Злой лжец

Удовольствие зажигает мое тело, и мои нервы вибрируют в ответ на это ощущение. Удовольствие хлещет по мне волнами, когда наши тела соприкасаются. Доминик вонзается в меня с первобытной яростью, которая дает мне понять, что я заявляю права на него.

Я встречаю его жгучий член толчком за толчком, пока он трахает меня, и крепко держусь, когда он начинает трахать меня так сильно, что моя душа трепещет от необузданного экстатического блаженства, которое поет во всем моем теле.

Когда его хватка на моих бедрах сжимается так сильно, что становится больно, а его член пульсирует внутри моего прохода, еще один оргазм вонзается в мои внутренности. Это похоже на падение и полет одновременно. Мои нервы натянуты, а голова кружится, головокружение от восхитительного наслаждения.

Когда горячая сперма заполняет мой проход, мое тело оживает, и возникает такое приятное чувство, что оно предупреждает меня, что я никогда не смогу устоять перед этим мужчиной.

Осознание этого заставляет удовольствие отступить, и я смотрю в его яркие голубые глаза, желая заглянуть в его мысли.

Он купил меня на аукционе, и теперь я его. Он хочет шанса со мной, потому что он хочет меня вернуть.

Он не из тех, кто проигрывает, но как насчет меня?

Я тоже не хочу проигрывать. Я не хочу, чтобы он снова причинил мне боль.

Он заставил меня это сделать. Заставил меня нырнуть с головой в океан чувств, которые, как он знает, я к нему испытываю.

Его пальцы грациозно скользят по моей щеке, и когда он наклоняется вперед, чтобы поцеловать меня, я двигаю лицом. Вместо губ он целует мою щеку.

— Будь готова к завтраку через полчаса. Потом я отвезу тебя обратно к тебе, чтобы забрать твои вещи. — Он говорит мне в щеку, но его теплое дыхание ласкает меня по всему телу. — Мы проведем здесь следующие несколько дней.

— Мне нужно работать. — Я резко бросаю на него взгляд, и ему нравится, что я нахожусь всего в шаге от его губ.

— Ты вернешься к работе, когда я тебе скажу.

— Но Массимо…

— Ты не отвечаешь перед моим братом. Только передо мной.

Он поднимает меня со своих колен и засовывает свой член обратно в боксеры.

Я тянусь к простыне, чтобы прикрыть свое голое тело, и смотрю на него, думая о том, что он сказал мне, что не был ни с кем после меня. Если это правда, то это должно что-то значить. Если он думал обо мне, то почему он отгородился от меня.

— Почему ты мне не написал? — задаю я вопрос, который приходит мне в голову.

— Что?

Теперь, когда я это сказала, я могу продолжить. — Когда тебя не было. Я знаю, что ты посылал записки своим братьям. Почему я не получила записку или что-то в этом роде? Доказательство жизни.

— Я хотел, чтобы ты забыла меня. Было бы проще, если бы у меня не было контакта.

— Проще для кого?

— Для нас. — Вспышка чего-то в его глазах говорит о том, что я застала его врасплох.

— То есть это нормально, что ты принимаешь решения за нас обоих? Так же, как сейчас, эгоистичный ублюдок.

— Господи Иисусе, Кэндис, мы больше не об этом. Собирайся, блядь, и не заставляй меня ждать. Полчаса.

Блин.

Он выходит, и когда за ним захлопывается дверь, я понимаю, что не выиграю.

Это происходит, и я ничего не могу сделать, чтобы это остановить.

Наступил новый день, а я все еще застряла в конфликте эмоций, разрывающих меня на части. С ним.

Глава 26

Доминик

Кэндис достает буханку черного хлеба из пакета с продуктами и хмурится. Мы только что вернулись от нее с кучей ее вещей и совершили легкий шопинг в магазине. Она переоделась в майку и шорты. Как всегда, она не замечает, насколько она сексуальна.

Пока она продолжает хмуриться, глядя на хлеб, я сосредотачиваюсь на ее губах. Когда она так их поджимает, все, о чем я могу думать, это как просунуть свой член между подушечками ее бархатного рта.

Она начинает ворчать из-за хлеба, но я думаю о том, сколько раз я имел эту женщину, и ни разу ее рот не касался моего члена.

— Доминик, ты меня слушаешь? — фыркает она, бросая хлеб на столешницу.

Я не слушал, но я не дам ей больше поводов злиться. — Ты ненавидишь хлеб.

— Я просила хлеб с добавлением семян, а ты купил это.

— Детка, это хлеб, сделанный из той же пшеницы. Просто насыпь на него немного семян.

Она смотрит на меня, и я знаю, что она хочет послать меня к черту, но она никогда бы не сделала этого из-за такой простой вещи.

Она не злится из-за гребаного хлеба. Она злится из-за того, что я снова ухожу. Теперь ее раздражение оттого, что она думает, что я не написал.

Если бы она только знала.

— Я собираюсь распаковать вещи. — Она выходит из кухни, и я смотрю, как она спешит прочь.

Сегодня утром был момент, когда она отдалась мне. Я чувствовал это. Потом, должно быть, реальность ударила, и она спросила меня, почему я не писал.

Я снова солгал, когда сказал, что это потому, что я хотел, чтобы она забыла меня, и это было к лучшему. Это было не так.

Теперь я понимаю, как сильно это на нее повлияло, я бы хотел отправить ей хотя бы одно из тех писем, которые я написал и не отправил. Хотя бы одно.

Я был с ней весь день, и она была в том же самом озлобленном настроении, в котором она была, когда проснулась. Я не виню ее. Думаю, я бы тоже на себя разозлился, если бы наши ситуации были обратными. Если бы кто-то другой выиграл ее на том аукционе, она бы не чувствовала, что ее принуждают или даже держат в плену.

Я просто единственный ублюдок, с которым она не хотела быть, и, к сожалению, для нее, единственный парень, который считал ее бесценной. Я не шутил, когда сказал Жаку, что поставлю все до последней монеты в банке. Я бы сделал это ради нее.

Этот гребаный аукцион может быть чем-то, что мы проводим под эгидой Синдиката, и я признаю, что я такой же извращенец, как и большинство тамошних ублюдков, но я никогда не платил за секс. Однако, как и большинство вещей в этой женщине, она является исключением из правил. Женщина, которая заставляет меня хотеть попробовать.

Я просто не знаю, где была ее голова. Я наблюдал за ней сегодня, и она, кажется, даже не заинтересована в деньгах. Она не брала телефон и не делала ничего, чтобы проверить свой счет. Так что я все еще не понимаю, что на самом деле происходит. Чем дольше я жду, тем больше мне хочется узнать.