Знак бесконечности

А ведь где-то там умерла я. И Тони надо будет меня похоронить. Похоже, ему еще тяжелее. И как он с этим справляется?

А еще Люська и Питер. Это мы с Тони остались в одном экземпляре. А их теперь по двое. И всех остальных людей — тоже. Всех, кроме нас двоих. И Мэгги. И Джина. И всех детей, которые родились после семнадцатого июня прошлого года. Одна Люська сейчас рыдает, потому что погиб Тони. А другая — потому что умерла я. Интересно, что со мной случилось там? Сердечный приступ? Когда-нибудь я все узнаю. Когда-нибудь соединятся обе Люськи и оба Питера, каждый с памятью о своей жизни. А вот наши с Тони половинки уже соединились…

Стоп… В этом был какой-то логический баг, который я никак не могла уловить. Что-то определенно было не так.

Время… временная петля…

Голос — хотя мне больше нравилось думать о нем как об Анахите, о женской ипостаси Творца — сказал: когда мир раздвоился, образовалась временная петля. Тот самый отрезок, который люди прожили без Отражения. Старый мир, новый мир… Я совершенно запуталась. Попыталась вспомнить человечка с живой картинки, но это не помогло.

Когда сестра из реанимации забрала молоко для Вити, я добрела до поста и выпросила ручку и лист бумаги. Провела черту. Пусть это будет самый первый, самый старый мир. Вот он дошел до момента, когда Соломон уничтожил кольцо Наргес. Я поставила в конце линии жирную точку. Потом продолжила линию дальше — это был год, который мир прожил без Отражения. Временная петля — я замкнула ее в точку, которую обозначила как Z — Зеро. Соломон снова попал в эту точку через Отражение — и не уничтожил кольцо. В это мгновение мир разделился надвое: я нарисовала из точки Зеро два расходящихся луча, которые обозначила как 1 и 2, старый мир и новый.

Нет, ерунда какая-то. Эта временная петля должна быть в новом мире, ведь в старом этот кусок пропал. Кольцо не было уничтожено — значит, ничего из того, что произошло после этого события, на самом деле не случилось. Но ведь мир раздвоился как раз в тот момент, когда Соломон вернулся в точку Зеро. Новая ветка выросла из нее — значит, никакой петли в новом мире быть не может.

Я захныкала, перечеркнула чертеж и откинулась на подушку. Закрыла глаза и снова попыталась представить себе человечка. Нет, к черту человечка! Пойдем другим путем.

Я еду в поезде, и на узловой станции мне нужно сделать пересадку. Я выхожу, гуляю по платформе, ем мороженое, глазею по сторонам. Подходит поезд, я проезжаю несколько остановок и понимаю, что еду куда-то не туда. Выхожу, сажусь на встречный и возвращаюсь на узловую станцию. Как раз в этот момент прибывает нужный мне поезд, я сажусь и еду уже в правильном направлении.

Нет. Это тоже не то.

Стоп! Я снимаю о своем путешествии видео. Сначала из окна первого поезда, потом на платформе — голубей, ларек с мороженым, урны. Потом из окна второго поезда. Возвращаюсь, сажусь в третий поезд и снова снимаю из окна. А потом, дома, начинаю монтировать. Лучше всего удались кадры из первого поезда и из второго. Я составляю из них фильм, выбросив кадры на платформе. Но оставшиеся мне все равно жалко, и я делаю еще один ролик, смонтировав кадры из окна первого поезда, на платформе и из окна третьего. Формально, хронология событий нарушена в обоих, но при этом все события оказались запечатленными.

Так, это уже близко к теме. А как же с Отражением?

Элементарно, Ватсон! Я делаю с этих роликов копии, чтобы выложить в соцсети. Но в последний момент понимаю, что за урны и голубей мне вряд ли поставят лайки, и вырезаю кадры с платформы. На Фейсбук заливаю ролики с первым-вторым и отдельно третьим поездом, а все остальное оставляю для личного архива. Вот вам и Отражение.

Я перевернула лист и нарисовала аккуратный чертеж, где прямая расходилась на два луча из точки Z, а потом каждый луч раздваивался снова, в точках Z1 и Z2. К каждой из этих точек я пририсовала две симметричные петельки, похожие на листочки, а потом заштриховала все те, которые находились справа.

Вся эта возня с чертежом, сопровождаемая почти слышимым скрипом мозгов, позволяла мне не думать о том, что грызло изнутри, рвало лапой со стальными когтями. Закончив, я внимательно рассматривала свое творение, пытаясь сообразить, где же прячется тот баг, который не давал мне покоя.

Телефон зажужжал и пополз по тумбочке. Люська!

Господи, помоги мне это выдержать, взмолилась я и нажала на кнопку соединения.

— Светка! — вонзился мне в ухо насквозь проплаканный голос.

— Люсь, только не плачь, — попросила я. — Иначе я не знаю…

— Хорошо, я постараюсь, — всхлипнула Люська. — Ты как?

— А как ты думаешь? Как это случилось, ты можешь толком объяснить?

— Свет, они с Питером поехали в Рэтби. Ну, в то Рэтби, другое.

— Да, ты говорила.

— Хотели найти во Франции… в параллельной Франции… Хотели найти там третье кольцо. Чтобы дракон стерег все три. Боялись, что Хлоя до него доберется. Или муж Присциллы. Ну, которая…

— Да, я помню. Сестра Лоры. И что?

Люська всхлипывала, мямлила, и мне хотелось наорать на нее, чтобы не тянула, — у меня просто не было сил это слушать.

— Кольцо они нашли. Закопали его в Рэтби. Вернуться к нам не успели, проход закрылся. Питер рассказал, что они ночевали в пристройке. Услышали какой-то шум во дворе, собака лаяла. Они вышли… — тут Люська опять начала всхлипывать, и я все-таки на нее прикрикнула. — Прости, Свет. В общем, там была Хлоя. С ножом. Он умер сразу. Ничего нельзя было сделать. А дракон ее сжег, ничего не осталось, даже костей.

— Он… там? — спросила я. — Тони?

— Нет. В Лестере, в морге. В нашем Лестере. Днем Питер отвез его на нашу сторону. Оставил в машине, в каком-то тупике. Они на его машине ездили. Ты же понимаешь…

— Люсь, я все понимаю, хватит уже!

— Питер на своей машине вернулся в Лондон, позвонил Джонсону. Потом отцу Тони. Сказал, что Тони уехал в Лестер больше недели назад и не вернулся. Доктор позвонил в полицию. Вечером Тони нашли…

— Питера не будут подозревать?

— Он оставил нож с отпечатками Хлои в машине. Хотя… будем надеяться, что нигде не попал под камеры. Официально-то он был болен, лежал дома.

— Значит, говоришь, дракон сжег Хлою… — сказала я, лишь бы не молчать. Лишь бы не разреветься и не позволить сделать это Люське. Меня мутило, и сердце знакомо пыталось выбраться из груди через уши.

— Светка…

— Когда похороны?

— Не знаю еще, — Люська все-таки зашмыгала носом. — Доктор Каттнер должен позвонить.

— Все, Люсь, — не выдержала я. — Мне надо малышу молоко нести в реанимацию.

— Прости, Свет! — спохватилась Люська. — Я даже не спросила, как он. Федор сказал, что не очень хорошо.

— Не очень, но не страшно. Легкие не раскрылись, это у недоношенных часто бывает. Врачи говорят, полежит несколько дней на искусственной вентиляции, и все будет в порядке. Маленький. Гномик такой.

— Мои девчонки тоже будут как котята, — вздохнула Люська. — Свет…

— Все, Люсь. Позвони, когда что-то будет известно.

— Держись, Света. Если бы я могла к тебе приехать…

— Держусь. Все, пока!

Положив телефон на тумбочку, я скомкала листок с чертежом и хотела забросить его в мусорную корзину, но угодила в раскрытую сумку, стоящую на стуле. Потом уткнулась в подушку и зарыдала так, что с поста прибежала испуганная медсестра.

14. День первый: Тони