Змея, крокодил и собака

Берта ускользнула, чтобы помочь повару. Когда группа снова собралась, настроение несколько улучшилось – я, прежде всего, имею в виду характер Эмерсона – а превосходная еда привела всех в состояние приятного расслабления ума. Относительно любезно мы сравнивали записи о сегодняшних достижениях и обсуждали планы на завтра. Единственная неблагозвучная нота принадлежала Эмерсону (кому же ещё?), который спросил, почему я валяюсь возле костра, а не сортирую сделанные мной копии.

С совершенным спокойствием я ответила:

– В таких условиях невозможно выполнить эту работу надлежащим образом. Свет недостаточен, нет плоской поверхности, достаточно большой, чтобы разложить на ней все бумаги...

– Чушь, – бросил Эмерсон.

Вскоре зевки и затянувшееся молчание прервали беседу, и я распорядилась, чтобы все отправлялись отдыхать. Для большинства из нас этот день был долгим и трудным.

Берта совсем не обрадовалась, узнав, что ей придётся разделить палатку со мной. Она не произнесла ни слова, будучи крайне молчаливой – по крайней мере, в моём присутствии – но отчётливо проявила свои эмоции без малейшего звука. Сняв только верхнюю одежду и покрывало, она завернулась в одеяло, и через несколько минут равномерное дыхание подтвердило, что она заснула. Я намеревалась задать ей несколько вопросов, но чувствовала себя необычайно уставшей. Веки неодолимо смыкались…

Сколько мне понадобилось, чтобы осознать неестественность такой сонливости – не могу сказать. Я весьма устойчива к снотворным и гипнозу, и считаю, что это – результат не столько физической невосприимчивости, сколько неких особенностей моего характера.

В течение неопределённого времени я лежала в полуоцепенении, дремала и вновь просыпалась, слыша, как низкие голоса рабочих и стук поваренных горшков постепенно сменяются тишиной. Кажется, полночь уже миновала, когда бессонный страж, обитающий внутри моего мозга, наконец-то подал голос.

– Это не обычный сон! – воскликнул он. – Заставь себя проснуться и действуй!

Легче сказать (или подумать), нежели сделать. Мои конечности были такими же вялыми, как бескостные щупальца. Но спасение находилось под рукой. Я уже использовала его раньше в аналогичной ситуации, и, благодаря перестановке мебели в палатке из-за добавления лежанки для Берты, всё моё снаряжение находилось поблизости. Достаточно было протянуть руку.

Пальцы стали такими же неуклюжими, как лапы животного, но, наконец, мне удалось открыть коробку с медицинскими принадлежностями и извлечь ароматические соли. Хороший вдох не только очистил мою голову, но и оставил отчётливое впечатление, что верх этой части тела куда-то улетел. Я села и спустила ноги на пол. До того, как лечь спать, я сняла ботинки и куртку, а также пояс с приспособлениями. Прежде чем приступать к расследованию, следовало хотя бы обуться. Мало того, что земля была неровной и болезненной для босохождения, но, кроме этого, существовали скорпионы и иные жалящие существа, которых следовало избегать.

Я всё ещё нащупывала ботинки, потому что не считала целесообразным зажигать свет, когда услышала мягкое шуршание гальки снаружи, и поняла, что моего бессонного стража, должно быть, предупредил подобный звук. Возможно, его издавало животное, возможно – человек, шедший куда-то с безобидными целями. Но я так не думала. Вскочив на ноги, я тут же рухнула на пол – или, если выражаться точнее, на лежанку Берты. Внезапное воздействие оказалось слишком сильным для хрупкой конструкции: она рухнула, а вместе с ней – и Берта.

Хотя я и не рассчитывала на это, инцидент произвёл желаемый эффект, то есть переполошил весь лагерь.

На мой испуганный возглас ответили громкие крики. Камни трещали и катились под бегущими ногами. Раздался выстрел.

Мне удалось выпутаться из массы перекрученных одеял и кусков сломанной лежанки, а Берта при этом даже не шелохнулась. Если у меня и были какие-то сомнения в том, что нас одурманили, её неподвижность полностью рассеяла их: нормальный сон безусловно прервался бы при поломке кровати и ударе моего тела. Сначала я нашла зонтик и, обнаружив, что мои колени по-прежнему слишком неустойчивы, чтобы позволить себе принять более прямое положение, поползла ко входу в палатку. Когда я подняла входную створку, первое, что предстало моим затуманенным глазам – гигантский светлячок, колеблющийся взад-вперёд в пьяном полёте. С некоторыми усилиями я попыталась сосредоточиться. Свет оказался фонарём. У Эмерсона в руках. Увидев меня, он от души выругался, но больше не произнёс ни слова, потому что его ноги подкосились, и он внезапно рухнул на землю – на острый камень, судя по последовавшему столь же несдержанному богохульству.

* * *

– Самое интересное, – заметила я попозже, – наблюдать за разнообразными воздействиями конкретного препарата на разных людей.

Эмерсон что-то прорычал. Он раздражённо отказался от предложения воспользоваться моими ароматическими солями и чашку за чашкой пил крепкий кофе.

– Вы, – продолжала я, – возможно, приобрели определённый иммунитет в результате… э-э… недавнего случая. Сайрус пострадал меньше Рене и Чарльза...

На сей раз зарычал Сайрус.

– А вот Берта оказалась самой восприимчивой.

– С ней всё будет в порядке? – Бледный Рене, явно сопротивлявшийся неудержимому стремлению закрыть глаза, беспокойно взглянул на меня.

– Да, конечно. Она отлично выспалась – можно сказать, лучше, чем все остальные. Охранник, – продолжала я, – кажется, отделался относительно легко. Конечно, мы не знаем, как применили лауданум, и поэтому не можем быть уверены в том, сколько досталось каждому.

– Он был в еде, – пробормотал Эмерсон.

– Или в питье. Но в каком блюде? Все получили снотворное – не только мы, но и египтяне. Даже охранник признаёт, что услышал мои крики сквозь дремоту. Согласитесь: самый важный вопрос – необходимость определить, кто имел возможность добавить опиум в нашу пищу. Среди нас – предатель, джентльмены!

Эмерсон одарил меня критическим взглядом поверх ободка чашки с кофе.

– Если отбросить чрезмерную мелодраматичность ваших выражений, Пибоди, пожалуй, вы окажетесь правы. Шеф-повар – самый очевидный подозреваемый.

– Слишком очевидно, – ответила я. – Вы же знаете, как он готовит: горшки, часами кипящие на костре, на открытом воздухе, а люди постоянно ходят мимо них туда-сюда, а то и останавливаются посплетничать. Нужно расспросить слуг...

– Вздор, – рявкнул Эмерсон. – Мы не в состоянии определить, кто виноват. Чёртов наркотик, возможно, добавили в один из кувшинов с водой ещё до того, как мы покинули деревню. Любой мог это сделать. – Пронзительные сапфиры медленно скользнули по лицам собеседников, а затем он повторил, особо выделив это слово: – Любой.

Чарльз немедленно приобрёл настолько виноватый вид, что мой старый друг инспектор Кафф арестовал бы его в мгновение ока. Этот вид заставлял прийти к умозаключению о почти доказанной невиновности юноши^[209].

Но после того, как мы разошлись, я спросила себя, что мне действительно известно о двух молодых археологах. Рене работал с Сайрусом уже несколько лет, но даже старое знакомство не могло в данном случае снять с него подозрения. Соблазн сокровищ и открытий достаточно силён, чтобы поколебать слабый характер. Помимо наших людей из Азийеха, заподозрить можно было только троих: Эмерсона, Сайруса и меня. Что касается Берты… Её сон, вызванный наркотиком, был подлинным. Я применила ряд тестов, результаты которых не оставили у меня сомнений. Но только самые глупые из заговорщиков в подобной ситуации не включили бы себя в число жертв. А я отнюдь не считала Берту настолько глупой.