Золото колдуна

Родион прерывисто вздохнул.

– Вы, сударь, гляжу я... неплохо сохранились, - проговорил он, пытаясь подстроиться под речь старика.
– А свите вашей, особенно вон той девице, поздно здравия желать.

– Ахти, сударь мой, не заладится у нас так-то беседа!
– с притворным сожалением сказал Руднев.
– Видать, обидел я вас чем-то, коли вы мне столь предерзостно отвечать изволите! Альбо воспитание вы, сударь, в юности получили, шляхтичу не подобающее!

– О том не вам судить... сударь!
– ответил Родион.

– Не-ет, государь мой. Мне, и никому другому. Вы сюда пришли незваны-непрошены, будто владение моё - гульбище какое. Любопытство, сударь мой - не порок, можно бы и простить за младостью лет, внушение изрядное сделав. А вот татьба сугубая - это уже не шутки. Думаете, не ведомо мне, что вы тут золото моё искали? Что ж, есть у меня золото, у старца скудного. Столько, что, ежели его ссыпать в преогромный котёл, да расплавить, да вас туда всех четверых разом сбросить - вмиг с головой накроет. Только золото это не ваше, а моё. И моим пребудет. Не вы первые, кто за ним охотился. Ну дак не вы и последние, кого я золотой купелью почествую.

"Это не сон!" - с ужасающей ясностью понял Родион.
– "Этого не может быть, но это происходит здесь и сейчас, со мной! Этот чёртов упырь собирается сжечь нас живьём, утопить в расплавленном золоте! И ничто ему не помешает! Думай, дурак, думай, у тебя есть один-единственный шанс!"

– Золото достанется тому, кто лучше бьётся!
– запинаясь, произнёс он.
– Слышал я, будто вы, сударь...
– он замялся, вспоминая изящное выражение, - в рапирной науке изрядны. Так думается мне, что сие ложь. Вы, сударь, точно торговка на рынке, бранитесь да попусту нас стращаете! ("Ай да Пушкин, ай да сукин сын, как ловко у тебя эти словечки вылетают!") Давайте, господин Руднев, условимся: одолеете вы - мы в вашей власти, одолею я - отдаёте нам золото и выпускаете отсюда.

– Не одолеть тебе меня, пащенок!
– сказал Руднев, и в голосе его послышалась нешуточная злоба.
– Слушай, какая тебе кара будет за нахальство твоё. Девок ваших я сатирам отдам, и будут козлоногие каждую ночь с ними тешиться!
– Сатиры приветствовали слова радостным гоготом.
– Ишь, как взреготали, ненасытные! А у них ведь елдаки-те каменные! Каково девицам нежным будет каждую ночь под козлищами такими? С этим смердом, что с вами пришёл, котята мои поиграют!
– Каменные львы дружно рявкнули.
– Может, к петушьему крику от него мокрое место и останется. А может, и нет. А на следующую ночку - всё сызнова. А ты, невежа, будешь цел и невредим оставаться. И будешь ты каждую ночь смотреть, как дружка твоего низкородного львёнки рвут, кишки разматывают. Как волочаек ваших сатиры терзают. Будешь слушать, как они тебя проклинают, за то, что ты их на такую муку обрёк. И захочешь ты умереть, чтобы не видеть и не слышать сего, но не сможешь - не позволю тебе! И так не ночь, не две - вечно пребудет! Не передумал, щенок предерзкий? А то давай - сей же час растопят вам золото в котле, да и нырнёте, и дело с концом.

– Мы будем биться, - сказал Родион.

– Подай ему палаш!
– гаркнул Руднев офицеру. Тот, как неживой ("он и есть неживой, дубина!") подвытащил клинок из ножен и протянул Родиону.

"Нормально. Я думал, тяжелее будет. Ничего, удержу"...

– Петро, подержи ружьё, - спокойно сказал, будто не предстоит ему поединок, проигрыш в котором будет хуже смерти. Вспомнив, как старинные дуэлянты использовали плащ, он снял куртку и обмотал её вокруг левой руки.

Противники стали друг напротив друга.

– Дай знак, о владыка Олимпа!
– крикнул Руднев.

Мраморный Зевс снова воздел и опустил руку.

– БЕЙТЕСЬ!
– гаркнул он.

То, что началось потом, Родион помнил смутно. Он когда-то пробовал драться на текстолитовых мечах с толкинутыми друзьями. Бывало, они повторяли запомнившиеся схватки из фильмов... Здесь не было ничего подобного. Чёртов упырь раз за разом выбрасывал вперёд свой клинок, точно таран. Родион, забыв все подсмотренные фехтовальные приёмы, не пытался ни атаковать, ни защищаться по правилам, а просто лупил со всей дури своим палашом по рудневскому клинку, точно палкой. Толку было немного. Руднев раз за разом заставлял его пятиться, несколько раз, забавляясь своим мастерством и беспомощностью противника, кончиком шпаги рвал на нём одежду. Так, развлекаясь, он прогнал Родиона вокруг всей поляны. А потом ему наскучила игра, и Родион с ужасающей ясностью увидел, как шпага в руках мертвяка превращается в змею, и так тугими кольцами обвивает лезвие палаша. В следующее мгновение чудовищная сила выворотила у него рукоять, едва не вывихнув кисть. Палаш взлетел, блеснул в воздухе в жутком свете лиловых шаров и воткнулся в землю в нескольких саженях от бойцов.

Руднев поднял над головой Родиона шпагу, которая уже вернула себе прежний облик.

– На колени!
– тихо сказал он.

Настя, плохо соображая, что делает, бросилась к мертвячке, схватила её руку с пистолетом и вытянула в сторону Руднева.

– Стреляй, дура! Стреляй, твою мать, у тебя второй и последний шанс!
– И, не думая уже ни о чём, положила свою руку поверх холодных пальцев мертвячки и изо всей силы нажала на спусковой крючок.

От громкого и неожиданно гулкого выстрела она едва не оглохла. Пистолет изрыгнул длинный бледно-голубой огонь.

По поляне прокатился вздох - точно целый лес зашумел под ураганным ветром. Руднева как никогда не было на ногах. Он лежал на земле с раздробленным черепом. Одежда на нём осела и расползлась, и стало видно, что она облегает рассыпавшийся скелет. Шпага, выпавшая из бессильных костей, на глазах покрылась ржавчиной и исчезла в траве.

Мертвячка повернулась к Насте. Та не успела зажмуриться и подумала, что вот сейчас увидит развороченное месиво мяса и костей с дико торчащим круглым глазом, и вот тут-то ей придёт конец. Потому что всякой храбрости положен предел...

Ясноглазая красавица с бледным узким лицом, облитая каскадом светлых волос, обняла Настю и поцеловала в щёку ледяными губами.

– Спасибо, сестрёнка!
– прозвенел над ухом Насти нежный голос. Бледная девица, которую уже язык не поворачивался обозвать мертвячкой, отстранилась и улыбнулась такой нежной, радостной и печальной улыбкой, что у Насти навернулись слёзы на глаза. Она успела отметить, что призрачная девушка поразительно похожа на неё.

Офицер выдернул из земли свой палаш, поцеловал его, после этого обтёр платком от земли, прижал эфес к сердцу и отсалютовал Родиону. Затем с воинственным лязгом вогнал клинок в ножны. Его лицо, похожее на маску, оттаяло и обрело подвижность, и стало видно, что это - красивый, совсем юный и очень мужественный мальчишка.

– Благодарю, сударь!
– произнёс он ломким тенором. Потом повернулся в сторону Насти и поклонился ей, прижав ладонь к сердцу. После этого он приблизился к своей подруге. Призрачная девушка протянула ему руку, и офицер, опустившись на одно колено, благоговейно припал к кончикам её пальцев. И вновь встал перед ней, словно не веря обретённому счастью.

Девушка повернулась в сторону Родиона и с лукавой улыбкой сделала книксен. Кивнув на прощание Пете и Надежде, офицер и его возлюбленная неторопливо удалились рука об руку. Скоро их фигуры растаяли среди клочьев тумана.

Косматый бродяга вцепился жилистыми руками в ошейник, и тот, кракнув, распался на части.

– Вишь ты... Кончилась, значится, служба-та моя вековечная? Кончилася, али как? Нешто воля? Эх, счастье тебе, Щербач, привалило, хучь и опосля смертушки! Ух!
– и бегом бросился в туман.

Путешественники смотрели им вслед, не смея сказать ни слова. Прошло несколько мгновений, когда Родион догадался повернуться к Насте. У храброй девчонки дрогнули и покривились губы. Родион тоже на всякий случай прикусил нижнюю губу. Надия мёртвой хваткой вцепилась в рукав Петра.