Золото красных

Ребров кивнул.

– А ведь это спектакль, поверьте мне! Панин скоро всплывет, попомните мое слово... Если люди всегда на плаву, а вроде бы и в опале, знайте, это у них работа такая - быть в опале. Настоящие опальные не всплывают, так и гибнут в безвестности, больные, одинокие, никому не нужные. Игрища с опалой - любимые в нашем народе. Если монарху нужно укрепить преданного вельможу, он его сначала в отжиг - в опалу, а потом опальный возносится народным любимцем. Как же, бросил вызов самому монарху! Во смельчак! Чугунов отпил кофе.
– Точно постарел... болтлив не в меру. Словеса всем поднадоели, а по жизни... вы вправе думать: ты-то в Цюрих едешь, а я остаюсь с тобою, родная моя сторона!..

– пропел на мотив популярной песни начала пятидесятых.

Ребров мял салфетку. Чугунов поднялся, посмотрел сверху вниз:

– Вот что я вам скажу, юноша, если не увидимся больше... если начнут шептать о слабом сердце и подорванном здоровье... не верьте! Я крепкий, хоть и сильно бэу (бывший в употреблении).

– Не понял?
– смущенно вопросил Ребров.

Чугунов не ответил, высокий, худой, пружинной походкой направился к горе немытой посуды.

К столу подошла секретарша Черкащенко, присела без спросу - таким спрашивать ни по должности, ни по данным не обязательно.

– Сумасшедший, - пробормотал Ребров и кивнул в сторону уходящего. Все как сговорились... вчера мать, сегодня этот... все сходят с ума, а может уже сошли?.. давно...

Мария Павловна безмолвно пила кофе, давно забыла про смущение, ловко-неловко, неудобно и прочую чепуху.

Ребров не любил, когда его разглядывают, спросил чуть резче, чем следовало:

– У вас ко мне дело?

Секретарша отставила чашку, положила рядом обе кисти с ухоженными пальцами, как перед маникюршей, сама залюбовалась:

– Красивые у меня руки?..

– Красивые...
– согласился Ребров.

– Многие хотят, чтобы их гладили эти руки...
– выдохнула секретарь.

– Не исключаю, - сумеречно подтвердил Ребров.

– Ты - мужик без юмора, - посетовала Марь Пална.
– Это плохо.

– Как-нибудь проживу, - с раздражением заметил Ребров.

– Как-нибудь прожить не фокус, - улыбаясь одними губами и сохраняя лед в глазах, заключила секретарша.
– После Чугунова поедешь ты... я знаю... есть один человек, хочет с тобой встретиться.

– В гостинице "Россия"?..
– Наобум ляпнул Ребров, наслышанный о таких встречах, и попал в "десятку".

Такого оборота событий Марь Пална, похоже, не ожидала, но взяла себя в руки быстро:

– Хорошо соображаешь, Ребров.

– Чего ж тут соображать... один человек... одни человеки как раз и предпочитают встречи в номерах "России" или каких других, при казенных свечах...

– При каких свечах?
– секретарша выигрывала время, чтобы обдумать еще раз рисунок беседы. Ребров промолчал.
– Пойдем отсюда, банкир, здесь неуютно.
– Марь Пална поднялась, вышагивая впереди Реброва. Она принадлежала к числу женщин, производимых природной штучным способом и не заметить это сподобился бы разве что слепой.

Пришли в приемную. Секретарша плотно затворила двери, заварила чай, села, высоко задрав юбку и закинув ногу на ногу. Реброву стало противно: не мальчик же... посмотрел на двери кабинета предправления. Секретарша перехватила взгляд, успокоила:

– Уехал... будет только завтра к полудню... можешь поспать подольше...

– У меня свой начальник есть, - сообщил Ребров.

– Да ну...
– притворно изумилась секретарша.
– Ребров, про подоконник, - кивнула на двери предправления, - в его кабинете слышал?

– Слышал.

– Веришь?

Ребров замялся.
– Вижу веришь... ну и дурак. У нас каждый норовит красивую, заметь, недоступную ему, женщину, грязью обляпать. Знаешь, почему про подоконник вранье?

– Почему?
– поддержал игру Ребров.

– Потому что на подоконнике кактусы! Попробуй на иголках, рассмеялась.

Ребров тоже улыбнулся, лед растаял. Секретарь открыла круглую коробку датского печенья, придвинула Реброву:

– Помню шутку молодости... Тебе дала? Нет! А тебе? Тоже нет! Вот бэ... Наши мужики, Ребров, слова доброго не стоют: мелкие, бездельные, завистливые... не умеют бабу в красе и неге содержать, и сами же ее за это ненавидят... глупо... вроде попался тебе павлин, а ты ночь не спишь думаешь, как бы его, бедолагу, так общипать, чтоб превратился в курицу...

Ребров откусил печенье. Секретарша сменила тему:

– Значит в "Россию" не желаешь?

– Не желаю.

– А ехать, сукин сын, желаешь?

– Не отказался бы...

– Кто за тобой стоит, Ребров? Глаза смылила, не вижу... а чутье подсказывает - прикрывают, а?..
– и сразу без перехода: - Ребров, ты хотел бы со мной выспаться?

Ребров потянулся ко второму печенью.

– Заметь, не спать - это обязывает, а выспаться... разок, от силы другой?

– А если понравится?
– Ребров поднялся.

– Если понравится?.. Обсудим с тем, кто за тобой стоит, что делать. Я жить не могу, пока человека не расшифрую. Я про всех все знаю. Кто ЖОРЫ, кто ЛОРЫ, кто ДОРЫ, а кто ВОРЫ...
– и перехватив недоуменный взгляд, любезно пояснила.
– ЖОРЫ - жены ответственных работников, ЛОРЫ - любовницы ответработников (причем, заметь, любого пола!), ДОРЫ - дети ответработников и, наконец, ВОРЫ - весьма ответственные работники... У них VIP, у нас ВОРЫ... смекаешь разницу?
– поднялась.
– Если надумаешь, приходи!

– Вы о чем?
– Ребров замер у двери.

– О чем пожелаешь! "Россия", спанье, "...кто тебя поддерживает"... просто потрепаться с хорошим человеком...

Белая гостиная Холина погрузилась в полумрак. Эдгар Николаевич предпочитал не включать свет, полагая что в темноте одолевающие его проблемы "заснут", а может и вовсе исчезнут.

Цулко дремал в кресле, опрокинув четыре коктейля "чекист за бугром". Внезапно Пашка встрепенулся, почувствовал внимательный взгляд Холина.

– Ты чего?
– Цулко освободился от липких объятий мягкого кресла, зашагал по гостиной.

– Не переверни столы, - взмолился хозяин.

– Я в темноте вижу, как кошка, - успокоил заместитель.
– Что будем делать?.. Завтра... когда он прилетит...

– Встретим... отвезем!..
– передразнил Пашка, - а дальше?
– Холин молчал.

Цулко нажимал:

– Чугун не за тряпками едет... начнет копать... кто покроет недостачи... подгадали, без предупреждения, как снег на голову... Мастодонт! Его хватка! Обухом по затылку, а сам в улыбках, как невеста в цветах.