Змеиная вода
Шрифт:
Жила Антонина Павловна Завойрюк, мещанка семидесяти трех лет от роду – а так-то и не скажешь – на самой окраине города, там, где за чередой старых заборов и заросшего бурьянами поля проглядывал лес. Синяя полоса его словно висела в воздухе, чуть прикрытая то ли туманами, то ли поднимающимся от земли испарением.
– А ведь так-то близенько, - сказал Тихоня. – Прогуляюсь я, пожалуй, до лесу, если не возражаете… ну, как дом гляну.
Бекшеев не возражал.
Хотя и сомневался, что толк будет. Как-то это… прямо слишком? Да и забор вокруг дома добротный, высокий,
А вот жандармов поблизости не видно.
Бекшеев ленту снял и замок потрогал.
– Погоди, - Тихоня протянул ключа. – Я подумал, что понадобится.
– Откуда?
– Так… я там, в госпитале, вещички просмотрел. Одним глазком. Чисто чтоб понять, есть ли чего. Тогда и подумал, что ключи-то быть должны, от дома. Что куда ей без ключей-то? Вот и прихватил. Пока еще кто не прихватил.
Разумно.
И самому Бекшееву стоило бы сообразить, а лучше бы распорядиться… связку он принял. Ключей несколько. Пара массивных от навесных замков, и троица поменьше, из которых один – совсем крохотный, с мизинец.
Ключ повернулся легко. За замком следили. А вот с цепью пришлось помучиться, в три оборота её намотали. Покойная явно не жаловала гостей, во всяком случае, незваных. Бекшеев тронул калитку.
Не скрипела.
За ней обнаружилась аккуратная мощеная камнем дорожка.
– Давай я, - Тихоня влез вперед. – А то мало ли… Девочку бы…
– А тело?
– Ну да… второго пожара там не переживут…
Тихоня скользнул вперед, и фигура его привычно задрожала, размываясь, теряя границы очертаний, превращая человека в тень.
– Здесь красиво, - нарушила молчание Зима. – И дом свой она любила. Посмотри, чистота. И никакого огорода. Вон, пионы растут… значит, и вправду чем-то таким занималась, что огород не нужен был.
– То есть?
– Огороды держат не для развлечений, а чтобы экономить. Не поверишь, Бекшеев, но своя картошка с морковкой в определенной степени изрядно облегчают жизнь. А порой и не дают сдохнуть от голода, когда уж совсем край. А она вон… цветочки разводила вместо огурцов.
Цветов и вправду было много.
Вдоль дорожки цвели незабудки, над которыми то тут, то там поднимались кусты водосбора. Дальше виднелась полоса астр, что уже начали зацветать. У стены дома стояли огромные кусты пионов.
– Стало быть, картошку и морковку она покупала. Как и лук, и огурцы с помидорами, и прочее… причем и летом, и зимой. Закатки-то делать не из чего, - Зима осматривала дом. – Богатый.
Старый довольно, но при всем том дом разительно отличался от виденных ранее. Окна его прикрыты резными ставнями. Крылечко крашено и недавно, как, впрочем, и ставни, и наличники, и стены.
Дверь на удивление железная.
И снова амбарный замок.
За дверью – тесные темные сенцы, в которых остро пахнет травами. Они и висят на протянутых по стене веревках. Пучки маленькие и большие, пышные, тощие, иные вовсе похожие на связки мышиных хвостов.
– А она явно не доверяла людям. Смотри, - Зима указала на массивный засов, приваренный к двери. Открыть и закрыть его можно было лишь изнутри.
И подтверждением слов Зимы стала вторая
дверь, пусть не железная, но из дерева толстого, надежного. И сразу с двумя замками.– Вот даже интересно, чего она там прячет…
Дом.
Запах трав отступает, хотя здесь их не меньше. Дверь вела в кухню. Бекшеев отметил печь, не просто беленую, но выложенную изразцами. Половички на полу. Шкаф со стеклянной витриной. Банки и склянки. Травы на стенах. Иконы, которые меж пучками перемежались. Сразу два стола. На одном, со скатертью, прикрытый полотенцем, хлеб. Тут же – солонка и блюдо с вареными куриными яйцами. А вот второй расположился у самой печи. Он узкий и длинный, с толстыми подпорками-ногами. На нем нет скатерти, зато лежат какие-то тарелки, белые и черные. Связка свечей, потрепанная книжица-молитвенник, колода старых карт, и тут же – пара иконок, перевернутых изображением вниз. Серебряный крест. Чаша…
– Посеребренная, - чашу Зима подняла и подкинула на ладони. – Но впечатление производить должна была…
– А это… - Бекшеев поднял банку с чем-то непонятным, то ли кусками какой-то коры…
– Шкуры змеиные, - Зима чашу вернула на место. – Точно… и не выползки, те тонкие совсем, а эти снятые.
Еще банка с чем-то плотным и желтоватым. Жир?
Какие-то склянки, содержимое которых заставляет морщиться, потому что в голову лезут всяко-разные детские сказки-страшилки о том, из чего ведьмы варят свои зелья.
Вороньи перья и мышиные кости уже не удивляют.
А вот коробочка от печенья курабье, жестяная и красивая, спрятанная на дальней полке, вполне удивила, не столько видом, сколько содержимым.
– Документы, - Зима вытащила паспорт, затем какие-то бумаги, которые и сунула Бекшееву.
Документы на дом.
И на землю.
Диплом…
– Она была врачом, - тихо произнес Бекшеев. – Выходит, что она была врачом…
Медсестрой. Этот диплом был самым старым, даже не диплом еще – зеленоватая бумажная книжица с истрепанными краями. Свидетельство об окончании женских медицинских курсов с правом работать сестрой милосердия.
И второе, о повышении квалификации.
Третье, о прослушивании курсов…
– Она была упорной, - выразила мнение Зима. – Она… хотела лечить, а стала ведьмой? Почему?
– Может, потому что дара у нее не было? – предположил Бекшеев. – Хотя… она и раньше об этом знала.
Он вернул бумаги в коробку.
Диплом врача покойная получила незадолго до начала войны. И лет ей было уже прилично. И диплом этот, аккуратно обернутый промасленной бумагой, был для нее ценен. Но вот…
Почему? Почему она не работала в госпитале, хотя имела право? А устроила это вот все…
Люди все еще продолжали удивлять своей нелогичностью.
– Хотя… - Зима огляделась. – Ведьмам платят больше.
В жилой комнате уже привычные чистота и порядок. Кровать у стены. Узорчатое покрывало. Гора из подушек, прикрытая тончайшей вуалью кружева. И недешевого. У второй стены – письменный стол, причем вида солидного. Кипа бумаг…
Шкаф.
И тонкие папочки.
Бекшеев вытащил одну наугад. Имя. Фамилия. Дата рождения. Краткая информация…
– Она вела здесь свой прием, - он вернул папку на место и вытащил другу. Третью. Все то же самое. Имена. Фамилии. Даты…