Золотая гора

– Ты же собирался стать жмыхом.

– Но не трупом!
– обиженно выкрикнул Иванушкин.
– Я не хочу умирать!

– Послушай, Ив, у нас очень мало времени. Мы должны сделать, как я сказал. Кто-то из нас двоих. Ты. Или я. В принципе все равно. Только если перекачивать мою часть, потери во много раз будут больше. И потом, твое тело не слишком красивое и не слишком здоровое. Это тоже кое-что да значит. Учти, я тоже иду на жертвы: когда разум соединится, вся любовь к милашке Дине перейдет ко мне. А мой - истинно мой разум - терпеть ее не может. Это будет мучением моей жизни. Но я иду на это. Впрочем, если ты так уж хочешь, пусть будет твое тело. Мне безразлично. Только не жалей потом об этом.

– Я ничего не хочу!
– закричал Иванушкин.
– Ничего, неужели не понятно? Делай, что хочешь, только оставь меня в покое, дай мне стать жмыхом и спокойно лечь в землю.

– Зачем, Ив? Ведь ты никогда не воскреснешь. Только я... вернее, только мы с тобой можем поднять жмыхов из земли.

– Пусть не воскресну. Я согласен даже на это. Только оставь меня в покое. Только не требуй от меня каких-нибудь немыслимых дел. Не хочу! Не могу! Я устал.

– Идиот!
– Генрих ударил Иванушкина. Тот упал. Приподнялся, заслоняясь рукой от нового удара.

– Иди, пиши картины... Что тебе еще надо?
– пробормотал Ив плаксиво.

Генрих вновь ударил. Тело Иванушкина обмякло. Голова запрокинулась. Генрих взвалил Ива на плечо и поволок.

Тело Иванушкина уютно расположилось в старом продавленном кресле. В мутном свете, падающем из подвального оконца казалось, что лицо Иванушкина слегка светится. Генрих осторожно надел на голову огороднику сплетенную из белых проводов сетку. Помедлил и повернул тумблер. Голова Иванушкина дернулась и склонилась набок. Пока тело Иванушкина корчилось от боли, а мозг срыгивал остатки сохраненного разума, Генрих все сильнее и сильнее сжимал металлический баллон прибора. Наконец на индикаторе загорелся зеленый огонек, тело Иванушкина дернулось и медленно сползло на пол, и Одд не мог отделаться от чувства, что смотрит на себя со стороны и видит свои бессильно раскинутые руки, обнимающие землю Эдема. Он испытывал к Иванушкину острую жалость - так в детстве жалеют сломанные игрушки.

Генрих вздохнул, снял с Иванушкина белую паутину и надел себе на голову. Помедлил. И повернул тумблер перекачки. Мгновение. Мелькнуло что-то давнее. Полуподвальное окошко. Просвет меж высоких домов. Снег, падающий с высоты. Луч заката, застрявший в мутном оконце. Сознание погасло и включилось вновь...

"Он не виноват, - подумал Иванушкин о Генрихе.
– Я сам заставил его сделать это, и сам себя поправил: - Я не виноват."

Глава 25. РЕЦЕПТ МОЛОДИЛЬНЫХ ЯБЛОК.

– Ты не представляешь, Ядвига, что может натворить твой проклятый бизер, который шляется неведомо где!
– Бетрей расхаживал по гостиной взад и вперед. Многочисленные отражения полного человека в темном метались в зеркалах. Окна в сад были распахнуты, и прохладный ночной воздух вливался в комнату.
– А ты меня внутрь не пускала. Да и сейчас мои копатели толкутся снаружи.

– А, ребятки, струхнули!
– хмыкнула Дина, наполняя свой бокал яблочным пуншем.
– А пуще ты, Бертиков, свекольная твоя рожа!

– Помолчи!
– огрызнулся Бетрей.
– Тебя вообще из милости сюда пускают!

– Что?!
– возмутилась Дина.
– Это после того, как ты украл мою долю? Это я наследница Папаши, я его дочка, а ты никто, запомни это - никто!

– Я - менамен, и значит - самый главный!
– гордо приосанился Бетрей.

– Глупо было делить разум на четверых. Разбить на части такое сокровище! Надо было оставить все кому-нибудь одному, - вздохнул Трашбог, младший сыночек Папаши, и угостил белую киберовечку яблочным пуншем. После чего киберовечка заблеяла совершенно пьяным голосом.

– Слушай, братец, уж не хочешь ли ты сказать, что единственным наследником должен быть ты?
– вмешалась в разговор Ирочка Футурова.

По случаю годовщины ее волосы были щедро обсыпаны золотыми блестками, а одежда состояла из бикини изумрудного оттенка и норкового манто. Фигура Ирочки, несмотря на ежегодное употребление яблочного пунша, изрядно расползлась, живот обвис, на боках образовались складки, но это не смущало художницу.

– Такое решение было бы самым мудрым, - вздохнул Трашбог.
– Но к сожалению оно не было принято.

– Почему ты, братец, почему не я?
– обиделась Дина.
– Я бы лучше могла управиться...

Она подбросила на ладони яблоко, но не поймала, оно шлепнулось на пол, тонкая кожура лопнула, и во все стороны брызнул алый сок.

– Интересно, сколько в нем жизней было жмыховских? Двадцать? Тридцать?
– задумчиво произнесла Ядвига.

– Да брось ты жмыховские жизни считать!
– огрызнулась Дина.

– Самый главный из нас тот, кто создаст форму воскрешения, - заявила Футурова, поправляя норковое манто.

– Предпочитаю мертвяков твоим совершенным образам, - презрительно фыркнула Ядвига.

– Папаша водит моей кистью, когда я стою у мольберта! Он делает выбор, когда я отбираю картины для галереи ТОИ. Его разум говорит во мне!
– не унималась Ирочка.

– Вранье!
– перебил ее господин Бетрей.
– Я никогда не верил Папаше. Он говорил одно, думал другое, а делал третье.

– Прошу не оскорблять священную память!
– закричал Трашбог.
– Я и только я говорю языком Папаши! Я слился с ним воедино.

– Мена - его детище, - напомнил господин Бетрей.

– Главное - галерея!

– Сад...

– А зачем он умер?
– спросил неожиданно Генрих, и все к нему оборотились.

Никто не заметил, как он вошел в залу - совершенно бесшумно, будто крался на цыпочках. Он был в смокинге явно с чужого плеча - брюки и рукава пиджака были ему чуть-чуть коротковаты.

– Он не умер, - строго проговорила Ирочка.
– Его прикопали.

– Не вижу разницы.

– Никогда бизеру нас не понять! Вы люди арифметические. А мы срастаемся с нашей землей и воскресаем. Мы в тысячу раз талантливее вас. И со времен татар спасаем мир. А вы только держитесь за карманы и считаете фики.

– Вы безумные, - тихо проговорил Генрих.
– Воскрешение - это падение энтропии. Такое под силу только богам. Но разве вы боги?

– А ты попробуй без всяких расчетов рвануться вверх и взлететь! усмехнулась Ядвига.
– Вдруг получится?

Генрих хотел возразить. Но вдруг показалось ему, что он сможет подняться выше всех и всего. Даже выше Сада.

– А плевать нам на энтропию, - подбоченилась Футурова.
– Мы воскреснем. А вы будете нам завидовать и пытаться украсть у нас наши удивительные достижения.

– Жмыхов надо поливать в земле, - сообщил Трашбог и рыгнул. Он был вульгарно пьян.

– Да, мы, бизеры купили интеллект, но вы отобрали самую жизнь. Сад высосал из жмыхов остатки сил. Вы всех обманули. И вы это знаете. И вам не нужно никого воскрешать. Куда вы их денете, если жмыхи в самом деле воскреснут? Знаете, сколько жмыхов лежит в земле? Кому нужны эти гнилые уродливые существа? Ведь вы знаете: они гниют в земле. Заживо гниют!
– не уступал Одд.

– Опять он со своей арифметикой, - презрительно фыркнула Ирочка. Неважно - сколько жмыхов. Папаша всех поднимет.