Золотая бабушка

Ноги резко заныли. Иногда от плохих или скорбных мыслей такое случалось, но сейчас было особенно больно. Будто пульсация отдавала в самое сердце. Эта боль, как клетка с шипами для сердца, ему бы хотелось биться быстрее, но это невозможно. Любовь Михална собрала все оставшиеся силы в кулак, надела на лицо маску спокойствия и открыла дверь кабинета. За столом сидел молодой, но очень замученный парень. Он тяжело взглянул на старуху и скорбно улыбнулся. Она сделала вид, что не заметила, хотя в тот момент все поняла.

Врач готовил Любовь Михалну к неутешительному диагнозу ещё давно. Хотя она не придавала большого значения своему состоянию, даже не стала говорить о нём домочадцам. Подумаешь, атеросклероз. Болят ноги и болят. Но, честно говоря, дело было куда серьёзнее, чем думала старуха. Это ей и объяснил врач, напугав возможной ампутацией конечностей.

Как вышло, что она оказалась в такой ситуации? Вроде бы шла на поправку, и боль утихала. А потом РАЗ и всё. Это же Любовь Михална спросила у юного врача, тот вновь грустно улыбнулся. Пожалуй, это какая-то суперспособность медиков: поднимать уголки рта, оставаясь при этом абсолютно безрадостными. Доктор ответил что-то пространственное — «такое случается», «процент низок, но не исключает…», «не предугадаешь». В общем, выражения и слова, которые ничего не значат. «Почему же именно со мной?» — невольно задавалась вопросом Любовь Михална и, поникши, поплелась домой сама. Ей не хотелось звонить Ивану. Ей хотелось позвонить Сашке, но Сашка был мёртв уже очень давно.

Сначала у неё откажут ноги, и Любовь Михална вообще не сможет никуда выходить. Надежды на семью нет, никто ей не поможет, не будет гулять с ней в коляске по улице, мыться как-то тоже придётся самой. А потом ещё и башка откажет, как у мамы. И всё. Тогда Любовь Михална не сможет сделать абсолютно ничего. Немощь. Это страшное слово пугало гораздо сильнее, чем смерть. А, может… Может, ну его всё? Застрелиться, пока ещё не потеряла способность ходить, пока ещё в сознании, пока ещё голова полна мыслей? Любовь Михална плелась по разбитому городу, цепляясь за пробитый асфальт, и думала о суициде всерьёз. Сейчас это казалось единственным выходом.

Она не винила обстоятельства и людей в своих несчастьях. Любовь Михална понимала, что во всём виновата сама, но ей уже было ничего не исправить, время не щадило. Однако уходить из мира полным сожалений и в отчаянии тоже претило. Для чего старуха тогда всю жизнь боролась? Она превозмогала мороз и шла в художку, мечтая поступить в Академию. В Ленинграде усердно трудилась, чтобы оставаться на плаву, чтобы стать великим мастером и не умереть с голодухи. Но все пришлось бросить — вновь улететь на север ухаживать за больной матерью, снова превозмогать мороз, учиться земной профессии, стать начальником. И что теперь? Просто взять и уйти после всех страданий, которые пришлось пережить Любочке?

Любовь Михална подошла к своему потёртому дому, цвет которого напоминал грязь развозюканную по асфальту. И тогда ей в голову и пришла эта сумасшедшая идея. А что если всё бросить и поехать в Петербург? От Нины давно не было писем, так Любовь Михална заявится собственной персоной. Старуха пока не знала, что вообще планировала делать в Северной столице. Но идея бросить к чертям этот унылый город не давала ей заснуть всю ночь.

Она ничего уже не теряла, потому что ничего и не было. Акции разве что, которые можно прихватить с собой. А так: ни друзей, ни работы, ни семьи (нормальной). Теперь ещё и жизнь ускользала меж высохших пальцев. Не лучше ли отгулеванить своё, а потом уж и застрелиться, когда окажется привязанной к стулу. Пока ходится — надо ходить. Сейчас всё казалось таким очевидным, что Любовь Михална диву давалась. И почему в жизни ответы всегда не приходят так просто?

На утро Любовь Михална внимательно следила за домочадцами. Иван ушёл на работу, потреблудка отвела Гену на подготовительные (бедный ребёнок занимался даже летом). Только тогда старуха вылезла из комнаты. Любовь Михална снарядилась в поход…ой, то есть в поездку в Петербург. Все вещи она положила в кожаный кейс. Такие остались в прекрасных фильмах о прошлом, советском прошлом. Да, эти чемоданы красовались в кинолентах «Любовь и голуби», «Три тополя на Плющихе», «Москва слезам не верит» и у Любови Михалны. Пожалуй, у неё было всё, что так или иначе люди относили к советскому времени: котелки, платья и блузки с отглаженными воротничками, печатная машинка, фотоаппарат «Зенит» и детские хлопковые платочки в цветочек. Если бы хипстеры были более агрессивными, то точно устроили бы старушке тёмную. За адреском обращайтесь к автору в лс.

Сама того не понимая, Любовь Михална была полностью в тренде. Точнее, она и была этим трендом. Она настолько долго не выходила из дома, что её стиль снова вошел в моду, а из тёмных хипстерских закоулков только и слышен дьявольских шёпот: «Винтаж….винтаж….винтаж».

Бабуськи уже сидели на лавочке, пройти мимо них незамеченным не было никакой возможности. Любовь Михална стояла в подъезде, крутя шестеренками, но так и не придумала достойную отмазку, куда это она собралась и зачем. Так она и стояла минут пять в холодном подъезде. Можно было ляпнуть, что поехала на лечение в более крупный город. Но тогда будут судачить, что Любовь Михална при смерти. Просто к подруге поехала в гости! Какая такая подруга… Темнишь, Любовь Михална. Не поверят, ведь у самих друзей нет, к которым приехать можно. А что родственников у старухи не осталось, все и так знают. В данной ситуации обманывать означает выставить себя в нелепом свете. А Любовь Михална ненавидела выглядеть глупо, она ведь дураков призирала. И как же можно самой дурою показаться… нутро бунтовало. С другой стороны, а чё? Всё равно скоро помрет. Она уже всё решила. Как только ноги откажут — сразу пуля в лоб.

Любовь Михална плюнула и дерзко вышла наружу, подружки захлопали глазами.

— Ах! Ох! Любовь Михална! Вы куда это?!

— Куда надо, туда и пошла.

И старуха промчалась мимо бабок, те только и успели покрутить пальцем у виска. Вот пусть что хотят, то и думают. Достало! Как будто Любови Михалне когда-то было важно их мнение.

Поезда вообще не изменились с тех пор, как старуха путешествовала в последний раз. Ей даже казалось, что она сидела на том же красном обшарпанном диванчике, что и лет 50 назад. Когда там покинула Ленинград? Давно Любовь Михална давала себе зарок никогда в город не возвращаться, десятки лет она была верна своей клятве. Но обстоятельства оказались сильнее. Старуха смотрела в окно, думая, что не сможет пережить этой встречи.

В вагоне уже воняло потными ногами, хотя поезд только-только тронулся. Видимо, кому-то было невтерпёж забраться на верхнюю полку и немного похрапеть. И судя по вони, таких мужиков было несколько. Или же запах усугубляла курица, которую судорожно стали доставать торопливые мамашки. «Да, жизнь идёт, а плацкарты не меняются», — подумала Любовь Михална и улыбнулась. Машина времени РЖД пробудила воспоминания, которые, как известно, не бывают плохими, если случились полжизни назад. Да что там! Это уже и не воспоминания. Так… сон.

Вместе с Любовью Михалной ехала семья. Одна расторопная и полная женщина с двумя детьми: непоседливый мальчишка и отстраненная девочка. На вид школьнице было лет 14, её всё пытались вернуть в реальность брат и мама, но она упорно их не замечала — глядела в окно с тоской. Было в её лицо нечто такое глубокое, что мгновенно вызвало волну уважения в душе старухи

Конечно же, грузная мать девочки сразу «установила контакт» с Любовью Михалной. И вновь начались эти обязательные разговоры, которые за время сидения у лавочки вместе с Марьей Петровной стали механическими. Коротко познакомились, рассказали о своих детях, посетовали на бестолковых родственников, поругали местную власть, обсудили погоду. Оказалось, что семья Вергильевых не просто поехала в путешествие. В Петербурге работал отец, который решил забрать всю семью с собой. Мать выказывала сильное беспокойство, ведь это ж надо менять и привычки, и быт. А говорят в Питере холодно до жути зимой. А вот лето это такое жаркое, что люди не выдерживают — прыгают в каналы, в чём мать родила. Однако глаза женщины блестели бесноватым огнём. Она предвкушала стать не просто женой, а «городской» женой. Для неё это было равноценно выражению «выбиться в люди». О, она об этом просто мечтала. Об этом говорили её потертые джинсы, которые носят провинциалы, думая, что именно такой крой моден в большом городе. Хотя кто я вообще такая, чтобы осуждать чужой вкус.

Сын без конца прыгал вокруг матери и баловался, та только изредка одергивала его, но ругала несерьёзно, будто играючи. Такие мальчики особенно раздражали Любовь Михалну своей неуёмной энергией и желанием привлечь больше, ещё больше внимания. Ничего путного из них не выходило — мамкины подъюбники. Старухе больше была интересна девочка, которая так и сидела, не двигаясь. Она совершенно не реагировала на слова матери, будто не существовало ни её, ни этого поезда. Все смотрела без эмоций в окно, хотя снаружи была непроглядная темень.