя об пол чашку с водой. — Я не обязан слушать твои безумные речи.

— Ты обязан и будешь!

Они уже много лет разговаривали исключительно криком. Иногда слугам приходилось разнимать их в драке, вернее, оттаскивать Финигаса, норовившего кулаком учить сына уму разуму. Такова была странная любовь могущественного униэнского князя — сурового отца. А в том, что это именно любовь — они оба не сомневались.

— Ты по-прежнему мой сын и связан клятвой верности! Так что ты будешь слушать меня, даже если я буду нести пьяный бред, — отчеканил Финигас, глядя Мэю прямо в глаза. — И ты будешь делать то, что я прикажу.

Но тот, против обыкновения, не стал отводить взор.

— И что же ты хочешь мне приказать, отец? — спросил Рыжий, наклонившись к отцу так, чтобы находиться лицом к лицу.

Пусть смотрит в свое отражение, пусть узнает свой собственный упрямый взгляд, пусть учится признавать чужую правоту.