Золото колдуна

Повторять два раза не потребовалось.

Через полчаса водитель такси, которого вызвала Надия, с удивлением лицезрел двух парней и двух девушек в одном белье, с комьями грязной одежды в руках. У одного парня было ружьё, и несколько мучительных секунд таксист раздумывал, не лучше ли развернуться и дать по газам. Страсть к наживе переборола осторожность, и наши герои благополучно вернулись в гостиницу.

Вечером они сидели в двухместном номере Родиона, опустевшем наполовину из-за дезертирства Василисы, пили чай и со смехом вспоминали приключения, на которые были так богаты предшествующие дни.

– Всё, ребята, нам надо срочно валить из города!
– хохотала Надия.
– Если мы завтра до обеда не уберёмся, тут начнётся гражданская война и извержение вулкана!

Наутро экспедиция выдвинулась на маршрут. Надия побаивалась за Настю - девушку хрупкую и опыта походов не имевшую совершенно. Поэтому её, невзирая на протесты, предельно разгрузили, оставив в рюкзаке только её одежду, килограммовый пакет с гречкой, банку тушнины и ещё какую-то мелочь.

Первый день похода прошёл вполне благополучно. Неофитка достойно выдержала испытание - не ныла, не хныкала, не требовала к себе повышенного внимания, но и не мешала своим более умелым спутникам, пытаясь доказать собственную искушённость. Словом, вела себя как примерная ученица. Зато Надежде пришлось выдержать не одну пикировку с мужской половиной экспедиции: парни были уверены, что ориентируются в незнакомой местности лучше, чем какая-то девчонка, а потому то и дело требовали внести поправки в маршрут. Три штурмана - это, как скоро выяснилось, похуже, чем три капитана. В результате путешественники заложили изрядный крюк и вышли к левому берегу водохранилища вместо правого, на котором Надия запланировала промежуточную стоянку. Левый берег - крутой и лесистый - меньше подходил для стоянки, чем луговой правый, но шагать лишние пять вёрст отчего-то никому не захотелось. Пошарив немного по лесу, путники нашли подходящую ровную площадку, от которой был удобный спуск к воде, и на ней разбили лагерь.

...Темнело. В кустах по соседству щёлкал запоздалый соловей. Настя лежала на коврике-"пенке", подложив руки под голову, и смотрела в тёмное небо, где одна за другой проступали звёзды. Надия с удовольствием прихлёбывала чай из деревянной кружки и похрустывала сухарями. Пётр механически обламывал тонкие веточки до размеров спички и кидал на угли, наблюдая, как они вспыхивают.

Родион выволок из-под тента свой рюкзак и вытянул из него какой-то продолговатый предмет.

– Это что?
– спросил Пётр.

– Похоже на сковородку со струнами, - оценила Надия, когда Родион вытащил странный предмет из чехла.

– Вы что, никогда банджо не видели?
– удивился Родион.

– Видели, видели. Не такие уж мы тёмные, - ответила Надия.
– Просто я не видела, чтобы ты на нём играл.

– Я учусь, - скромно ответил Родион. Надия многозначительно хмыкнула.
– Но кое-что уже умею, так что ушки можете не затыкать.

Он сел, примостил "сковородку со струнами" на коленях, нацепил на три пальца правой руки пластиковые когти и извлёк несколько звонких и сухих звуков.

Настя, явно заинтересованная, села, обхватив руками колени. Родион улыбнулся и добыл из "сковородки" лихой мотивчик.

В Зурбагане, в горной, дикой, удивительной стране,

Я и ты, обнявшись крепко, рады бешеной весне...
–

– запел он.

Пел он средне: в Teatro alla Scala его бы не приняли даже за взятку. Но голос, слух и чувство ритма у него имелись, а для залихватской песенки в стиле Дикого Запада этого было более чем достаточно.

...Если крикнешь – эхо скачет, словно лошади в бою;

Если слушаешь и смотришь, т ы воистину в раю.

Там ты женщин встретишь юных, с сердцем диким и прямым,

С чувством пламенным и нежным, бе скорыстным и простым...

Надия, которая поначалу скептически ухмылялась, потому что не подозревала у Родиона музыкальные таланты, поймала себя на том, что подёргивает плечами в такт разудалой мелодии. Да и остальные тоже, судя по глазам, "завелись". Родион улыбнулся. Его пальцы порхали по струнам, то высекая резкие, задиристые аккорды, то вызванивали игривый перебор.

... Если хочешь сердце бросить в увлекающую высь, -

Их глазам, как во рон черным, покорись и улыбнись!

– Круто!
– искренне сказала Надия, когда Родион подвёл итог несколькими трескучими аккордами, похожими на далёкие винтовочные залпы.

– А песня... Это ведь из Грина, да?
– спросила Настя.

– Именно, - кивнул музыкант.
– Был у меня в соплячьем возрасте период увлечения его писаниной.

– А потом?
– спросила Настя.

– А потом прошёл, вот и всё. Потом мои книжные предпочтения сменились, и я перешёл на Луи Буссенара.

– Читала, - кивнула Надия.
– Слушай, Родик, сыграй ещё что-нибудь такое! Ты классно играешь, я после этого твоего Гарбузяна...

– Зурбагана, - вежливо поправил Родион.

– Не важно. Я после него просто ожила, честное слово! Как у тебя это получается?

Родион самодовольно улыбнулся.

– Владика не хватает с его гармошкой, - заметил Петя.
– Вот был бы готовый кантри-ансамбль.

– О нет! Только не Владик!
– с неподдельным ужасом воскликнула Надия.
– Он же маньяк! Ты что, забыл? Он через минуту разговора предлагает "что-нибудь сыграть", и, если не откажешься, будет полчаса насиловать уши своим скрипом. А откажешься - так сразу обида смертная! Он бы нас ещё на маршруте задолбал!

– Да уж, ну его! Я бы лучше взял напарницей какую-нибудь симпатишную скрипачку. Например, Мэгги из "Country Sisters", - размечтался Родион.
– Пускай скрипит на скрипочке и задницей крутит.

– Эта американская сучка тебя взяла бы только сапоги чистить, - ответила Надия: ни одна нормальная девушка не потерпит, чтобы в её присутствии парни хвалили другую.

– Она не американка, а чешка, - сказал Родион, перебирая струны.
– И она действительно классная скрипачка.

Надия презрительно фыркнула.

– А спой что-нибудь такое... лирическое, - неожиданно попросила Настя.
– Или банджо для лирики не подходит?

Родион издал горлом странный звук и прихлопнул струны ладонью.

– Можно и лирическое,- он перебрал струны. Задумался на несколько мгновений...

Дева Бури, вестница печали,

Наяву - иль, может быть, во сне -

Из какой недостижимой дали

В этот вечер ты явилась мне?

Видел я, как в небе тёмно-синем,

Оседлав неведомую тварь,

Ты летела, голову закинув,