Золотая акула

– Что за талоны? – спросил Сергей.

– Ну, обыкновенные талоны. Как хлебные карточки. Отоварился – привет! Но не про меня та песня. Второй сорт, раб. Ну, и, соответственно, гестапо. Отвечаю на вопросы, не выпендриваюсь… Как этот вот, – кивнул на племянника. – С таким бы там быстро разобрались… н-да. И, как понимаю, капитан за меня заступился, я обязанности четко выполнял, все на лету схватывал… В общем, в застенок меня не повели, а отправили обратно на борт. А там сюрприз: идем, говорят, в Латинскую Америку. Кстати, заправки хватало на четыре конца туда и обратно. А в Америке пустой солярочный бак пресной водой заправлялся, мы хотя бы вымыться могли…

– А до Америки что, никаких банных процедур? – спросил Сергей.

– Абсолютно, – кивнул папаня. – Гитлер приказал, правда, изобрести мыло, которое бы мылилось в морской воде, но это было такое мыло… Ну, в общем, мы предпочитали обходиться без мытья… Второй туалет, кстати, на пути в Америку заполнялся продуктами, так что очередь на оправку редела только на обратном маршруте. В общем, загрузились мы и – поплыли. А лодочку нашу приписали, как я понял, в распоряжение руководства СС. Слышал о канале «ОдеССа» [4] ?

4

ODESSA – Организация бывших служащих войск СС.

– Das ist kein Geheimnis, [5] – блеснул знанием иностранных языков чекист. – По нему эсэсовцы в Латинскую Америку перебирались…

– Du hast recht. [6] Но не только черные мундиры. Документы переправлялись, золото Рейха… На нашу U-7C тоже ящики опечатанные загрузили. Тяжеленные, весь сортир заняли. Вместо продуктов. Что в ящиках было? Кто ведает… Я-то, простой матросик, и близко к ним не допускался.

– А может, золотишко везли? – встрял Володя.

5

Это не секрет (нем.).

6

Ты прав (нем.).

– Может, и золотишко… Теперь как узнать? Ну, покрались мы воровски в Атлантику. Именно – воровски, хотя и встречали американские торговые суда, не топили их, на рожон не лезли. Мы не только две забортные штатные торпеды не взяли, но и в отсеки всего шесть штук загрузили вместо положенных двенадцати. Выполняли задание, думаю, по перевозке этих самых ящиков. Вы вообще-то представляете, что такое субмарина сороковых годов? Наверное, думаете, мы под водой плыли? Нет, в основном – по поверхности. Ну а когда локатор что-то подозрительное унюхивал, – да, под водой, а выхлоп дизельный наружу шел, через трубу специальную, с поплавком, – шнорхель называется. Как и дыхательная трубка ныряльщика, кстати. А возле Канарских островов, где передышка предполагалась, все-таки нарвались на эсминцы союзников. И насели они на нас, как оголодавшие петухи на курицу. Пришлось вступать в бой. Выпалили мы все торпеды, двумя – особо ценными, акустическими, на электроходу, «цаункениг» они назывались, эсминец продырявили, но и зря, думаю: озлобили верхних, и начали англичане долбить нас бомбами как заведенные. Грамотно их клали, два раза точную глубину поставили. Главное, до островов-то уже рукой подать было… Легли на грунт. Нас на банку загнали, они в тех местах редкие, вулканическая зона, пучины немереные… Ну, легли. Глубина – около пятидесяти метров. Лодка повреждена, «намокла», с перегородок течет; при кормовом дифференте масло из подшипников вылилось, электролитом из ям плеснуло; навигатор и инженер ранены… То есть шансов у субмарины выжить – никаких. Духотища… Дырявые отсеки задраили. Кто в них оказался, тому крышка. Хоть ори, хоть волком вой, тебя не раздраят. Закон. И под него я тоже попал. Сижу в кормовом торпедном отсеке, кукую. Жую сухую картошку с апельсинами и чувствую: лежим мы на грунте плотно, аккумуляторы сдыхают помаленьку, а всплыть – стараемся, но не можем. К дну присосало. То ли в ил-песок угодили, то ли еще что… Так что и рады бы сдаться, но не выходит. И уже подошвы в пол при подъеме не вожмутся, как на лифте скоростном… Тут бомбежка утихла. Шторм, как я понял, начался. И вот соображаю, что если кто с лодки и вынырнет, то только я со своей черноморской закалочкой… Те, кто у носовых торпедных аппаратов находились, тоже шансы имели, но, как выяснилось впоследствии, если и вынырнули, до суши не добрались. Так вот, прикидываю, значит, что не в худшем отсеке я тяжкую свою думу думаю…

– В удачном месте в неудачное время папа оказался, – подал я реплику.

– Вынырнуть с пятидесяти метров? – недоверчиво прищурился Сергей.

– Можно, – вдумчиво кивнул Володя. Он тоже отслужил на флоте и в состоянии был оценить морские критические ситуации.

– Можно, да сложно, – вздохнул папа. – Тем более оправдался штормовой прогноз. Да и вообще минусов многовато обнаруживалось: тут и баротравма маячила, и пуля с эсминца… Приплюсуй еще к минусам трудности ориентировки в ночном океане, акул, опять-таки баллы… А теперь о хорошем: до берега было около семи миль, температура воды составляла плюс девятнадцать – двадцать один. Так что шансы выжить имелись.

– Наливай! – сказал Сергей.

Мы выпили и закусили ароматным шашлычком.

– Ну, напустил я водички, – продолжил папаня, – поплавком к потолку она меня подняла, отдышался… И – в трубу! А она узкая, сволочь, и – бесконечная!.. Потом чувствую всем телом – свобода! Череп как обручем давит, вокруг чернота морозная в огоньках голубых – от тварей, значит, морских, но – кончилась труба, а значит, рано или поздно – всплыву! В каком только качестве? – вопрос. Я многих ведь мертвяков, волнами носимых, видел… Ну, как к воздуху добрался – не помню. Эсминцы ушли, вокруг только волны гуляли, я – полусдохший, пытался куда-то там выгребать, по звездам ориентируясь, ну и – выгреб… К утру. Хорошо, жилет спасательный в отсеке был – без него бы – кранты! Ткнулся башкой в золотой песочек и не верю, что жив. Океан успокоился, ласковый такой стал, сучара, бирюзовый… Вокруг – дюны. А за ними – сопки вулканические. Я через дюны пошел, вижу – дорожка вьется, в горы уходит. Двинулся по ней. Вокруг базальт искрошенный, ни травинки. Добрел до обрыва, присел. И такая, ребята, меня вдруг оторопь внезапно взяла… Небо надо мной удивительное какое-то – марсианское. Синее-синее, глубокое-глубокое. Как в стратосфере. Вдали – океан. И горы. Сплошной голый камень. Просто иная планета. И вдруг ворон прилетел. Сел рядом со мной, смотрит на меня. Как я ему, ворону, обрадовался! Нашел сухарь размокший в кармане, скормил… А он как ручной, прямо с руки брал… Вот так мы и сидели. А потом – здрасьте: два немецких солдата с автоматиками: «Зинд зи дойче?» «Да, – говорю, – свои.

Вроде как». «Ну, следуй за нами…» «Возражений не услышите», – говорю.

– А что за остров? – спросил Сергей.

– Фуэртевентура. «Сильный ветер» в переводе с испанского. Там военно-морская база располагалась. Ну, притопал я на нее под конвоем. И снова меня в гестапо: кто? чего? как? Рассказал. Где лодка, правда, не раскололся.

– А что, вы знали, где лодка?

– Ну, примерно…

– А почему…

– А я так рассудил, – сказал папаня. – Войне конец, я в Испании, а вот что мы в ящиках везли, может, мне и пригодится в итоге…

– И?..

– Не пригодилось, как видишь. Проверили меня, определили в подсобный персонал, а тут и войне конец. Союзнички на испанцев поднажали, те нацистов депортировали в Чили, базу немецкую обратно национализировали… Ну а меня пинком под зад во Францию, в лагерь. А там на меня америкашки поглядели, ага, говорят: это – транзит! И прямиком намылили к представителям Красной армии. А дальше я и очухаться не успел, как оказался в контрразведке…

– В какой еще контрразведке? – сощурился недоуменно профессионал Серега.

– Ну, в СМЕРШе этом…

– Какая же это контрразведка? Это гестапо! Допрос – расстрел.

– С гестапо у меня как раз легко обошлось, – возразил папа. – А вот со СМЕРШем этим – да!.. Били месяц. Двадцать четыре часа в сутки. Но не казнили. То ли война кончилась, то ли я интерес какой вызвал похождениями своими, но переправили меня прямиком в столицу. В самый ее центр. Не в Кремль, конечно, но рядышком – на Лубянку. Так что, Серега, не один ты бывал в этом заведении из нашей компании… Ну, следствие, то-се… А в итоге – четвертной срок. Отсидел десять. Такая вот Фуэртевентура получилась. Но в лагере, надо сказать, обитал я в компании любопытной. И весьма оживившейся при знакомстве нашем, когда узнали, что служил я у немцев на подлодке. Соседями моими по нарам были трое сибиряков-дезертиров. Скрылись они в начале войны в тайге на заимке у берега Енисея и жили отшельниками. Охота, рыбалка, грибы-ягоды. А немецкие лодки с севера входили в сибирские реки с разведывательными целями. И вот, представьте, всплыла такая лодочка посреди таежных просторов с целью пополнить продовольственные запасы дикорастущими фруктами, богатыми витамином «С», вернейшим средством от цинги. Ну, и поохотиться, коли на дурного лося наткнуться сподобится. И один морячок, представьте, сумел в тайге заплутать. Окончательно и безнадежно. Уплыла без него лодочка, и начались у него скитания по дебрям заповедным. И вот, через трое суток на заимку, где пили под дичь самогон дезертиры, уверенные, что война гремит где-то в далях дальних, вламывается с криком «Хэнде хох!» вооруженный автоматом очумелый фашист в униформе и с вещмешком на плече. Представляю себе рожи этих сачков от всеобщей народной мобилизации в тот момент… Ну, слово за слово, разобрались миром. Приютили немца, нашли ему место в своем общежитии. Так до конца войны и прокуковали все вместе в тайге. А после – по двадцаточке срока, и вновь – в ее хвойные объятия… Но – уже не по добровольным мотивам.

– А дальше? – спросил Одинцов.

– А чего дальше? – вклинился Вова, махнув рукой дурашливо. – Знаешь, что такое история планеты? Сначала были динозавры, потом они превратились в нефть, а после появились арабы, начали продавать нефть и покупать себе «мерседесы»… Вот и «дальше»…

– Хорошо. Вернемся к теме. А лодка? А ящики? – настаивал Сергей.

– Воз и поныне там, – ответил папа словами баснописца.

– А может, ее давно подняли, – сказал Володя. – Со всеми отлитыми в бруски короночками узников концлагерей.

– А чего тут гадать? – сказал я. – Все проще простого. Вышел по компьютерной сети в базу данных, и через час у тебя вся архивная информация. Надо знать только номер лодки.

– Во, – сказал Вова, в очередной раз наполняя стаканы. – Есть дело. Поехали искать лодку.

Я хохотнул.

– А что? – произнес Сергей, обращаясь к отцу. – Вы бы сподобились на такое предприятие?

– Хоть завтра! – последовал категоричный ответ. – Если бы мне предложили… Да! Хоть завтра! – повторил убежденно. – Тем более в мои годы не стоит терять время.