Злой Сатурн
Шрифт:
— Прежде всего, — звонким от напряжения голосом начал Иван Алексеевич, — давайте уточним некоторые цифры, приведенные докладчиком. Откуда он взял двести гектаров? Верховой пожар уничтожил всего тридцать. Остальные сто семьдесят гектаров были пройдены низовым беглым пожаром, уничтожившим подрост и подлесок. Строевой лес остался неповрежденным и годен для рубки. Почему же леспромхоз не желает его вырубать? Да по очень простой причине: огонь повредил лежневую дорогу, по которой шла вывозка древесины. Восстанавливать ее Казаков считает невыгодным, а главное, хлопотным делом, поэтому и требует выделить новую сырьевую
Иван Алексеевич рассказал о многочисленных нарушениях, допущенных леспромхозом, о недорубах, захламлении лесосек, о сжигаемом вместе с сучьями подтоварнике, уничтожаемом тракторами подросте, самовольной рубке кедров.
Все растеряннее становилось лицо Казакова, а Иван Алексеевич предъявлял новые и новые доказательства. С горечью напомнил о сотнях кубометров так называемой «аварийной древесины», валяющейся вдоль лесовозных дорог.
— А что это за «аварийная древесина»? — поинтересовался Липатов.
Иван Алексеевич объяснил, что это древесные хлысты, сброшенные с потерпевших аварию лесовозов. Вторичная погрузка сваленных бревен трудна, вот и ухватились за новый термин: аварийная — значит, даешь скидку на эту самую аварийность.
— Ясно! — процедил Липатов. Лицо у него сделалось хмурым, а большие руки тяжело легли на стол.
— Аварийная древесина? — повторил он. — Ловко придумано. Виноватых нет, и бесхозяйственность оправдана.
— Вполне понятно стремление леспромхоза получить ордер на рубку кедровника, — продолжал Иван Алексеевич. — При равной площади запас древесины в нем почти в три раза больше, чем в сосняке. Вот за этот счет и собирается товарищ Казаков досрочно выполнить план заготовок.
Астахов, знавший Левашова как великого молчальника, предпочитающего делать, а не говорить, сидел и удивлялся. Каждое слово, сказанное в защиту леса, звучало так, как будто речь шла о существах, живущих рядом с человеком, без которых не только сам человек, но и ничто живое не планете не могло бы возникнуть.
Скрипнул стул, кто-то осторожно кашлянул. Иван Алексеевич смутился.
— Простите, я, кажется, отвлекся. Разрешите вернуться к судьбе кедровника на Диком увале.
И уже спокойно и деловито, подкрепляя слова цифрами, он продолжал:
— Вот. Пятьдесят тысяч рублей даст вырубка кедровника. Вроде немало. Однако выгода эта сиюминутная. Вырубив кедровник, почти в течение ста лет с этой площади мы ничего не получим. Уже баланс не в нашу пользу. Теперь, представьте себе такую картину: самое большее через десять лет здесь нечего будет рубить. Леспромхоз перенесет свою базу дальше на север или в Сибирь. Чем будут заниматься люди, жизнь которых связана с лесом? Еще их деды и прадеды осели на этих землях. Каждый житель пустил крепкие корни. Что ж, бросать насиженные места и превратиться в сезонных лесорубов, кочевать вслед за леспромхозом?
— Выходит, вообще не нужно рубить лес? — иронически усмехнулся Казаков.
— Я этого не говорил. Главный принцип лесоводства — постоянство пользования лесом, непрерывность его эксплуатации. Отступление от этого приводит к возникновению кочующих леспромхозов. Принцип постоянного пользования лесом с особенным успехом можно применить в кедровниках. Сохранив их и организовав промысловые хозяйства, мы не только обеспечим сырьем
пищевую промышленность, химию и медицину, но и дадим высокоценную специальную древесину, только не за счет сплошных рубок, а в результате ухода за лесом.— Это по идее, а на практике так не получится! — скептически бросил Казаков.
— Нет, получится! Да еще как! Вы учтите, что помимо всего того, о чем я упомянул, в кедровнике можно заготовить десятки тонн грибов и ягод. А пушнина? Только за прошлый год охотники поселка Нагорное сдали государству на десять тысяч рублей шкурок белок, соболя и куницы. Короче говоря, те пятьдесят тысяч рублей придут и без вырубки. Кроме того, нельзя забывать еще об одной очень важной задаче, которую выполняют наши кедрачи, — они защищают почву и сохраняют воду. Учитывая огромную ценность кедровников, решено с первого января нового года организовать у нас орехопромысловое хозяйство.
— Но пока-то у нас нет этого решения, — заговорил председатель исполкома. — И говорить о нем сейчас, не имея на руках официальных документов, не стоит. План, товарищи, является законом, который мы обязаны выполнять. То, о чем говорил Левашов, правильно, и мы прекрасно понимаем значение такого хозяйства. Но мы не имеем права забывать и о проблемах сегодняшнего дня. И если для решения их потребуется рубить кедровник…
— Не дам! — упрямо сказал Иван Алексеевич.
— Что значит не дашь? — удивился Липатов. — Разве лес — твое частное владение?
— А вот так, не дам, и все. Я тоже законы знаю. Они, между прочим, не вами подписаны, а повыше.
— А планы заготовок, по-твоему, я утверждаю?
— Беда в том, что на местах эти планы всячески перекраиваются. И что еще хуже — руководители, вроде товарища Казакова, из чисто меркантильных соображений стараются выполнить их любыми средствами, нарушая все правила и законы лесопользования. И это сходит с рук. Они сами говорят, что победителей не судят. А судить надо, и строго.
— Ну хорошо. Защищаться ты умеешь, — Липатов обвел взглядом присутствующих и предложил: — Давайте вопрос о кедровнике отложим, пока придет решение. Соберемся еще раз, хорошенько обдумаем. Мне кажется, дело это действительно очень перспективное.
— Как же я с планом справлюсь? — растерянно спросил Казаков.
— Обязан выполнить. Резервы и возможности для этого, оказывается, у тебя есть… Желает кто-нибудь взять слово или приступим к голосованию?..
На улице Ивана Алексеевича догнал Астахов.
— Ты куда сейчас? — поинтересовался он.
— На вокзал. Может быть, успею на поезд.
Некоторое время шли молча. Наконец Астахов, кинув искоса взгляд на шагавшего рядом спутника, произнес:
— Сердишься на меня?
Иван Алексеевич пожал плечами.
— За что? Это я должен просить у тебя извинения за грубость!
— Ерунда! Можешь изругать меня последними словами, приму как должное. Я, старый мешок, не рискнул драться, а ты отстоял свою правду.
— Почему свою? Правда эта наша, общая!
Дойдя до маленького пыльного привокзального сквера, они остановились. Мимо шли люди, оглядывались на них, с любопытством рассматривали золотые шевроны на рукавах, зеленые петлицы с блестящими дубовыми веточками.
Они попрощались. Астахов, привалившись к фонарному столбу, долго провожал его взглядом…